Конец каникул
— Найди там какое-нибудь полотенце, намочи и тащи сюда! — крикнул ему врач, а сам стал поправлять подушки, одеяло. — Открой окно! — это уже мне.
Может, странно, но сейчас я увидел в его квартире не то, что поразило меня в первую минуту. Сейчас я заметил, сколько здесь фотографий и картинок, а от пола до средины стены всюду стеллажи с книгами, уложенными не как в школьной библиотеке, а боком, друг на друга, наискось, корешками вверх, по-разному… В углу прислонены к шкафу свернутые в рулон листы бумаги, может быть карты. На столе среди книжек, стаканов, кастрюлек, ломтей хлеба, рядом с глиняным стаканчиком с разноцветными карандашами торчит странный глобус с деревянной подставкой в форме человеческой руки: земля лежит на указательном пальце, как вздутая сердцевина перстня.
Минут через пять Зонтик пришел немного в себя, открыл глаза, теперь вид у него был не такой страшный. Может, подействовали уколы? А может, ему стало лучше, когда понял, что уже не один в квартире? Но говорил он с трудом, медленно, еле-еле…
— Как вы допустили? — стал отчитывать его врач. — Разве нет соседей? Людей нет?
— Соседи работают. Своих дел хватает. Старику нельзя быть людям в тягость… Это пройдет. Грипп, наверно?
— «Грипп»… — Врач заговорил теперь с ним ласково, как с маленьким ребенком: — Знаешь что? Так, наугад, при беглом осмотре могу насчитать не меньше пяти болезней… А я, по существу, хирург, не терапевт. Терапевт, может, еще больше насчитает. Впитали вы их в себя, будто губка…
Зонтик отозвался, как эхо:
— Да… Впитал… За столько-то лет…
— Вот видите. А скоро сентябрь, новый учебный год, пора в школу. Ну и что будет?
— Ничего не будет, — отозвался Зонтик. — В школу не надо… Вот уже несколько лет я на пенсии, но еще работал… После этих каникул не буду…
— Замечательно, пан Забеляк! Великолепно! — И доктор весело улыбнулся, словно эта новость доставила ему огромное удовольствие.
Я понял: притворяется. Он вынул сигарету, но не закурил, сунул обратно в карман. Я хотел было вылезти с вопросом, да раздумал. Каминский стоял у стола и играл глобусом. Наступила тишина, и Зонтик закрыл глаза.
Удивило меня то, что он сказал. Ведь если учитель уходит на пенсию, в школе устраивают проводы. А тут ничего. Он вел наш класс, нам бы следовало узнать об этом раньше всех.
В июне же он с нами прощался, не мы с ним. Сказал, что мы кончили седьмой класс, что он выпускает нас в свет. Пожелал, чтоб у нас все хорошо сложилось. Что же это значит? Неужели он больше не вернется в школу? Неужели мы были его последними учениками?
Я все-таки спросил, не удержался. Подождал, пока он откроет глаза и спросил:
— Скажите, пожалуйста… А почему вы нам об этом не сказали? О том, что не будете больше учить? Ведь…
— А зачем? — перебил он меня. — Скажи, зачем? Я нарочно попросил директора не устраивать никакого спектакля… Кого это, по правде говоря, волнует?
— Что вы, если мы все станем так рассуждать… — заговорил с упреком врач, но смолк, не кончил. Наверно, ничего не пришло в голову.
И вдруг я заметил, что Зонтик всматривается в Каминского, точно не может припомнить. Каминский тоже это заметил, подошел поближе.
— А ты… ты из седьмого «Б»? Не помню…
— Да. Я из этого класса.
Мне послышалась в ответе какая-то странная нотка. «Из этого класса»… Может, потому, что Каминский так спокойно говорил. Как бы растягивая слова.
Через некоторое время Зонтик опять спросил:
— Слушай, какие у тебя были по моим предметам оценки?
— Да не очень… тройки, двойки, когда как… Только раз вы мне поставили пятерку. За карту Африки, помнится… — Каминский улыбнулся, но всего на мгновение.
— Ой, как скверно… — сказал Забеляк. — Ну, а эти оценки, они заслуженные? Бывает, учитель ошибется…
— Вы не ошибались. География у меня не шла! Не люблю ее.
— «Не люблю»… Потому что не знаешь!
— А у меня всегда были пятерки по вашим предметам! — похвастался врач. — Хоть, может, на первый взгляд не скажешь… — И вдруг встал, заговорил по-другому: — Ребята, нужно кое-что еще сделать. Напрасно я отправил машину. Сбегайте-ка, а я тут подожду…
Он послал нас с запиской к сестре за лекарствами. Мы быстро обернулись, и на обратном пути Каминский сказал:
— Слушай, может, попросим кого, чтоб приготовили ему поесть? Кашу, скажем, там какую-нибудь?
Я подумал сразу об Эльжбете. Но как было найти ее сейчас, в третьем часу? Да и умеет ли она готовить? О таких вещах мы с ней не говорили. Потом наверняка выяснится, что и о многих других тоже. Вроде бы всегда вместе, а времени не хватает…
— Моей мамы нету, уехала. Кого ж найдешь? — принялся рассуждать я вслух. — Может, твоя мама?
Он ответил не сразу:
— У меня нет родителей. Оба погибли в катастрофе… Я живу у брата. Но жена брата не придет, у нее маленькие ребятишки.
Мы были уже на Польной. Я спросил:
— А как тебя, собственно, зовут? Не помню… Меня Юрек…
— Адам…
Глава 14
«Как удачно, что мы встретились у кинотеатра! — подумал я. — Ничего бы мне без него не добиться… Забеляк все б еще ждал…» И только теперь мне пришло в голову, что надо было с самого утра мчаться к отцу, и он, наверное, легко и просто уладил бы дело с врачом. Впрочем, может, и лучше, что не догадался. Это проще всего: пусть отец похлопочет. Что же, выходит, так всегда и будет вместо меня хлопотать? К тому же Толстый говорит: жизни не знаешь… Может, лучше, что так получилось, что я встретил Адама…
— Слушай-ка, — обратился я неожиданно для самого себя к Адаму. — Помню, ты неплохо играл в баскет, но как-то быстро исчез. Выносливости не хватало, что ли? Потом тебя почему-то больше не включали в команду…
— Первый раз Греля не включил меня в наказание, что я две тренировки промотал. А потом я и сам обиделся!
— Жаль, данные у тебя есть: и рост, и реакция быстрая. Но собственно, в средней школе хорошей команды в баскет не составишь: ребята несерьезные, тренироваться не любят. Может, в лицее будет иначе… Кстати, ты в лицей? Имени Коперника? Значит, там и встретимся! Только бы попасть в один класс.
— Это уж мы как-нибудь устроим! — усмехнулся Адам. — Скажем в крайнем случае, что «вечное» перо у нас общее, что должны сидеть за одной партой.
У дома, где жил Зонтик, меня вдруг осенило:
— Погоди-ка… Ты сказал, хорошо бы найти кого, чтоб приготовил поесть, хоть на сегодня. Тут есть одна девочка из наших, из нашего класса, — стал вспоминать я на ходу, — вот здесь, по-моему, на первом этаже!
Мы подошли. Первый этаж был невысокий. «Загляну-ка в окошко», — подумал я и вскарабкался на выступ. Ну откуда было мне знать, что мать у нее портниха и что там как раз заказчица с примеркой? Когда я заглянул, поднялся визг, Я соскочил. В окне появилась эта девочка, по фамилии Вуйтик. И давай смеяться:
— Ты что такой любопытный? Подглядывать пришел?..
— Вот именно, — ответил за меня Адам. — Нечего нам делать, вот мы и подумали, ну-ка подглянем… Слушай! Ты умеешь готовить? Например, кашу?
— А ты что, жениться на мне хочешь? Готовить умею. В чем дело? Мы ей объяснили, и Вуйтик, может, и вышла б, кабы не ее мамаша. Та слышала, наверно, весь разговор, потому что сразу в голос:
— Никуда не пойдешь! Тебе известно, чем он болен? Заразишься еще, чего доброго. Никому не разрешу прислуживать, слыхала? Ты уж и школу кончила, больше не ученица… Нечего подлизываться!
— Пошли! — буркнул Адам и сплюнул сквозь зубы. Мы не спеша ушли.
— Я тебе кое-что расскажу, — начал я, чтоб хоть как-нибудь сгладить впечатление. — Расскажу, лопнешь со смеху. До третьей четверти у нее по матёме было все кол да кол. Просто «степной туман», как про нас говорил Зонтик. Он говорил: «Ну, ты степной туман». Или: «У тебя в голове пустыня Гоби». У вас в классе тоже так говорил? Но под конец года выпросил все нее для Вуйтик у математика тройку… Классный воспитатель, если захочет, всегда может так повернуть, что другие учителя ему уступят. Но еще раньше, примерно в мае, ее мамаша купила на всякий случай заявку для Забеляка в радиоконцерте. Я сам слышал. «От ученицы Зофьи Вуйтик и всего благодарного класса» — так и было там сказано. Мы спросили потом у Зонтика, слышал ли он. Нет, говорит, у меня, говорит, радиоприемник во время глупых передач трещит! Смешно, а?
