Московии таинственный посол
И остается Острог. Туда печатник Иван поедет уже без сына. Тот женился. Младший Иван разумен, сдержан, немногословен. Такие люди становятся прекрасными семьянинами или удачливыми купцами.
— Я не могу, отец, всю жизнь быть только твоей тенью. Ты делаешь великое и святое дело. Мне стыдно, но я не чувствую в себе таких сил. Отпусти меня…
И отец подошел и погладил сына по голове — как маленького.
Что ж, печатник Иван еще увидит и взлеты и падения своего сына Ивана. Да и сам узнает и новые радости, и новые горести.
А для брата Геворка все кончено. На кладбище они познакомились, на кладбище и простились. Печатник уходил последним. Могильщики трамбовали насыпной холмик, прилаживали временный крест.
— Вы не братом ему будете?
— Да, он был моим родственником.
— Мои соболезнования. Все под богом ходим. Но вашему родственнику еще повезло. Место для могилы попалось отличное. Хороший памятник можно поставить. Через год могила осядет — в самый раз и приступить.
— Спасибо за совет, — сказал печатник. — Через год и приступим.
Ну да, конечно, это было буквально в двух шагах от того места, где они лунной ночью повстречались с Геворком…
Печатник смотрел на Львов и прощался с ним. Он решил принять предложение князя Острожского. Шел год 1575-й.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Неудавшийся справца
Вторая прогулка с читателем
Вторая прогулка, которую мы с вами совершим на этот раз, совсем не утомительна. К тому же не надо будет надевать плащи, опоясываться шпагой, брать с собой потайные фонари. Все проще. Поход начнется и закончится у письменного стола. Предстоит совершить еще одно мысленное путешествие в прошлое.
Для начала давайте вспомним послесловие к «Апостолу» и те комментарии, которыми сопроводил их хитрый кузнечик отец Торквани. Кажется, что послесловие это написано человеком тихим, робким и даже богобоязненным. Реверанс в сторону царя. Еще один — в сторону польского короля. Ворох хороших слов по адресу гетмана Ходкевича. И вдруг, как вторая мелодия, рождающаяся где-то в глубинах оркестра, — слова о начальниках и духовных властях, которых тут же назвал людьми невежественными и неразвитыми, не наделенными духовным разумом. Но ведь духовные начальники — это сильные мира. Те, кто в ту пору казнил или миловал…
Так ли говорят люди робкие и богобоязненные? Не каждый день духовных властей печатно обвиняли в неразвитости и сомневались в наличии у них духовного разума.
«Не имею я права зарывать в землю талант, данный мне от бога!» — восклицает Федоров.
Бог упомянут. Но упомянут не совсем обычно. Рядом не менее мощно звучит и собственное «я». «Не имею я права!..» — восклицает Федоров. Ни тени робости или сомнения. Так может говорить лишь тот, кто к своему делу относится как к призванию, да к тому же ощущает собственную силу. Это речь не юноши, но мужа.
Хитрый отец Торквани умел читать между строк. Он понял, что скрывается за внешней смиренностью автора послесловия к «Апостолу». Понял и испугался…
Пока мы не знаем ни места, ни года рождения Федорова. Такое впечатление, что в Москве он возник внезапно. И сразу же принялся строить государеву типографию. А затем с ведома того же государя уехал за границу.
Сведений о печатнике мало. Трудно уйти от мысли, что кто-то (а может быть, и сам Федоров) считал нужным поменьше привлекать внимание к его деятельности. Это представляется необъяснимым, но до нас дошло очень уж мало документов о жизни Ивана Федорова. Начнем с того, что лишь недавно найдено письмо печатника. Писано оно по-латыни. И не кое-как, не ученическим слогом, а легко, свободно, изящно, как мог писать лишь великолепно владеющий языком человек и постоянно практикующийся в нем! Где и когда Федоров выучил латынь, да еще в совершенстве?
А теперь возьмите в руки львовский «Апостол». Нам с вами дали его на время из Музея старинной книги. Осторожнее листайте страницы. Это огромная ценность. Национальное достояние. Посмотрите заставку на первом нумерованном листе. Сложный орнамент, множество деталей — в ту пору именно такими были все гравюры. Но вы, наверное, будете весьма удивлены, если узнаете, что мотив и характер рисунка Иван Федоров изобрел не сам. За образец он взял гравюру на меди ученика знаменитого Альбрехта Дюрера — Ганса Зебальда Бегама. Но решил улучшить работу Бегама, «поправить» ее рукой мастера. Убрал утяжелявшие композицию бутоны и дельфиньи головы, на дереве нарисовал другие листья и иначе их расположил.
Значит, Федоров достаточно знал не только распространенную в Европе латынь, но и… европейскую графику. Он был, может быть, одним из тех немногих, кто в ту пору хорошо был знаком и с русской и с западноевропейской культурой. Об этом свидетельствует все тот же «Апостол», который вы держите в руках. Если некоторые заставки напоминают работы немецких мастеров, то другие и сам шрифт федоровских книг говорят о том, что печатник тщательно изучал орнаментику и шрифты русских рукописных книг. За образец для своего печатного шрифта он взял распространенное в ту пору и наиболее понятное читателям полууставное письмо.
В общем, если Федоров был до такой степени опытным и смелым гравером, что рисковал — и не без успеха! — улучшать работы уже признанных мастеров, значит, у него был очень высокий уровень профессиональной подготовки. В таком случае, где же Федоров учился этому искусству? У кого? Когда?
Мало что мы знаем и о том, как прошла первая встреча Ивана Федорова с князем Константином Острожским, о чем они беседовали, остались ли довольны свиданием или же, вежливо улыбаясь при расставании, желали друг другу провалиться сквозь землю. Впрочем, поначалу печатник направился не в Острог, а в Дермань.
Там он принял должность управляющего землями Дерманского монастыря. Для чего это ему понадобилось? Право, странно. И непоследовательно. Не так давно печатник отказался от земель, подаренных ему гетманом Ходкевичем. Мог стать шляхтичем. Не стал. А через несколько лет вдруг поступил на службу к князю Острожскому.
Ну что здесь сказать? Возможно, Иван Федоров убедился, что создать доходную типографию сам он не сможет. Нужна поддержка князя. А князь поставил жесткое условие: пока типография в Остроге еще не построена, Федоров должен принять управление всеми селами Дерманского монастыря. Правда, пока что там место справцы занимает дворянин Михаил Джуса, католик и ставленник короля. Но это не беда. Джусу можно прогнать. И вот вам одна из шуток истории — дворянин Михаил Джуса стал известен потомкам лишь благодаря тому, что написал в суд жалобу как князь Острожский приехал с вооруженными людьми, «выгнал и выбил» его самого, Джусу, из Дермани, а управляющим назначил Федорова.
Сам Михаил Джуса ушел в небытие. Забыт. Никто теперь не скажет, какого цвета были у него волосы или глаза, не хромал ли он, не шепелявил ли… А бумага, подписанная Джусой, его жалоба на Федорова, сохранилась. Она хранится в одном из киевских архивов и датирована 7 марта 1575 года. Знаем мы также, что в марте того же 1575 года Иван Федоров побывал во Львове и заявил в суде, что передает полномочия своему слуге Василию Лосятинскому взыскать долг с живущего в городе Коломые мещанина Ивана Шпака.
Доподлинно знаем мы и другое: полтора года Федоров участвовал в вооруженных столкновениях с соседями. Его вызывали в суд. Самого князя беспокоить не решались. Княжий управляющий во главе вооруженных отрядов время от времени совершал набеги на окружающие деревни, весьма обижал местных дворян-католиков, отбирал уже собранный урожай, наказывал строптивых.
Суды заседали. Ивану Федорову приходилось выступать на них в качестве обвиняемого.
Сегодня нам все это кажется странным. Образованнейший человек, великолепный гравер, знаток печатного дела и сам писатель вдруг совершает нападения на соседей, наказывает непокорных… Но что поделаешь, таковы были нравы эпохи. В ту пору так вели себя все, кому приходилось управлять имениями, служить у герцогов, князей или королей.
