Анвар и большая страна

Хорошо, что мы уехали из такого дома. Правда, хозяйская дочь показала мне буквы, но всё равно хорошо.
В столовой у нас появилась знакомая. Официантка тётя Домна. Она была высокая, толстая, с золотым зубом. Когда народу было немного, она подсаживалась к нам и рассказывала про своего старшего сына, полковника. Это он прислал деньги на золотой зуб.
В столовой нас все жалели и все успокаивали маму, говорили, что уладится.
Нам наконец повезло. Мы только что пришли с обеда, когда прибежала тётя Домна.
— Обоз на ту сторону! — сказала она. — Мужики в столовой обедают.
Мама надела пальто и забыла застегнуть пуговицы.
— Сиди тут, — сказала она мне, — чемоданы стереги. Побегу узнаю.
Они ушли, и я остался один.
Из нашего окна был виден двор столовой. Во дворе стояли лошади, запряжённые в сани. Лошадей было много, они стояли, уткнувшись мордами в охапки сена. По двору ходили люди в коричневых, как попоны, армяках. Я посмотрел немного на них и пошёл стеречь чемоданы.
Чемоданов было два. Один побольше, один поменьше. Лазить в чемоданы мне не разрешалось. А я очень любил копаться в большом. Там лежали ёлочные игрушки. Я потрогал замки. Они, конечно, были закрыты. Погладил чемодан. И вдруг увидел мамину сумочку. Сердце у меня защемило. Я подошёл к сумочке, открыл её и взял ключи.
Я, честное слово, не вырасту жуликом! Я только разочек посмотрю на игрушки. Ведь они же мои!
Замки оглушительно щёлкнули. Я осторожно поднял крышку.
Скучная серая комната, где всегда хочется спать, засветилась весёлым светом. Я засмеялся от радости.
Мне не разрешают трогать игрушки: я могу их разбить. И я не трону их. Посмотрю — и всё.
Этот чемодан полон улыбок. Большие белые шары улыбаются широко. Красные и зелёные сияют изо всей силы. Бусы смеются острыми огоньками.
Я люблю смотреться в большие шары. Вот я в красном. Маленький, меньше мухи. Нагибаюсь над шаром и начинаю расти. И вот весь я из одной головы. Лицо ушастое, щекастое, с огромным, как у лягушки, ртом.
Я знаю, что в стеклянной зелёной шишке кто-то живёт. Наверное, белка. Там у неё домик и много золотых орехов.
В каждой игрушке кто-то живёт. А в стеклянной зелёной шишке живёт рыжая белка с чёрными кисточками на ушах.
В коридоре раздались шаги. Я захлопнул чемодан и успел положить в сумочку ключи. Вошла мама. Я быстро повернулся к ней и спросил:
— Мы едем, да?
Мама, не снимая пальто, села на кровать.
— Не знаю. Там одни мужчины.
— Они на станцию едут?
— На станцию. Яблоки продавать.
— А почему мы не поедем?
— Там все мужчины, — сказала мама. — И все — татары.
— Татары?
Я подбежал к окну. Люди в коричневых армяках быстро ходили по двору, размахивали руками, кричали.
Мама разделась и прилегла на диван. Я забрался к ней под бочок.
— Мама, а кто они, татары?
— Татары. Такой народ.
— Они страшные, да?
— Нет, обыкновенные.
— А почему ты их боишься?
— Я не боюсь.
Она их не боялась, но я ближе придвинулся к ней.
— Когда-то давно, — сказала мама, — в самые древние века татары были сильные. У них был хан Батый. Он пришёл на Русь и сжёг города. А потом их победил Дмитрий Донской. Великий князь.
В чемодане, где лежат игрушки, есть воин с серебряным щитом. Наверное, это Дмитрий Донской.
И вдруг я вспомнил, что забыл запереть чемодан.
По комнате бродили сумерки. Это за окном шли бесконечные тучи. Было тепло, тихо, и я задремал.
На потолке и стенах, сломавшись пополам, двигались тени. Татары!.. Я закрыл глаза и затаил дыхание. А мама ничего не слышит. Закричать? Тогда они сразу убьют нас. Было так страшно, что озяб кончик носа.
— Не будите его, — сказал женский голос. — Вот квитанция за комнату.
— Спасибо. А разбудить придётся.
Это сказала мама. Значит, татар нет. Мама разговаривает с дежурной.
Стукнула дверь, и раздался мужской голос:
— Вы готовы, гражданочка? Волга не ждёт.
— Я готова. Разбужу сына и снесу чемоданы.
— Эти чемоданы-то?
— Эти.
— Сына берите.
Я хотел было встать, но вдруг что-то хлопнуло, покатилось, зазвенело — и сразу стало тихо. Я вскочил. Взрослые стояли и глядели на пол. На полу играло весёлыми огнями радужное битое стекло.
— Игрушки! — вырвалось у меня.
— Прости, сынок, — сказала мама. — Я, видно, забыла закрыть чемодан.
Высокий человек в телогрейке почёсывал затылок. Дежурная наклонилась и подняла зелёную шишку.
— Цела.
Мама сунула в чемодан оставшиеся картонные игрушки и закрыла его.
— Простите нас, — сказала она дежурной.
— Ничего, мы уберём. Жалость-то какая!.. Вы торопи?тесь, торопи?тесь!
Мне хотелось плакать. Игрушки было жалко и было стыдно, что мама просила у меня прощения.
— Мы другие купим, — говорила она. — Ты не плачь.
А я плакал, потому что не было никаких сил признаться, что во всём виноват я один…
Была ночь. Мы ехали на полуторке. Дорога шла по лесу. Свет фар то натыкался на дерево, то падал на смутные поляны, то задевал вершины — и тогда мотор стонал долго и жалобно, то упирался в землю — и тогда мотор скулил совсем тихо, как побитый щенок.
Я засыпал и просыпался. Однажды свет скользнул по саням, по тускло блестевшим лошадиным крупам. Это мы обогнали татар. Мне опять стало немного страшно. А вдруг мотор заглохнет и татары нападут на нас… Но машина шла и шла вперёд, и обоз остался позади. Теперь перед нами была только ночь и совсем не было деревьев.
— Скоро Волга, малыш, — сказал шофёр, улыбаясь.
Я заснул, а когда открыл глаза, он быстро-быстро крутил баранку, но мы почему-то ехали вбок и фары беспомощно уткнулись в небо. Мама прижимала меня так крепко, что мне было трудно дышать.
— А-а! — вскрикнул шофёр, словно ему стало больно, и тут машина резко накренилась и мотор заглох.
Шофёр посмотрел на маму, и оба они долго смотрели друг на друга.
— Мы приехали? — спросил я.
Шофёр не ответил. Он осторожно открыл дверцу и исчез в темноте.
— Давайте мальчика! — послышался его голос.
Мама подняла меня, и я очутился на резком ветру. Было очень темно. Мама тоже выпрыгнула из машины.
— Вовремя гора подвернулась, — сказал шофёр.
Глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, что машина привалилась боком к чёрной горе.
— Мы чуть не упали? — спросил я.
Мне опять не ответили.
— Ветер свежий. Сегодня непременно взломает лёд, — сказал шофёр.
— Так мы и не успели, — сказала мама.
— С обозом перейдёте. Он скоро будет.
— С татарами? — спросил я.
— С татарами, — сказал шофёр равнодушно. Он совсем их не боялся.
Меня усадили в кабину, и я снова заснул…
Было тепло и очень вкусно пахло. Не конфетами, не морозом. Шевельнул рукой и вдруг почувствовал в кулаке что-то твёрдое и круглое. Яблоко! Та-та-ры!.. Я вскрикнул и вскочил.
— Лежи, лежи! — сказала, закрывая меня с головой, мама.
— Меня не украли? — спросил я шёпотом.
— Ха-ха-ха! — весело засмеялся кто-то.
Чёрная завеса спала, и круглолицый смеющийся человек, прищёлкивая языком, сказал:
— Ай-я-яй! Какой хороший мальчик, а боится. Ты меня боишься? Я страшный?
— Нет, вы весёлый.
— Ха-ха-ха! — засмеялся человек. — Яблоко ешь. Самое вкусное!.. — И вдруг сказал очень тихо: — А теперь лежи и не шевелись. По Волге едем.
Я затаил дыхание. Было слышно, как шуршат полозья по льду, как фыркают лошади, как негромко переговариваются люди.
Мы ехали по Волге. Я ждал, что сейчас хрустнет лёд и начнётся страшное.
Вдруг люди зашумели, полозья взвизгнули, и мы помчались быстрей и быстрей. Что-то больно кололо меня в бок. Это была ёлочная шишка. Зелёная стеклянная шишка, в которой живёт белка с чёрными кисточками на ушах.
— Ты не бойся, — сказал я ей. — Ты у меня одна осталась. Я тебя буду беречь. Ты не бойся.