История Мурочки

— Да, — сказала Марья Васильевна. — У Димы крутой нрав, надо правду сказать, но и ты, Мурочка, бедовая! Вас не разберешь, кто зачинщик, а ссоры-то каждый день, каждый день! Вот мои росли, право, ничего такого не было. А у вас война постоянно.
«Он меня обижает», — подумала про себя Мурочка, но даже думать об этом было теперь грешно. Она поскорее оттолкнула воспоминание о прежних обидах и стала только жалеть, жалеть Диму.
Когда Гриша вечером пришел с урока, он в темной комнате подсел к Мурочке. Она ни за что не хотела идти туда, где у стола сидели все и работали при свете лампы.
Гриша подсел к ней и стал тихонько говорить:
— Знаете, Мурочка, у южных славян есть обычай: можно побрататься с чужим человеком. Например, был приятель, и вот мы с ним поменялись крестами и стали братьями и говорим друг другу «ты». Хотите, будемте тоже так? Вот у вас и будет лишний брат. Хотите?
Как мечтала Мурочка раньше о том, чтобы иметь такого брата! Но теперь она поняла, что это вместо Димы он хочет быть её братом. Значит, и он и все другие уверены, что Дима должен умереть!
Она помотала головой и снова уткнулась лицом в мокрый платок.
Но Гриша снял с шеи маленький крестик на черном старом шнурке и положил его в руку Мурочки.
— Ну, где твой крест, давай, сестричка, — сказал он.
Мурочка машинально вытащила из-за ворота тоненькую серебряную цепочку и подала ее Грише.
— Ай-ай! — сказал Гриша. — Какой я стал теперь богатый! Да ты, пожалуй, моего крестика и надеть не захочешь. Твой красивый, с эмалью, а мой-то совсем простой, на шнурочке.
Но Мурочка живо надела на себя Гришин крест и улыбнулась, почувствовав, как холодный крестик скользнул по её груди.
— Что же, значит, — брат и сестра? Поцелуемся.
Сначала было неловко говорить Грише «ты». Особенно при всех, но никто не обращал внимания на нее, и она была ужасно рада, и каждый раз краснела от удовольствия, называя своего нового брата «ты».
Медленно шло время. Все ждали, что-то будет.
Мурочка играла на скрипке, когда услышала за собою в передней голос Аннушки. Марья Васильевна быстро вскочила, выпроводила Аннушку в сени и стала с нею говорить через щелку в двери.
И Мурочка подбежала.
— Что, что, Аннушка?
— Ах ты, светик наш, Машенька, — сказала Аннушка всхлипывая. — Смиловалась Царица небесная. На поправку дело пошло.
— На поправку? — вскричала Мурочка и радостно засмеялась.
— Слава Богу! — проговорила Марья Васильевна.
— Что же, Аннушка, они встали?
— Куды! их и ноги почитай не держат. Лежат — и все тут. Да худые такие, желтые, как упокойнички.
— Уходи, уходи, Аннушка! — сказала Марья Васильевна. — Еще заразу занесешь.
Аннушка обиделась ужасно.
— И вы туды же! Кака така зараза? Божья воля — и все тут. Што я, поганая, прости Господи?
Но Марья Васильевна уже притворила дверь и защелкнула задвижку.
 
XVII
Вся прежняя жизнь рушится
«Пришла беда — отворяй ворота». Эта народная примета оправдалась в доме Тропининых.
После выздоровления мальчиков, когда врач позволил Мурочке вернуться домой, жизнь все как-то не налаживалась по-старому. Дима стал ходить в гимназию, младшие учились, как прежде, а в доме было тоскливо, как будто над всеми лежало тяжелое предчувствие нового несчастия.
Дождливая холодная осень глядела в окно, и все были пасмурны, как серое ненастное небо. Мурочка с сожалением вспоминала свою жизнь у Дольниковых. Дома на нее обращали мало внимания. Все были озабочены здоровьем мальчиков и в особенности Ника, который после болезни очень вырос, но стал слаб и хрупок, как осенний цветочек. От слабости с ним и случались обмороки. Отец тоже ходил мрачный. Он был, очевидно, занять неприятными мыслями и редко разговаривал с детьми.
Мурочка после болезни братьев старалась установить добрые отношения к ним; но Ник стал ужасно похож на Диму и обижал ее без зазрения совести. Никто не ценил того, что она старалась быть уступчивой и кроткой, а, напротив, кричали на нее и командовали ею.
Ник играл по целым дням в карты, и Мурочка должна была без конца сидеть и играть в «свои козыри». Она просила хоть переменить игру, предлагая «дурачки» и «носы»; Ник злился и колотил ее колодою карт, и они опять играли в «свои козыри».
С Димой дела шли не лучше.
На все уступки Мурочки он не обращал никакого внимания. Он грубо кричал на нее, а иногда давал ей подзатыльник. Обыкновенно он играл с Ником в карты или же столярничал у себя и раздражался, когда ему мешали.
Заметно было, что он вышел из-под влияния Гриши и возвращался к старым привычкам.
Никогда еще Мурочка не чувствовала себя такой одинокой, как в эту злополучную осень. Только и было светлого, что у Дольниковых. Но, к её удивлению, отец запретил ей бывать там часто.
— Что за беготня! Чтобы этого не было! — приказал он.
Отец часто теперь раздражался и сердился на Дольниковых, и прежних хороших отношений уже не было между хозяевами и жильцами. Дольниковы бывали все реже и, наконец, совсем перестали ходить. Мурочка встречалась с Гришей случайно.
— Гриша! — умоляюще говорила она своему названному брату. — Скажи сестрам, чтобы они пришли… отчего они не хотят?
Но Гриша тоже был мрачен и молчал.
— Что же, Гриша, ты не скажешь им?
— Нет, не беспокойся, — скажу непременно. Только знаешь, Мурочка, они ведь очень заняты, не могут часто.
— А раньше могли, — уныло говорила Мурочка. — Нет, я вижу, и ты и все твои ужасно переменились. Только я не понимаю, отчего?..
— Что ты, сестренка! Не печалься. Мы все тебя любим по-прежнему.
А между тем Мурочка угадывала верно.
Дольниковы барышни, несмотря на обещания, не являлись; не являлся и Гриша.
Скука и уныние царили в доме.
Потом она услышала от Гриши, что мать ищет другую квартиру. Сердце у неё дрогнуло. Они собираются уезжать! Вот только этого не хватало!
И Марья Васильевна сказала ей, что они собираются уехать. Мурочка растерянно смотрела то на одного, тo на другого. У всех были такие сумрачные лица. Даже тетя Лиза оставила свои обычные шутки и была грустна.
Мурочка боялась уже спросить, почему они приняли вдруг такое решение, когда еще не давно говорили, что так любят свой уголок?.. Она тоже сидела печальная и смущенная, точно сама была виновата перед ними.
И Михаил Иванович не являлся на уроки. Он схватил сильную простуду и сидел в своей каморке.
Леля, видя, как приуныла Мурочка, предложила ей пойти вместе навестить Михаила Ивановича. Но он даже не принял барышен. Он только чуть-чуть приотворил дверь, проворчал что-то про непрошенных гостей и сейчас же защелкнул изнутри задвижку.
Так прошло несколько времени.
Николай Степанович редко бывал дома, все ездил куда-то и возвращался озабоченный и сердитый. Между бровями у него залегла глубокая складка. На детей он не обращал никакого внимания и даже покрикивал на Ника. А Ник, как известно, был его любимец.
Раз он приехал домой поздно вечером. Дети уже спали. Только одна Мурочка проснулась от звонка и, заслышав шаги отца в столовой, вскочила и осталась сидеть на кровати. Она слышала, как Аннушка подала самовар, как Агнеса Петровна заварила чай. Все было, как обыкновенно; но Мурочка, притаив дыхание, слушала, что будет дальше. Ей холодно стало сидеть; она завернулась в одеяло и прислонилась к стене. И так сидела она и слушала, что говорил отец Агнесе Петровне.
Он говорил негромко, и Мурочка едва могла уловить отдельные слова, Она была уверена, что речь идет о Дольниковых. Ведь они каждый день ждали, что Николай Степанович попросит их съехать. И Мурочка жадно ловила слова: «через две недели уезжать» и «решено окончательно», и все что-то упоминалось о переезде, о вещах. Мурочка слышала, как Агнеса Петровна взволнованным голосом отвечала отцу и, кажется, плакала.
Долго потом вспоминала Мурочка этот вечер.
Утром Мурочка убедилась, по заплаканным глазам Агнесы Петровны, что произошло нечто необычайное. День проходил в суете. Ученья не было; никто не спрашивал, чем заняты дети. Агнеса Петровна разбирала вещи в шкапах, записывала их и откладывала. Она была расстроена и сердита.