Всем парням, которых я когда-либо любила (ЛП)

Когда мистер Шуллер делает перекличку, я поднимаю глаза и вижу Питера, стоящего в дверях и сверлящего меня взглядом. Он жестом показывает, чтобы я вышла. Я сглатываю и быстро опускаю взгляд на тетрадь, делая вид, что не заметила его. Но, когда он сердито шепчет мое имя, я понимаю, что должна с ним поговорить.
Волнуясь, я поднимаю руку.
– Мистер Шуллер, можно мне выйти в туалет?
– Вам следовало сходить перед уроком, – ворчит он, но указывает мне рукой на дверь.
Я быстро выхожу в коридор и тяну Питера подальше от двери, чтобы мистер Шуллер не увидел.
– Где ты была сегодня утром? – требовательно спрашивает Питер.
Я скрещиваю руки на груди и пытаюсь вытянуться в полный рост. Но это сложно, потому что я маленькая, а он действительно высокий.
– Кто бы говорил.
Питер фыркает.
– Я, по крайней мере, тебе написал! Я звонил тебе около семнадцати раз! Почему твой телефон выключен?
– Ты же знаешь, нам не позволено пользоваться телефонами в школе!
Питер тяжело выдыхает.
– Лара Джин, я прождал у твоего дома двадцать минут.
«Упс» 
– Ну, извини.
– Кто подвез тебя в школу? Сандерсон?
– Да.
Питер выдыхает.
– Слушай, если ты злишься из-за того, что я вчера не смог прийти, то могла бы просто позвонить и сказать это, а не выкидывать всю эту хрень сегодня утром.
– Что ж, а как насчет той хрени, которую ты выкинул вчера вечером? – шепчу я.
Уголки его губ приподнимаются в улыбке.
– Ты только что сказала «хрень»? Из твоих уст это звучит очень забавно.
Я игнорирую замечание.
– Итак… где ты был? Ты был Женевьевой? – Я не спрашиваю то, что мне действительно хочется знать, а именно: «Вы снова вместе?».
Он колеблется, а потом говорит:
– Она во мне нуждалась.
Я не могу даже смотреть на него. И почему он такой тупица? Почему она обладает такой властью над ним? Потому что они столько времени провели вместе? Или дело в сексе? Я не понимаю. Печально, как мало самоконтроля у парней.
– Питер, если ты каждый раз собираешься бежать к ней, когда она поманит, то я не вижу смысла всего этого.
– Кави, ну же! Я ведь извинился. Не злись.
– Ты не извинился, – отвечаю я. – Когда ты извинился?
Пристыженный, он произносит:
– Прости.
– Я не хочу, чтобы ты ходил к Женевьеве. Как думаешь, я буду выглядеть в ее глазах?
Питер не отрываясь смотрит на меня.
– Я не могу не помогать ей, так что не проси меня об этом.
– Но, Питер, для чего ты ей вообще нужен, у нее же есть новый бойфренд?
Он вздрагивает, и я сразу же начинаю сожалеть о сказанном.
– Мне очень жаль, – шепчу я.
– Все в порядке. Я не ожидаю, что ты поймешь. Джен и я… мы просто понимаем друг друга.
Он не замечает, но, когда Питер говорит о Женевьеве, его лицо приобретает некую мягкость. Нежность смешивается с нетерпением. И с чем-то еще. Любовью. Питер может протестовать сколько угодно, но я знаю, он все еще ее любит.
Вздыхая, я спрашиваю:
– Ты хотя бы подготовился к тесту?
Питер отрицательно качает головой, и я снова вздыхаю.
– Ты можешь просмотреть мои конспекты во время обеда, – говорю я и возвращаюсь в класс.
Теперь все встает на свои места. Понятно, почему он согласился на подобный план, почему он проводит время с кем-то вроде меня. Все это не для того, чтобы забыть Джен. Нет. Как раз наоборот. Я просто его отговорка. Я придерживаю место Женевьевы для нее же. Когда этот последний кусочек пазла встает на место, вырисовывается вся картина происходящего.
  
42
 
Родители Джоша много ругаются. Не знаю, нормально ли такое количество ссор, ведь у меня только папа, однако я не припоминаю, чтобы родители так часто ругались, когда мама была жива. Наши дома расположены достаточно близко, чтобы я временами слышала их, если мое окно открыто. Ссоры обычно начинаются с чего-то незначительного, например, миссис Сандерсон случайно оставит открытой дверь автомобиля, и аккумулятор разрядится, а заканчивается чем-то грандиозным, например, мистер Сандерсон слишком много работает, слишком эгоистичен по своей природе и не создан для семейной жизни.
Когда они сильно ругаются, Джош приходит к нам. Когда мы были младше, он в пижаме и с подушкой под мышкой иногда тайком пробирался к нам и оставался до тех пор, пока его мама не приходила, разыскивая сына. С ним мы об этом не разговариваем. Может быть, он обсуждает эту тему с Марго, но не со мной. Самое большое, что он когда-либо сказал об этом, заключалось в том, что иногда ему хочется, чтобы они просто развелись, положив этому конец. Хотя они до сих пор этого не сделали.
Сегодня вечером я слышу их ругань. Это уже не первый раз после отъезда Марго, но сегодня особенно сильно. Они так орут, что я закрываю окно, беру домашнее задание, спускаюсь вниз и включаю свет в гостиной, чтобы Джош знал, что он может прийти, если захочет.
Спустя полчаса раздается стук в дверь. Я укутываюсь в свое бледно-голубое одеяльце и открываю.
Это Джош. Он смущенно улыбается мне.
– Привет. Могу я здесь немного поболтаться?
– Конечно, можешь. – Я оставляю дверь открытой и тащусь обратно в гостиную, окрикивая: – Закрой за собой.
Джош смотрит телевизор, я же делаю домашнюю работу. Когда я помечаю маркером нужную мне информацию по истории США, Джош спрашивает:
– Будешь пробоваться на роль в «Аркадии»? – Это весенняя пьеса. Они объявили об ее постановке только вчера.
– Нет, – отвечаю я, меняя цвет маркера. – Зачем мне это? – Джош знает, что я ненавижу публичные выступления.
– Ну как же, потому что это твоя любимая пьеса. – Джош переключает канал. – Я считаю, из тебя бы вышла действительно хорошая Томасина.
Я улыбаюсь.
– Спасибо, но, пожалуй, не стоит.
– Почему нет? Это здорово впишется в твое заявление для колледжа.
– Не думаю, что я собираюсь стать театральной звездой или типа того.
– Тебя не убьет, если ты хоть немного выйдешь из своей зоны комфорта, – говорит он, сцепляя руки за головой. – Рискни. Посмотри на Марго. Она уехала аж в Шотландию.
– Я не Марго.
– Я не говорю, что ты должна отправиться на другой конец света. Знаю, ты этого никогда не сделаешь. Эй, а что насчет совета Чести? Ты же любишь судить людей! – Я гримасничаю. – Или Модель ООН. Уверен, тебе бы понравилось. Я просто хочу сказать… твой мир мог бы стать больше. Это лучше, чем просто играть в шашки с Китти и разъезжать в автомобиле Кавински.
Я прекращаю подчеркивание на полуслове. Прав ли он? Неужели мой мир на самом деле такой маленький? Однако не похоже, что и его мир так уж велик!
– Джош, – начинаю я, а затем замолкаю, потому что не знаю, как закончить предложение. Поэтому я просто бросаю в него свой маркер.
Он отскакивает от его лба.
– Эй! Ты могла бы попасть мне в глаз!
– И ты бы это заслужил!
– Ладно, ладно. Ты же знаешь, я не имел в виду ничего плохого. Я просто хотел сказать, что ты должна дать людям шанс себя узнать. – Джош указывает на меня пультом от телевизора и добавляет: – Если люди узнают тебя, они тебя полюбят. – Он произносит это так прозаично.
Джош, ты разбиваешь мне сердце. И ты лжец. Ты знаешь меня, знаешь почти лучше всех. И ты меня не любишь.
***
После ухода Джоша я убираюсь в гостиной, запираю двери и выключаю свет. Затем наливаю себе стакан воды и отправляюсь наверх.
В моей комнате горит свет, а в моей кровати спит Крис. Я перекатываю ее в сторону, чтобы я тоже могла уместиться. Пошевелившись, она бормочет:
– Хочешь горячие крылышки?
– Уже слишком поздно есть горячие крылышки, – отвечаю я, натягивая одеяло так, чтобы оно укрывало нас обеих. – Ты разминулась с Джошом.
Ее глаза распахиваются.
– Джоши был здесь? Зачем?