Лесная избушка

Один солдат поднял голову, прислушался.
— Ахтунг!
Немцы встрепенулись, насторожились. Двое тихонько подошли к дверям горницы, сказали что-то. Там тоже задвигались. Начальник вышел в кухню. Стараясь не шуметь, солдаты вышли в сени. Только двое остались в кухне. Они встали у дверей и приготовили автоматы. Начальник поглядел на Шурку и Алёнушку, молча погрозил им револьвером и снова ушел в горницу. Немцы затаились, будто волки, поджидающие добычу.
— Если наши подойдут, брошусь в окно, выбью раму да закричу! — сказал Шурка. — Пускай стреляют!
— Я сама выбью, — возразила Алёнушка. — Не твое дело, ты сиди и молчи. Ты маленький.
Шурка рассердился:
— Я партизан, а не маленький. Я в разведку ходил.
И вот где-то хрустнул сучок, треснула веточка. Идут! Не видят платочка!
И вдруг снова — тишина. Слушают немцы, затаив дыхание. Слушают и Шурка с Алёнушкой, боясь пошевельнуться. Что-то шуршало по снегу, только так тихо, что и не разберешь: не то идет кто, не то мерещится. Все тише, все дальше… Вот и совсем затихло.
Фонарь мигнул раз-другой и погас. Светло-серый рассвет засветился в щель. Безмолвный, закованный стужей лес неподвижно стоял за стенами.
Алёнушка и Шурка поглядели друг на друга, улыбнулись тихонько и вздохнули, будто камень с души свалился.
— Ушли!
  
10. Партизаны покидают лесную избушку
 
Алёнушка вошла в горницу, сняла темные занавески с окон. Засверкали и заискрились морозные узоры. Стало светло в избушке, наступило утро.
И тогда немцы поняли, что в избушку никто не придет. Они заговорили громко и раздраженно. Те, которые дежурили в сенях, вошли в избу, и снова стало тесно от зеленых шинелей и железных прикладов.
И тут немцы дали волю своей злой досаде. Они сорвали со стен еловые ветки. На столе начертили свастику — будто огромный черный паук сел на стол. Раздался треск и грохот — кто-то сбил прикладом шкафчик с посудой. Начали шарить на полках. Стащили с полатей овчинный дедов тулуп и Алёнушкин полушубок. Один, долговязый, с огромными ногами, подошел к Алёнушке и закричал что-то, показывая на ее валенки. Алёнушка сняла валенки и подала ему. Немец попробовал их надеть, но они ему, может быть, только на нос годились бы. Он со злостью швырнул валенки об стену. И вдруг рванул Алёнушку за ворот кофточки и выхватил наган. Шурка, не помня себя, закричал диким голосом и повис на руке у немца.
— Оставь, — небрежно сказал начальник, — это потом… Придем еще раз.
Он сказал это по-немецки. Шурка с Алёнушкой ничего не поняли.
Долговязый оттолкнул Алёнушку и спрятал наган в кобуру.
Немцы ушли.
В распахнутые двери стремительно ворвались холод и ветер.
Когда затихли в лесной глубине голоса солдат, Алёнушка вскочила и крепко обняла Шурку.
— Шурка, Шурка, — и плача и смеясь, крикнула она, — мы живы! И наши живы! Ты понимаешь это или нет?
Алёнушка закрыла дверь, затопила печку. Шурка вышел на крыльцо. Розовые полосы утреннего солнца лежали на снегу. За ночь огромный сугроб намело у крыльца.
Шурка, утопая в сугробе, обошел кругом: все ли бандиты ушли? Не осталась ли где в кустах вражья засада? Но следы были только в одну сторону, туда, куда ушли немцы. Тогда он пролез к маленькому кухонному окошку и сдернул с форточки пунцовый платок. Можете возвращаться, партизаны, пункт свободен!
Часа через два из леса раздался свист. Шурка выскочил на крыльцо, Алёнушка за ним. Из-за деревьев, словно привидение, показался Чилим.
— Подходи, — крикнул Шурка, — не бойся!
Чилим вышел на полянку, а за ним показался дед Батько, а за дедом и все остальные. Как же обрадовался им Шурка! Даже заплакал от радости.
Партизаны выслушали, что было этой ночью в избушке, и задумались.
— Пока все кончилось хорошо, — сказал дед, — только нам здесь оставаться больше нельзя. Уйдем дальше. У нас домов по всему лесу: там землянка, там блиндаж, там пустая угольница… Все равно бандиты за нами не угонятся.
А потом подозвал к себе Шурку, похлопал по плечу:
— А ты, братец Шурка, молодец! Не растерялся. Ты теперь настоящий партизан. Так можешь и говорить, когда свои спросят: Александр Хрусталев, партизан боевого отряда, мститель за родину!
Шурка молча кивнул головой.
Партизаны собрали свое небогатое имущество, встали на лыжи и ушли из лесной избушки. И Шурка ушел с ними.
Куда? Это елки знают, знает ветер, который бродит по лесу. Но ни елки, ни ветер никому не расскажут об этом.