Любовь и картошка

Впрочем, и в этом его наряде, и в этих пистолетах был у Платона Иннокентьевича свой расчет. Школьники были самыми надежными его помощниками на вскрышных работах. Трудились они' под его наблюдением увлеченно и аккуратно, и Платон Иннокентьевич был одним из немногих руководителей археологических экспедиций, которые никогда не ощущали недостатка в рабочей силе.
Зато уж «рабочая сила» знала все о каждой малейшей находке, о каждой удаче экспедиции. И о неудаче тоже.
Археологи нашли древнее поселение. Оно было расположено в пойме реки. Поселение представляло собой небольшой поселок с наземными деревянными жилищами.
Оно погибло в результате пожара. Деревянные стенки и подпорки жилищ обуглились и только поэтому сохранились на протяжении тысячелетий.
На этой территории жили племена днепродеснинской культуры — одна из групп древних индоевропейцев, предков славян, балтов и германцев. Относилась эта культура к концу третьего и началу второго тысячелетия до нашей эры. И эти глиняные горшки, и эти каменные топоры были сделаны руками людей, которые жили в этих местах более четырех тысяч лет тому назад.
Школьники, может быть потомки тех, кто пользовался этими горшками и этими топорами, чувствовали себя на месте археологических раскопок настоящими хозяевами.
— А для строительства такой камень годится? — спросил Сережа.
— Для строительства? — удивился Платон Иннокентьевич.— Какого строительства?
— Мы бутовый камень под фундаменты с Житомирщины возим. А тут на месте.
— Практичный ты человек, Сережа, — улыбнулся Платон Иннокентьевич.— Я не специалист. Но едва ли этот камень годится для строительства. Это песчаник. Он мягкий, кроткий. И главное для нас с тобой, если хочешь знать, все-таки не камень, а то, что на нем изображено.
На открытой гряде песчаника, представляющей неровную каменную стену высотой метра в полтора, было высечено изображение быка. Маленькое, с ладонь. Но бык был как живой. С мощным загривком, с опущенной вниз головой. Так, словно он собирался бодаться.
— Кто же это сделал? — спросил Вася, критически рассматривая изображение быка.
— Подписи он не оставил,— ответил Платон Иннокентьевич.— Художники позднего палеолита и даже начала эпохи меди-бронзы подписей не знали. Но движение быка, его характер переданы так живо и точно, что мог это сделать только человек, хорошо знакомый с такими быками. Человек, который не раз их видел.
— А я думаю, это был школьник,— решил Сережа.
— Какой школьник? — рассмеялась Наташа.— При палеолите...
— Ну не школьник, так пацан какой-нибудь,— не сдавался Сережа.— Пацаны всегда рисовали на заборах, на стенках. Второе — высота. Когда б взрослый — он бы выше нарисовал.
— А может, у них тут была столовая? — подмигнул Наташе Вася.— И бык этот у них был вместо картины. Как в ресторане.
— Теорий по этому поводу появится еще много,— благодушно заметил Платон Иннокентьевич.— Среди них, помяните мое слово, будут и не менее оригинальные, чем Сережина и Васина. Но вообще, ребята,— продолжал он с нескрываемым удовольствием,— этот бык будет теперь называться наскальным изображением из села Бульбы. Учтите, что при раскопках в гроте Ля-Грез во Франции археологи обнаружили изображение быка, очень похожего на нашего, на бульбанского. Лягрезский бык изображен в такой же позе. Он тоже словно готов броситься на врага. О быке из села Бульбы напишут во многих книгах и даже учебниках. Репродукции и фотографии напечатают на открытках. И село ваше станет знаменитым.
— Село у нас и так знаменитое, — возразил Сережа. К раскопу подошел колхозный кладовщик Слесаренко,
коренастый, не старый еще человек со светлыми ресницами и бровями и с зубами, предназначенными для хрящей, переходящих в кость. Одет он был в плащ-болонью зеленого, силосного цвета, на голове — серая шляпа с узкими полями. Он осмотрел высеченное на скале изображение и, сипло откашлявшись, обратился к археологу:
— Вот вы мне скажите, профессор... Каким путем отрегулировалось, что у них на камне нарисован такой бык, как наш Ганнибал? Это же точный Ганнибалов портрет...
Платон Иннокентьевич быстро, оценивающе взглянул на Слесаренко своим единственным глазом.
— Если вы снимете шляпу и плащ и все остальное,— ответил он доброжелательно,— с недельку не побреетесь, возьмете в руки дубинку, то вас не очень отличишь от человека, который высек это изображение. Я имею в виду внешне, — добавил он для ребят, которым его слова очень понравились.— И быки с тех пор, по-видимому, не очень изменились. Во всяком случае, внешне.
— А сколько вам за это заплатят? — с живым интересом спросил Слесаренко.
— За что?
— За быка. За Ганнибала этого.
— Нам не платят за отдельные находки. Нам платят за всю нашу работу в целом. Ставку. Как и вам.
— А золото вы находили когда-нибудь?
— Случалось. Но ищем мы совсем не золото. Всюду, где жили или живут люди, на земле образуется «культурный слой». Он состоит в основном из остатков строений, из черенков посуды, из костей животных, и каждый год понемногу нарастает. Вот он-то как раз больше всего нас и интересует.
— А у нас, бывает, находят клады,— продолжал свое Слесаренко.— Говорят, в Турье — знаете такое село? — так там, говорят, школьники клад нашли. Сначала они бумажку разыскали на пергаменте. И на ней все было записано. План. Выкопали они по плану яму возле церкви. А в ней золотые крестики. Почти пуд.
— Главное, чтоб была бумажка,— снял свою турецкую феску и зачем-то заглянул в нее Платон Иннокентьевич.— Особенно на пергаменте. А крестики приложатся.
К ним подошел завхоз археологической экспедиции, худенький, подвижный и смешливый Валерий Афанасьевич.
— Так как же насчет бендикса? — спросил он у кладовщика. — Машину приходится на пригорок ставить. И вниз скатывать, пока заведется. Или, как в доисторическое время, рукоятку крутить. Стартер не работает.
— Ничего не получается,— глядя в землю, ответил Слесаренко.— Есть, правда, один человек... Так он, подлец, немыслимую цену заломил. Семнадцать.
— Действительно! — покачал головой Платон Иннокентьевич.— Это за бендикс?.. Сколько он стоит? — спросил он у завхоза.
— Не знаю. Рубля два...
— Да... И все-таки придется взять. Никуда не денешься. Хорошо бы только поскорей,— сказал Платон Иннокентьевич кладовщику.
— Это пожалуйста. Можно хоть сейчас прямо. Пусть кто-нибудь со мной съездит.
— Степа с вами и поедет, — решил завхоз.
Степой звали водителя археологической экспедиции.
— Я уж сюда не вернусь,— сказал Слесаренко.— Так как насчет... — он показал пальцами, — этого...
— Это пожалуйста,— достал из кармана деньги Валерий Афанасьевич и дал их кладовщику.— А бендикс новый?
— С заводской смазкой.
Слесаренко сел в машину — она стояла на пригорке и брала разгон за счет инерции, пока не завелся мотор,— и уехал.
— Заводская смазка! — сказал завхоз Платону Иннокентьевичу.— И человек у него всегда есть подходящий... Ну и кладовщик у вас в колхозе,— с неодобрением обратился он к Сереже.
— Мой батя говорит,— посмотрел исподлобья Сережа,— что тот, кто покупает у спекулянта, так же нарушает закон, как сам спекулянт.
— Должно быть, строгий у тебя батя,— широко улыбнулся завхоз.— Только ты когда-нибудь поинтересуйся, как он добывает запчасти для тракторов.— Не дожидаясь ответа, он ушел к передвижному, на колесах, домику, служившему археологической экспедиции и конторой и складом.
Днепродеснинская культура, или «культура шнуровой керамики», имела у ученых еще и другое название: «культура боевых топоров». И когда Олег извлек из своего старенького портфеля тяжелый каменный топор, Платон Иннокентьевич взял его в руки и осмотрел тщательно и недоверчиво. Потом он достал из кармана футляр с увеличительным стеклом. Просверленное в камне отверстие для рукоятки он осмотрел с обеих сторон через стекло.
— Хорошая работа,— сказал Платон Иннокентьевич удовлетворенно.— Хоть в музее выставляй.