Хождение к морям студёным

Особые приметы каждого креста помогали поморам определить свое местонахождение и направление пути. Они прекрасно знали, что от положения Луны зависит сила отлива и прилива. Это явление поморы называли «вздохами моря-окияна».
«Грудь-то у няго широка да могуча, как вздохнет, подымет грудь — тут и прибыла больша вода: прилив значит, — объясняли в старину поморы. — А коль выдохнет — уходит вода — время отлива наступило. Не часто дышит море-окиян. Два раза вдохнет, два раза выдохнет — сутки прочь…»
Жителям Беломорья компас был известен еще до XIV века. В старину он представлял собой круглую коробочку, сделанную из дерева, кости или меди. Диаметр ее обычно не превышал 5 сантиметров. Компас очень ценился у мореходов, передавался из поколения в поколение и хранился у кормщика в специальном кожаном мешочке.
В зависимости от направления все ветры у поморов имели свои имена. Северо-восточный назывался «полуночником», «шольником» — юго-западный, «побережником» — северо-западный, «обедником» — юго-восточный.
Бережно хранили поморы свои рукописные лоции и карты. Назывались они по-разному: «Хода корабельные Русского окиян-моря», «Мыслии о ветрах», «Устав как суда водити», «Ход Груманландской». В них описывались берега, морские глубины, проливы, указывалось наилучшее время для прохождения того или иного водного участка.
С помощью ворвани — вытопленного жира морских животных — умели поморы «успокаивать» морскую нолну.
Русский путешественник и натуралист Иван Лепехин писал об этом в семидесятых годах XVIII века: «Средство сие состоит в ворваньем сале, которое во время заплескивания судна льют в море, или пускают подле судна мешки, наполненные оным.
Средство сие издревле нашим поморянам известно и зa многие годы прежде было у них в употреблении, нежели европейские ведомства о сем средстве как некоем важном открытии были напечатаны».
  
Один из хранителей тайн
 
Издавна селились в Беломорье не только мореходы, судостроители, крестьяне, купцы, служивые люди, основатели монастырей и церквей. Тянулись сюда и отшельники, собиратели и хранители древних знаний и тайн. О них мало упоминалось в исторических документах и научных трудах, зато рассказывали об этих людях предания поморов.
Мне приходилось встречаться с хранителями древних тайн Севера. От них слышал, что порой в Белом море, как в Бермудском треугольнике, при загадочных обстоятельствах пропадают лодки с людьми и даже корабли.
Поиски ни к чему не приводили: не оставалось после подобного исчезновения ни обломков судов, ни даже пятен моторного или дизельного топлива.
Один из хранителей древних тайн по имени Никита уверял, что такие исчезновения связаны с «заборейцами». Он даже обещал мне показать «знаки заборейские», то есть еще не открытые наукой памятники, оставленные ушедшей цивилизацией.
  
Иди к Синему камню!
 
С ним я познакомился в самом начале своей первой экспедиции в Беломорье. Потом неоднократно встречался с этим странным человеком.
Никто не знал его фамилии и отчества, сколько ему лет, где живет зимой, когда появится вновь и куда уйдет.
Странник Беломорья — блаженный Никита… Летом его можно было увидеть на Соловецких островах и в селе Гридино, в устье Северной Двины и в Кандалакше, на мысе Крестовом и среди заброшенных изб на реке Варгуза. По слухам, зимовать Никита уходил куда-то в леса Кольского полуострова. Там, то ли в заброшенном скиту, то ли еще в каком-то укрытии, жил он до весны. А потом снова отправлялся бродить по Беломорью.
Находились свидетели, что встречали зимой блаженного в лесах на западе от озера Имандра. Там, где, по слухам, имеется тайный скит и где обитают колдуны загадочного и, как считается, исчезнувшего народа чуди. Сам Никита не любил распространяться о месте своей зимовки. Отвечал уклончиво: «Где полярну ночь проводил, там уж солнце все осветило, да растопило, да память мою перегрело…»
Говорят, много людей спас этот блаженный. Бывало, заблудятся в лесу туристы и останутся без еды, без надежды на спасение. Одолеет их отчаяние, а тут вдруг откуда ни возьмись Никита появляется.
А в котомке у него всегда сухари, крупа да разные консервы припасены. Накормит бедолаг, приободрит и на дорогу выведет. Да еще истории всякие расскажет о Белом море, о седой старине, о таинственных явлениях, что происходят на этих землях, об исчезнувших загадочных северных людях, которых древние греки называли гипербореями.
Верить ему, может, и не очень верили, но слушали с интересом и относились к Никите с уважением.
Однажды шторм перевернул лодку с рыбаками. Людям вплавь удалось добраться до каменистого острова. От морской пучины спаслись, а что делать дальше — не знали. Ни воды пресной на том острове не было, ни дров, чтобы разжечь костер и согреться.
От жажды, холода и голода больше трех суток мучились рыбаки. Готовились уже смерть принять, да вдруг утихло море, и к островку причалил Никита на своей лодочке.
— Живите, сироты! Возрадуйтесь, понурые! Да не меня, а своего заступника Николу Мерликийского благодарите!
Потом блаженный рассказал рыбакам, будто во сне услышал голос самого Николая Чудотворца: «Проснись, Никита!.. Поднимай парус и иди к Синему камню! Спасай людей!»
  
К песням Терского берега
 
Лучше переждать. Между Умбой и мысом Святой Нос негде укрыться от шторма, нет на Терском берегу спасительных бухт, — советовали мне опытные поморы. Снова штормовое предупреждение. Еще один день ожидания в уютном заливе.
Умба — старый поселок. Издавна здесь живут рыбаки, лесозаготовители, строители. Сойдешь впервые на деревянный тротуар поселка, оглядишься и сразу становится ясно: главное богатство здесь — лес и море.
Корабли и лодки у причалов. Машины, груженные бревнами и досками. Запах копченой рыбы. Неторопливые разговоры жителей о штормовой погоде, о будущем лове трески, о лесных пожарах.
В поселке гостей принимают душевно и просто. Охотно рассказывали жители Умбы о родном Терском береге, что тянется от устья реки Варзуги до мыса Святой Нос — на границе Белого и Баренцева морей. Реальные события прошлого переплетались с легендами, но совсем не хотелось разбираться, где правда в рассказах поморов, а где — вымысел.
Непременно кто-то из старожилов сообщал приезжим, что в Умбе побывал Сергей Есенин.
Вроде бы документальных подтверждений этому нет. Но в 1917 году, после путешествия поэта по Беломорью, появились строки:
 
 
Не встревожен ласкою угрюмою
 
Загорелый взмах твоей руки.
 
Все равно — Архангельском иль Умбою
 
Проплывать тебе на Соловки.
 
 
 
Все равно под стоптанною палубой
 
Видишь ты погорбившийся скит.
 
Подпевает тебе жалоба
 
Об изгибах тамошних ракит.
 
 
 
Так и хочется под песню свеситься
 
Над водою, спихивая день…
 
Но спокойно светит вместо месяца
 
Отразившийся на облаке олень.
 
 
Может, и в самом деле они написаны после остановки Есенина в Умбе? Поэта интересовали предания, сказки, былины, песни поморов. А разве можно при этом обойтись без Терского берега?
В автобиографии Есенин отмечал, что был на Мурманском побережье, в Архангельске, на Соловецких островах. А в те годы суда, курсирующие между этими пунктами, обычно заходили в Умбу.
Я бродил по деревянным улицам поселка, поднимался на каменистый холм, оглядывал окрестность с высоты и так же, как жители Умбы, верил, что по этим тротуарам много лет назад ходил Есенин. Останавливался, разглядывал морские и лесные дали, корабли в бухте, суету чаек и видел в белой северной ночи нечто свое — заветное, никому еще не открытое…