Практически нормальная жизнь (ЛП)
– Мы так гордимся тобой. – Мамины глаза наполняются слезами. Отец согласно кивает, что наводит меня на мысль – а не мчатся ли к нам четыре всадника Апокалипсиса.
– Ну, каково там было? – Папин взгляд светится кое-чем, чего я не наблюдал уже несколько лет. По крайней мере, если он смотрел на меня. – Ты кого-нибудь убил?
Ему любопытно. Кому бы не было? Только как мне ответить на этот вопрос? Да, я убивал, но это не похоже на видеоигры, в которых ты мочишь плохих парней. Когда впервые застрелил человека, думал, меня стошнит, но я не мог себе этого позволить, потому что мы находились в пылу перестрелки, и мне нельзя было прекращать огонь. Я не скажу такого отцу. Не за ужином. Никогда.
– Мне не очень хочется говорить на эту тему.
Его гордость развеивается, он прищуривает глаза.
– Почему? Считаешь, что слишком хорош…
– Трэвис, я тебе не говорила? – перебивает отца мама. – В Тампе есть организация, которая собирает школьные принадлежности для детей…
– Я уверен, что он не хочет слушать про твои маленькие проекты, Линда, – встревает папа. То, что он так с ней разговаривает, меня удивляет. Невзирая на наши препирательства, к ней отец всегда относился хорошо.
– Нет, пап. Я не думаю, что слишком хорош, чтобы рассказать тебе об Афганистане. Просто не хочу говорить про убийства за гребанным столом. – Не дожидаясь его ответа, поворачиваюсь к маме. – И мне очень хочется послушать про твои проекты.
Она бросает нервный взгляд на отца. Он пожимает плечами, широко разведя руки, и закатывает глаза. У него на пальце сверкает памятное кольцо в честь победы в Супер-Кубке – внушительное напоминание, что он – Победитель.
– Я просто… – мама путается в словах, свет в ее глазах меркнет. – Я просто хотела сказать, что предложила им открыть филиал тут, в Форт-Майерс.
– Здорово. – Я улыбаюсь ей. Маленькие попрошайки на первых парах не сильно нас доставали, потому что боялись, однако спустя какое-то время стали довольно алчными и настойчивыми. Хотя маме я этого не говорю. Она кажется такой радостной. – Детвора обожает подобные вещицы. Ручки, бумагу, мячи, всяких плюшевых зверей. Они с ума по ним сходят.
– Разрешите удалиться? – Райан сминает свою салфетку, бросает ее на тарелку. – У меня, эмм… – Он встречается со мной взглядом на долю секунды, после чего нервно отводит глаза. Свидание. У него свидание с Пэйдж. – Я должен встретиться с друзьями.
– Возможно, Трэвис тоже захочет пойти, – предлагает мама.
– В другой раз. – Представляя поездку в одной машине с моим братом и бывшей девушкой, я едва не смеюсь. – Я измотан.
Райан встает из-за стола, а мы втроем проводим остаток ужина в гнетущей тишине, полной невысказанных претензий. Единственный источник звука – звон столовых приборов о тарелки. Мне ненавистно, что года врозь оказалось недостаточно, чтобы отец перестал меня доставать. Ненавистно, что позволяю ему спровоцировать чувство, словно мне опять пятнадцать лет. В итоге я поднимаюсь к себе в комнату и запираю дверь.
Мы вернулись в Кэмп-Лежен пару недель назад. Мне предстояло пройти медицинское обследование, чтобы разобраться с любыми возможными физиологическими проблемами, способными возникнуть за время командировки – в основном это проблемы с кожей после купания в мутных каналах, акне из-за постоянно грязного лица, укусы насекомых; у нескольких ребят развился затяжной кашель после респираторных инфекций. Аттестация также обязана выявлять психологические нарушения, только это ерундовое дело. Мы всегда говорим, что все нормально. Иначе моргнуть не успеешь, как разрушишь свою карьеру, если признаешься, что с тобой не все в порядке. Поэтому я никому не рассказал о своих повторяющихся кошмарах. Лишь упомянул доктору о проблемах со сном. Он выписал мне какие-то таблетки.
Они стукаются друг о друга, когда я достаю оранжевый пузырек из своей сумки. Высыпаю три штуки на ладонь. Глотаю, не запивая, затем ложусь на пол и позволяю окружающему миру растаять.
2
Меня будит громкий хлопок, и я тянусь за автоматом. На пару секунд паника овладевает мной, потому что автомат исчез, но затем вспоминаю, что нахожусь во Флориде, а мое оружие осталось в армейском арсенале в Северной Каролине.
– Трэвис! Трэвис! – взволнованно зовет мама, стуча в дверь. Когда отпираю замок, она кидается меня обнимать, едва не придушив в процессе. – Ох, слава Богу. Ты проснулся.
Что-то влажное скатывается по моей обнаженной груди. Мама плачет.
– Мам, что случилось?
– Ты проспал шестнадцать часов. – Она шатко вздыхает. – Твоя дверь была замкнута. Я подумала… я испугалась, что у тебя передозировка.
Бывают моменты – тысячи моментов в течение каждого божьего дня – когда меня одолевает чувство вины за то, что я вернулся домой живым, а Чарли – нет, но суицидальных наклонностей я не имею. Тру глаза ладонями, избавляясь от последствий шестнадцатичасового сна.
– Я просто сильно устал. – Неловко похлопываю ее по спине. – Мне давно не удавалось хорошенько выспаться. Я не хотел тебя напугать.
Утерев слезы тыльной стороной ладони, мама разглядывает гнездо из одеял на полу.
– Что-то не так с твоей кроватью?
– Я довольно долго спал на твердом. – Иногда нам приходилось ночевать в ямах, вырытых в земле. Или в заброшенных бараках. Наша патрульная база располагалась в пустующей школе, стены которой были изрешечены снарядами, а на потолке поселились птицы. – Еще не привык к нормальной постели.
Она садится на кровать.
– Хочешь более жесткий матрас или… Что у тебя с ногами?
– Это, эмм… – Я смотрю вниз на бледнеющие красные рубцы, окружающие мои лодыжки и поднимающиеся на голени. – Это блошиные укусы.
– Блошиные укусы? – Мама выглядит шокированно.
– Да, ну, со временем все сильно пачкается, – объясняю я. – У местных дворы окружены саманными стенами, они там домашний скот содержат. Иногда нам приходилось спать в таких.
Мама Чарли прислала ему ошейник от блох однажды. Он надел его на лодыжку, но это не сработало. Мы стали называть его Фидо после этого, только Чарли просто гавкал в ответ и орал: "Дьявольский пес! Ура!", чем всегда нас смешил.
– Ты спал с… – Она прикладывает ладонь ко рту. – Я не могу… Я даже не знаю, что сказать. – Ее глаза вновь наполняются слезами.
В Афганистане было хреново. Летом мы потели как черти под палящим солнцем. Зимой боролись с гипотермией. Я еще ни разу в таком холоде не жил, даже в Грин-Бэй. Ядовитые змеи. Скорпионы. Мухи. Блохи. Песчаные бури. Осознание, что каждый раз во время патруля нас могут обстрелять. Я, конечно, по всему этому не скучаю, но уже никогда не смогу до конца почувствовать себя тут, как дома.
– В целом было не так уж плохо.
***
– Сегодня в Особняке вечеринка. – Райан заглядывает ко мне в комнату после очередного неловкого семейного ужина, сопровождавшегося нелепыми светскими разговорами и невысказанными претензиями. Я разбираю свою сумку. Полки в шкафу, как оказалось, пусты – очевидно, мама не все сохранила в неизменном виде. Раньше она постоянно твердила мне одеваться лучше, стыдилась, потому что я покупал вещи в Армии Спасения. Мама, наверно, целый день потратила, выкидывая мои поношенные футболки и дырявые джинсы. Неважно. Все равно они бы больше не подошли.
– Заинтересован? – спрашивает Райан.
Особняк – это обветшалый арендуемый дом, расположенный на побережье, который используют отчасти в качестве общежития, отчасти в качестве концертной площадки. Мой друг, Эдди Рамос, живет там после выпуска из школы, но мы тусили в этом месте начиная с девятого класса. Не уверен, что готов встретиться со своими старыми друзьями, однако мне не хочется провести вечер за просмотром военно-криминальных сериалов в компании родителей. Не только потому, что в подобного рода сериалах всегда погибает морпех, но и потому, что не вынесу еще одну минуту неуютного молчания. Понятия не имею, что происходит с моими родителями. Я всегда считал их отношения прочными.