Пип!

— Скажешь тоже, удод! — сказала Тине. — Кого зовут удодом, тот будет уродом. Нет уж, давай найдем что-нибудь покрасивее!
— Правильно! — сказал Варре. — Мы сами можем придумать ей имя — мы же первые ее нашли. В книге про нее ничего не написано, значит, она еще никак не называется. Назовем ее моим именем. Так часто делают, когда совершают открытие. Например, если ученый открыл новую болезнь, то эту болезнь называют в его честь.
— Неужели приятно, когда тебя зовут так же, как болезнь? Я так не хотела бы. И вообще, что это ты заговорил о болезнях? Мы тут так славно сидим, а ты вдруг о болезнях.
Каких только имен они ей ни примеряли! Произносили имя за именем и смотрели в корзинку — как ей подходит. Птичка, говорили они, и Пичужка, и Велосипедный Звоночек.
— Что за бред!
— Это я просто так, на пробу!
Щебетунья, Певунья, Пискунья, Летунья, Попрыгунья и даже Юлиана. В конце концов назвали ее Пташка. Им обоим это имя понравилось.
  
4
 
Варре с Тине купили Пташке всяких одежек, которые снизу были ей в самый раз, а сверху нет. Тине сделала на распашонках большие прорези для крылышек. И еще она сама сшила пелеринку, полностью их прикрывавшую, так что никто не видел, что у Пташки нет ручек.
И еще они купили коляску, очень красивую, с узором из белых облачков. Уложили в нее Пташку. Теперь она выглядела совсем как обычный ребеночек. Их ребеночек.
Пташка смотрела в небо и говорила:
— Пип!
Тине и Варре очень гордились тем, что их дочка умеет говорить «пип». Они никому не рассказывали, что у нее есть крылышки. Узнай кто об этом, сразу разболтает всем. И тогда не будет отбоя от желающих посмотреть на Пташку. Может быть, многие подумают, что эго ангел, ведь люди теперь плохо разбираются в ангелах. И тогда они будут просить Пташку помочь им. Например, сделать так, чтобы у них пропали ужасные пятна на лице, или отвратительные складки на коже, или невыносимая головная боль. И будет слишком много суеты.
Иногда кто-нибудь заглядывал в коляску. И видел большущую голову.
Иногда кто-нибудь спрашивал: «Это ваша дочка?»
На что Варре отвечал: «Мы взяли ее на время».
Его начинали расспрашивать, где дают детей на время.
Ведь это так удобно, когда самому можно выбрать ребеночка, а потом, отдать обратно, если надоест с ним возиться.
— Места надо знать, — отвечала Тине. — Это очень-очень далеко, просто так не найдешь.
И заглядывала в колясочку.
Под одеяльцем угадывались два бугорка. Но эти бугорки могли быть чем угодно.
Разве кому-нибудь придет в голову, что там спрятаны крылышки — крылышки в детской коляске, прямо на улице, среди бела дня?
  
5
 
Пташка росла быстро. Казалось, что за одну неделю она вырастает, как обычный ребенок за целый год. Правда, Пташка была меньше и легче.
Скоро она выбралась из своей корзинки и попробовала пройтись по полу. Вообще-то, научиться ходить совсем не просто. Всем малышам это дается с большим трудом.
Но у Пташки получилось сразу. Теряя равновесие, она просто взмахивала крылышками и не падала. Это было легко, ведь она почти ничего не весила.
Пташка ходила все лучше и лучше и все чаще и чаще подпрыгивала. Прыжки становились все более высокими. Она взлетала вверх уже на целый метр и порхала от стены к стене.
Варре и Тине каждый вечер сидели на своих табуретках и смотрели на нее.
— Видишь, — говорила Тине, — как удобно уметь летать. А я и не знала. Ты когда-нибудь думал: вот бы научиться летать?
— Нет, — ответил Варре. — Никогда. Я никогда не расстраивался, что чего-то не умею. Но летать, наверное, очень приятно. Так весело и легко. Пожалуй, жалко, что мы только ходим по земле.
— А я иногда летаю внутренне, — сказала Тине. — Но внешне у меня не получается.
Они на всякий случай попробовали: вдруг выйдет. Взобрались на табуретки, часто замахали руками и со стуком приземлились на пол.
Так что пришлось снова усесться на табуретки.
Сидеть-то всякий может.
— Знаешь что, Варре, — вдруг сказала Тине. — Знаешь, что я думаю? У нее нет ручек. И пальчиков нет. Ома никогда не сможет, например, играть на пианино, а мы могли бы. Если бы умели.
— Как ты думаешь, что приятнее, — спросил Варре, — играть на пианино или летать?
— Думаю, и то, и другое очень приятно, — сказала Типе, — особенно если получается само собой и не надо долго учиться.
Они стали вместе придумывать, что еще приятно уметь просто так, не учась этому специально. Однажды проснуться рано утром и обнаружить, что ты это можешь. Они бы тогда кричали друг другу: смотри, как у меня получается!
Я умею говорить на десяти языках сразу!
Я могу бежать и бежать целый день, не уставая, и ни разу не споткнуться.
Я играю разом на пяти музыкальных инструментах.
— Что-то пить хочется, — вдруг сказал Варре.
— Пойду, поставлю чайник, — Тине отправилась в кухню.
Пташка подошла к табуреткам. Посмотрела на Варре. Густо покраснела. Захлопала крылышками.
И произнесла слово, которого никогда раньше не говорила:
— Пипи!
  
6
 
— Ты слышала? — прокричал Варре в сторону кухонной двери. — Она сказала «пипи». Это настоящая птичка.
Тине немедленно вернулась в комнату.
— Она сказала «пипи»? «Пипи»? Это она пытается сказать «папа». Ты учил ее? Она говорит «папа»!
Пташка села на пол. Опять вся покраснела. Тине и Варре внимательно смотрели на нее. Внутри у нее что-то готовилось вырваться наружу. Воздушный шарик из букв, который вылетит и сразу лопнет. Вздох в виде слова.
Вот-вот, сейчас. Пташка напряглась до предела. Сейчас, сейчас.
— Мими!
— Ты слышишь? Слышишь? — радовалась Тине. — Она говорит «мама»! Только «а» у нее еще не очень хорошо получается.
А Пташка все повторяла и повторяла.
— Пипи! Мими!
И так целый день.
У нее получалось все лучше и лучше.
— Пипи. Мими. Пипи. Мими. Пипи. Мими. Пип.
А через два дня, в четверг, приблизительно в четверть второго, когда Тине была одна дома и на улице завывал ветер, Пташка вдруг неожиданно сказала:
— Дий мни бутирбрид с ирихисивым мислим.
— Как-как, что ты сказала? — спросила Типе.
— Дий мни бутирбрид с ирихисивым мислим.
— Я поняла! Поняла! — закричала Тине, обращаясь к ветру.
Она побежала в кухню и намазала на булку много-много арахисового масла, заодно перепачкав кухонный стол и саму себя. Тине с таким пылом облизывала ложку, что даже щеки у нее стали липкими.
Потом она как можно спокойнее нарезала бутерброд на маленькие кусочки, и скормила их один за другим Пташке.
— Ты научилась говорить, — сказала Тине, — какое счастье. Но это еще только лепет, а не настоящая речь, потому что ты не выговариваешь «а». Надо говорить не «дий», а «дай», через «а». Скажи: ааааааааааааааааааааааа.
— И, — сказала Пташка. — Иииии.
— Да нет же, скажи «а», — поправила ее Тине. — Аааааааааааааааааааааааа.
— Ииии, — сказала Пташка.
— Тогда скажи «э», ээээээээээээээээээээээээээээээээээээээ.