Лесная избушка

— Подай-ка табак, — сказал дед: — протяни руку к трубе — он тут и есть.
— А ты не спишь? — обрадовался Шурка и полез за табаком.
Дед закурил. Синие струйки дыма поднялись к неподвижной волнистой реке и заслонили коричневую птицу. Словно пожар случился где-то.
…Так вот клубился дым над рекой, когда горело на том берегу село Нечаево, так же стлался синий дым по земле. Только еще кричали тогда ребятишки и в голос плакали женщины, глядя, как, подожженные немцами, пылают и рушатся их дома.
— Дедушка, — сказал Шурка, — а когда же вы меня с собой по-настоящему возьмете?
— Да ведь брали же!
— Ну что брали? До изгороди дошел да и обратно. А вы меня с собой возьмите, я вам помогать буду. Ну, патроны поднести или узнать про что, мало ли!
Дед помолчал, попыхивая трубкой. Потом спросил:
— А ты немцев шибко боишься?
— Я? — сказал Шурка. — Вот еще! Буду я их бояться!
Проснулся Чилим.
— Батько, — негромко сказал он, — ну как же нам быть?
— С чем?
— Да с разведкой. Кого пошлешь?
— Не знаю, Чилим, — вздохнул дед. — Никому из вас нельзя итти. Немцы, которые в Денисове, всех вас в лицо знают. Сам пойду, пожалуй.
Чилим рассердился:
— Сам! А тебя не знают, что ли? Вишь, что выдумал — сам он пойдет! Уж тогда лучше я пойду.
— Дедушка, — живо сказал Шурка, — давай я пойду! А? Давай я! Я Денисово знаю. Там у Витьки Дубка бабушка живет. Давай я схожу!
— Еще что! — нахмурился дед. — Тоже разведчик нашелся! А ну-ка, слезай с полатей долой, иди в кухню к Алёнушке! Нечего тебе тут слушать!
— Дедушка!
— Иди, иди!
Шурка медленно стал слезать с полатей. Он спустился вниз, но в кухню вышел не сразу, а притаился за углом печки: уж очень ему хотелось дослушать интересный разговор.
— Знаешь, Батько, — продолжал Чилим, — давай я переоденусь как-нибудь. Ведь и дела-то всего только до тетки Анны Кочкиной дойти. Где, мол, белые петухи сидят? Никто и не поймет, в чем дело, если даже и подслушают.
Шурка тихонько вышел в кухню, надел полушубок, надвинул шапку.
— Куда это? — спросила Алёнушка.
Шурка ответил сурово:
— Дело есть.
— Посылают, что ли?
— Может, и посылают.
Он взял из чугунка горячую картошину и ушел.
Когда сели завтракать, дед оглянулся на пустое Шуркино место и с удивлением спросил:
— А парнишка где же?
— Как где? — ответила Алёнушка. — Да ведь вы же его послали!
— Куда мы его послали? Кто его послал?
Дед оглянулся на партизан — никто никуда не посылал Шурку.
Тогда дед хлопнул рукой по столу:
— Ах, чертенок! Да ведь это он в Денисово убежал!
  
6. Шурка — разведчик
 
В Денисове топились печки. Светлосиреневый дым поднимался над белыми крышами.
Шурка дошел до речки. Возле проруби, куда денисовские, приходят за водой, Шурка остановился и стал ждать. Над его головой с белых мохнатых от инея веток сеялись тонкие морозные иголочки.
Вскоре на снеговой тропинке показалась женщина с ведром. Она задумчиво спустилась к проруби. Шурка вышел ей навстречу.
— Ты откуда? — тревожно спросила она.
— Из Назарова, — ответил Шурка, — к бабушке Дубковой иду.
— Да у нас же немцы!
— А у нас тоже. У меня мать угнали.
— Значит, к бабке пробираешься? Ну что ж, пойдем вместе.
Шурка шел сзади. Женщина свернула к своему дому, а Шурка не спеша пошел по улице, будто он весь век тут прожил.
Он шел, глядел по сторонам и не узнавал Денисова. Огромные крытые машины стояли у дворов. Шумели и трещали мотоциклы. Пахло бензином. Снег на улице был заезжен и затоптан. И всюду — возле дворов, у машин, у колодца — всюду ходили и толпились чужие, враждебные люди в зеленых шинелях. Они разговаривали громко, словно хозяева. Выкрикивали какие-то непонятные слова, чему-то смеялись. И Шурке подумалось, что веселая деревня Денисово стала чужой, неприветливой и даже страшной.
Из-за угла одной избы раздался слабый короткий свист. Шурка оглянулся. Там под навесом стояли его денисовские приятели — Женька Горюн и Федюнька Славин. Шурка подошел к ним.
Ребята обрадовались ему.
— Как пробрался? Ведь на дорогах мины! У нас один подорвался.
И принялись рассказывать новости. У Женьки Горюна немцы всех из избы выгнали, теперь они в овчарнике живут. А Славины и вовсе в землянке. Печку из глины сложили, а стены в землянке мокрые, и от печки дымно. А в их новой избе какие-то важные немецкие начальники поселились. Эх, зря только крыльцо такой хорошей красной краской покрасили!
— Возле дома день и ночь караул стоит на часах. К нашей избе теперь и подойти нельзя. А у вас?
Шурка понурил голову.
— А у нас и вовсе никого в деревне не осталось. Угнали. Только стены стоят.
— А как же ты будешь?
— Я-то? О!..
И только хотел похвастаться Шурка своей судьбой и своими друзьями, как вспомнил, что и дед, и Чилим, и все партизаны строго наказывали ему никогда и никому не говорить про их лесную избушку.
— Я к тетке могу пойти, — сказал он. — Уж как-нибудь проживу!
По улице немецкий солдат вел корову. Корова упиралась, ревела страшным голосом — она чуяла нож. Сзади шла женщина. Двое маленьких ребятишек тащились за ней, цепляясь за юбку.
— Пожалей маленьких-то! — просила женщина. — Ну, как им без коровы жить?
Немец не слушал ее и не понимал. Он злился, бил корову по глазам, по морде. Потом вдруг выхватил из ножен короткий кинжал и всадил корове под лопатку, в сердце. Корова рухнула без звука. Женщина охнула и остановилась: больше просить не о чем.
— А мы козу в земляке спрятали, — прошептал Федюнька, — так все вместе и спим. Печка остынет, возле козы греемся.
У Женьки Горюна глаза совсем запечалились. Что же, значит, теперь им так всегда и жить? В овчарниках, в сараях да в землянках? Значит, уж они теперь и не люди, а уж, значит, они теперь вроде скотины?
— Ну вот еще — всегда! — возразил Шурка, — А Красная армия? А партизаны на что?
— Эх, знать бы, где они, убежал бы к ним! — сказал Женька. — Только разве их найдешь!
Шурке так и хотелось усмехнуться в ответ: „Не знаешь, где партизаны? А партизан сам перед тобой стоит!”
Но опять вспомнил строгий наказ деда и стерпел, ничего не ответил.
— Мне тетку Анну Кочкину нужно, — сказал Шурка. — Где бы ее найти?
— А вот дом с желтыми окошками, — указал Женька.
А Федюнька нагнулся к его уху и прошептал:
— Говорят, к ней партизаны ходят…
Шурка пошел к избе с желтыми окошками. Заглянул во двор. Заглянул в кухню. Тетка Анна увидела его и вышла на улицу.
— Тебе что, мальчик?
— Меня дед Батько прислал.
— Тише! Что ему?
— Велел спросить, где белые петухи сидят.
Тетка Анна быстро оглянулась кругом — не слушает ли кто.
— Белые петухи в клетке с красной дверцей, возле пруда. Понял?
— Понял.
— Повтори.
Шурка повторил.
— Хорошо, — сказала тетка Анна, — беги обратно.
И ушла в избу.
Шурка снова зашагал по улице.
„Зайти, что ли, к бабке Дубковой?” подумал он.
Он подошел к ее маленькой избушке и тотчас увидел бабку. Бабка стояла у крыльца и просила:
— У меня же хлебы в печке! Пустите хоть хлебы-то вытащить.
Но на пороге стоял рыжий угрюмый немец.
— Форт, — резко отвечал он, — форт!
И, подняв нагайку, погрозил бабке.
Шурка повернулся и пошел обратно. Грустно ему стало, тоскливо. Глазам не хотелось смотреть на эти страшные машины, загромоздившие деревню, ушам не хотелось, слушать ненавистный говор, который то тут, то там слышался на улице.
„В лес! — подумал Шурка. — В лесу хорошо! В лесу, как раньше, — и елки, и тихо, и снег чистый а тут прямо задохнуться от немцев можно!”
Он ускорил шаг.
— Хальт! — вдруг крикнули Шурке. — Хальт, мальшик!
Шурка вздрогнул и остановился.
„Так и есть! Попался!”
У колодца стоял немецкий ефрейтор. Он держал под уздцы вороную лошадь.