Петтер и поросята-бунтари
Иногда мне казалось, что вот это дерево или этот вот камень мне знакомы, но что толку — дорогу они мне подсказать всё равно не могли. Темнота всё сгущалась, а усталость всё больше наваливалась на меня. Тело было как куль, и ноги еле его волочили. Они передвигались уже как заводные, не по моей воле.
Сбоку от узкой, каменистой тропки валялась плетёная сумка с пустыми бутылками. А рядом я увидел головешки и золу. Следы человека!
Глупо, конечно, но я зачем-то потащил сумку с бутылками с собой. Зачем? Я и сейчас не могу объяснить толком. То ли я думал, что в бутылках что-то осталось. То ли они напомнили мне ту историю с изготовлением прохладительных напитков. А может, мне просто жаль было расстаться с этими следами цивилизации.
Наверное, теперь уж недалеко, подумал я.
Но тут случилось такое, что совсем меня доконало. Я почувствовал, что всё, больше не могу, бороться бесполезно: передо мной была та самая разлапистая ель-великанша, под которой я нашёл череп Последнего-из-Могикан. Я, видно, просто шёл по кругу, хотя всё время очень старался держаться одного направления.
Нет, сил моих больше не было. Я сел на землю и прислонился к корявому стволу, а череп положил себе на колени. Теперь они найдут сразу и меня и Последнего-из-Могикан, подумал я. Если вообще найдут. Вот уже слетаются комары и мошки, а скоро появятся и дикие звери. Как я смогу защитить себя?
А ветер выл и стонал…
Вдруг мне пришла одна мысль. Я вытащил из сумки бутылки В кармане у меня лежал шнурок, которым мы привязывали Последнего-из-Могикан. Я разрезал его перочинным ножом на куски и привязал обрезки к горлышкам бутылок. И потащил всю эту гирлянду винных, пивных и лимонадных бутылок к соседней ёлке.
Очень тщательно, будто украшал рождественскую ёлку, я развесил все эти бутылки по веткам. Я даже забрался немного по стволу, чтобы повесить и на ветки повыше. В сумке было еще несколько банок из-под пива. Их я повесил, привязав за сучки, которые воткнул в дырки на крышках.
Так вот я и украсил эту летнюю ёлку разными марками вин, пива и безалкогольных напитков. В темноте всё это выглядело довольно мрачно.
Дуй, ветер, дуй!
И ветер стал дуть в горлышки бутылок, и бутылки запели прозрачными флейтами. И ветер провёл своим смычком по струнам шнурков и веток, и они вторили тихим посвистыванием. А банки ударяли друг о друга и звенели медными цимбалами.
Моя ёлка играла, как целый оркестр. То нежно и мелодично, то громко и пронзительно, так что в ушах звенело.
Я лёг, прислонился затылком к стволу и заснул. И музыка вошла в мой сон.
9
Протрубил охотничий рожок. Пронзительно заверещала свистулька. Пролаяла собака. Хлопнули выстрелы, и целые стаи испуганных птиц с криком и шумом сорвались с верхушек деревьев. Журчал ручей, и где-то очень далеко плакал ребёнок.
Это был странный сон, очень страшный, но с хорошим концом.
Мне снилось, будто я стою на лестнице, приставленной к стене фабрики Голубого. Стою высоко-высоко на шаткой лестнице, которая качается на ветру. Ноги у меня дрожат, голова кружится, и я судорожно цепляюсь за лестницу. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в приоткрытое окно. Это окно кабинета Голубого.
Там сидит Голубой и ещё какой-то человек, похожий на того прокурора, который участвовал в суде над Бродягой. На человеке очень странный наряд — строгий вечерний костюм и охотничья шляпа с пером и всякими там охотничьими значками. Мне слышно, о чём они говорят.
«Тебе всё понятно?» — спрашивает Голубой.
«Так точно!» — отвечает человек и улыбается подхалимской улыбочкой.
«Доставить мне этого поросёнка живого или мёртвого! — громовым голосом приказывает Голубой. — Пора кончать с этими безобразиями! Он только сеет вокруг себя смуту. Твоя задача — извести эту гадину. Выследить и пристрелить. Ясно?»
«Будет сделано! — говорит человек. — Хлоп — и готово! Ещё ни одна дичь от меня не уходила. Глаз ещё, слава богу, верный и рука твёрдая. Прикончить жалкую домашнюю свинью — это задачка скорее для мясника, чем для охотника. Детская забава».
Он поднимает с полу какую-то штуковину и ласково, будто котёнка, поглаживает её. Я вижу, что это ружьё.
Я понимаю, что разговор идёт о Последнем-из-Могикан. Но тут всё заглушает дикий вой фабричного гудка. Я вздрагиваю, лестница наклоняется, и я чуть не влетаю в кабинет, пробив головой оконное стекло. Вот было бы дело! Странно ещё, что обошлось, при моей-то невезучести.
Сердце у меня трепыхается, как испуганная птица. Скорей, скорей, надо бежать выручать поросёнка! Куда бы его спрятать? Как назло, ничего не приходит в голову. Пусть удирает прямо в лес, там он, может, скроется от них, думаю я, спускаясь с лестницы. А лестница какая-то бесконечная, я никак не могу добраться до земли.
Потом я бегу, задыхаясь, по тропинке к домику Бродяги. Последний-из-Могикан бросается мне навстречу с радостным хрюканьем. Будто хочет сказать: «Давай поиграем во что-нибудь новенькое!» Нет, сегодня нам не до игр. Сегодня ставка в игре — жизнь. Охотник, наверно, уже вышел на свою охоту — ружьё за спиной, нож за поясом.
«Тебе надо бежать! — говорю я Последнему-из-Могикан. — Ты понимаешь меня? Ты уж, пожалуйста, постарайся понять. Один охотник хочет тебя убить. Он уже идёт сюда. Беги в лес и спрячься там».
Последний-из-Могикан смотрит на меня своими умными свиными глазками. И его свиное рыльце растягивается в улыбке. Будто он хочет сказать: «Не бойся. Я не пропаду. Им меня не поймать. Можешь за меня не волноваться». Я сажусь перед ним на корточки, и он тыкает меня на прощание пятачком в грудь, поворачивается и бежит в лес.
Я сажусь прямо на траву, сижу и не могу двинуть ни рукой, ни ногой — до того я устал. И тут появляется охотник. Он врывается в загончик, с проклятиями выскакивает оттуда и останавливается передо мной.
«Тут поросёнок не пробегал? — спрашивает он. — Этот мерзавец, кажется, успел улизнуть».
«Поросёнка не видал, а вот свинья какая-то только что пробежала. На ней была зелёная шляпа и цветастый галстук».
«Гляди у меня! — грозит мне пальцем охотник. — Ты брось эти шуточки. Давай выкладывай: пробегал или не пробегал?»
«Кроме той свиньи, никто тут больше не пробегал», — говорю я очень спокойно, хотя внутри у меня всё дрожит и мне хочется завыть благим матом от страха, от тоски и от злости.
«Заткнись, парень! — рявкает охотник. — Я такого нахальства не потерплю. Мне сейчас не до шуток».
Оно и видно, что ему не до шуток. Но он, кажется, всё-таки поверил, что я ничего не знаю ни про какого поросёнка, потому что он снова убегает в лес. А я лежу на траве совсем один и не знаю, что же мне теперь делать. Увижу ли я ещё когда-нибудь Последнего-из-Могикан? На душе так погано, что хуже, наверное, не бывает.
Я не помню дальше все подробности этого сна. Яснее всего мне запомнился конец. Помню только, что я всё бегал по лесу и разыскивал Последнего-из-Могикан. И вечером приносил для него еду, чтоб он не умер с голода. Я ставил еду в одно и то же место, под огромную развесистую ель, на которой сидело множество ворон — ель была будто вся увешана диковинными чёрными плодами. Наутро миска бывала пуста. Наверное, он нашёл это место. А потом он стал выходить ко мне из леса. И жилось ему в лесу, наверное, совсем даже неплохо, потому что он рос прямо на глазах и был такой крепкий и здоровый.
Зато охотник, наоборот, на глазах таял. Он меня не замечал, а я иногда видел, как этот негодяй рыскает в зарослях со своим ружьём. Он всё худел и бледнел, и зарос бородой, и его нарядный костюм был теперь весь залеплен грязью и смолой. Сначала он расспрашивал каждого встречного в лесу, не видел ли кто тут поросёнка. Но люди только качали головой или же нарочно посылали его совсем не в ту сторону. И он перестал расспрашивать и стал вообще избегать людей. От него осталась одна тень. И у него уже не было его хвалёной «твёрдой руки». Как только он вскидывал ружьё, у него начинали дрожать руки, а лицо покрывалось потом. Я сам это видел. Я начал теперь ходить следом за ним. То тут, то там мелькал иногда Последний-из-Могикан. То голова появится над кустом, то пятачок выглянет из-за дерева. Но он скрывался, прежде чем охотник успевал прицелиться. И пуля попадала в камень, в дерево или пень.