Охотники за сказками

 
Выше бора
Семь домов в окружении жердяной изгороди — это и есть деревня Кокушкино. Дома ровным рядом построились один к другому, стоят к лесу задом, на красную сторону передом. Вечернее солнышко, разгоревшись на верхушках сосен, заревом пылает в окнах. Старый обомшелый колодец с высоким журавлем над срубом стоит одиноко посредине деревни.
На улице ни души не видно. Только мычит тоскливо теленок, привязанный на длинную веревку к колу на задворках.
В сравнении с Кокушкином наш Зеленый Дол — целый город. У нас есть и кооперация, и изба-читальня, и сельсовет, и пожарный сарай с такими широкими дверями, что в них на паре лошадей можно проехать. А здесь — ничего.
Зато вышки, подобной той, что стоит на песчаном бугре возле Кокушкина, мы никогда не видывали. Даже городская пожарная каланча — и та против нее малютка.
Все мы на такую махину удивляемся, а Зинцов с нее глаз не сводит.
Только взялись сумки разбирать — Леньку с места будто ветром сдуло. Он уже к вышке подлетел. Поспешно работая руками и ногами, забирается вверх по крутой лестнице.
— Ленька, не выдумывай! Быстрее идти надо. Запоздаем! — кричит Костя.
А Леньке и горя мало. Он уже добрался до первой площадки. Посмотрел по сторонам — и выше, ладонями по квадратным перекладинам-ступенькам звучно прихлопывает:
— Я сейчас, быстро! — отзывается он сверху.
Делать нечего — все равно Леньку дождаться надо. Захотелось и нам с высоты на Ярополческий бор взглянуть.
Старая вышка, серая. Издали смотреть — так поднимается над лесом игрушечный домик, будто на макушке высокой сосны шалаш построен. Такой видели мы вышку из своей деревни в ясный день. А вблизи как глянули — картуз с головы валится.
В землю круто четыре толстых бревна вкопаны, чуть клонятся навстречу друг другу. Земля между бревнами — точный квадрат: по каждой стороне две сажени уложишь. На нижние бревна вторые, на вторые — третьи наращены; все тоньше и тоньше, выше и выше.
Плотники прочно бревно к бревну подогнали, кузнецы железными кольцами и скобами скрепили их на стыках. Поднялась вышка острым шпилем под самые облака.
К трем площадкам — одна над другой — три лестницы. По нижней, плотно обхватывая каждую ступеньку, уже забираются Костя и Павка. Я пускаюсь за ними. Лестница зыбкая. Под двоими верхними она так раскачивается, что третьему ступеньки поймать и то не сразу удается. А быть третьим досталось на мою долю. И мне думается, что надо поотстать немного от товарищей, тогда будет удобнее.
Земля уже далеко. Снизу смотреть — совсем не то, что наверх забираться: только ступеньки перед глазами, и пусто кругом, будто весь ты висишь на воздухе, и крепкая еще лестница кажется не такой уж крепкой.
Поотстал — и снова вперед.
Стараясь не глядеть вниз, ставлю ногу на первую площадку. Настоящий пол. Отсюда и по сторонам хорошенько осмотреться можно.
Маленькое Кокушкино передо мной теперь еще меньше. Куры на насесте у крайнего двора выглядят темными комочками не больше скворушек.
Старый дед, что расчищает ток возле соломенного овина, больше походит на бородатого подростка. С высоты он представляется так близко, что до него как будто рукой подать.
Возле жердяной изгороди мычит запутавшийся на привязи рыжий теленок — прыгни и угодишь на спину.
Разворошенная копна прошлогодней соломы виднеется на гумне. Кажется, что стоит раскинуть руки — и до нее долететь можно.
Высота и пугает, и дает чувство крыльев.
Самые высокие сосны в бору вровень с моей головой. И сам я будто расплавился в шумящей лесной тишине.
— Нашу деревню видно! — кричит Ленька со второй площадки. — Флаг над сельсоветом!.. Школа!.. Озеро!..
Можно робеть, но нельзя отставать от товарищей. Такой неписаный закон существует в нашей деревне. Пройдет и год, и другой: ты вырастешь, перестанешь бояться своих детских страхов, но все, при случае, товарищи будут напоминать, как убежал ты от пойманной на крючок лягушки, струсил перейти по тонкой жердочке через кипящий весенний ручей, проскакать в ночное на резвом жеребенке, добраться по стволу старого вяза до грачиного гнезда.
И сейчас мне обязательно нужно добраться вслед за Костей и Павкой до второй площадки.
На полу спокойно, а на лестнице снова дух перехватывает.
«Только не бояться… Только вниз не смотреть», — усердно повторяю я про себя, будто твержу заклинание. Вот и Павка.
— Нет, руку не подавай… Я сам.
— Дядю Федора вижу! — сообщает ликующий Ленька Зинцов уже с третьей, самой высокой площадки.
Нам со второй виден только краешек поляны, по которой ветер укладывает поднятую повозкой дорожную пыль.
Солнце скатывается за далекую гряду бора. Рыжий теленок возле изгороди потемнел и стал черным. Белая рубашка у старика, который расчищает ток на гумне, превратилась в серую. Коньки домов, светившиеся под лучами заката, потускнели.
Приближаясь к вершинам деревьев, солнце разгорается ярким полымем, но не слепит, как днем. Оно растет, растет на наших глазах, будто кто-то невидимый, сидя на дереве, надувает огромный красный шар, от которого зарделись вокруг облака и небо. Плавно, медленно шар опускается все ниже и ниже, висит минуту, зацепившись за вершины деревьев, и осторожно сползает в чащу бора.
Тишина. Лес будто сдвинулся плотнее и замер. Без конца — вдаль — серая густота, отчеркнутая по горизонту алой полосой зари. Все говорит о близком наступлении ночной темноты.
— Ложись спать! — резко нарушая тишину, командует Ленька. — Какого вам еще ночлега нужно?!
Он, примериваясь, вытягивается на полу и сообщает:
— На верхней полке одно место свободное. Есть желающие?
— Хватит дурачиться — тебя ждем, — сдержанно и недовольно замечает старший.
— Ах, ждете? Хорошо делаете!
Не обращая внимания на замечания и упреки, Ленька неторопливо мастерит «галку» из бумаги, приноравливается, как запустить ее половчее.
— А ну, на соревнование! Кто быстрее земли коснется, — бросает он вызов.
«Галка» взмывает вверх, а Ленька, обхватив руками и ногами гладкий столб, стремглав летит книзу.
Через минуту — мы и опомниться хорошенько не успели — три пролета по столбам остались позади Леньки.
И пусть легла еще одна сальная полоса на гимнастерке, пусть лоскутком на столбе остался накладной кармашек — зато земли Зинцов коснулся первым.
Одернул гимнастерку. Зовет нас сердито, повторяя недавние Костины слова:
— Долго еще я вас дожидаться буду?! На сторожку запаздываем!
А «галка» как ударила с разворота Павке в нос, так и осталась лежать на второй площадке.
Станет подниматься на вышку лесник — удивится: «Вишь ты, куда залетела!»
 
Лесные были
Старший явно не в духе: не получилось, как советовала учительница. Вместо лесной сторожки деда Савела темнота застала нас в Кокушкине. Приходится на перепутье ночлега искать.
Сидим на завалинке крайнего дома, перекоряемся втихомолку, кто виноват, что на ночь на улице бездомными остались. Оказывается, что все виноваты, кроме Леньки Зинцова: он и на болоте нас не задерживал и с вышки спустился самый первый. Если не возражаем, он и сейчас готов дальше идти, ночью в незнакомом лесу сторожку разыскивать. По его разговору даже получается, что это очень хорошо — в темноте идти.
— Красота ночью! — уверяет Ленька. — А звезды над лесом — во! — по кулаку насыпаны. Так что…
— Так что надо о ночлеге задуматься, — осекает Ленькины восторги Костя Беленький.
Мне думается, что лучше всего будет сдвинуться нам потеснее да, никуда не выходя из деревни, так и сидеть на завалинке до утра. Теперь ночи короткие.
— Это верно, — соглашается Костя, — только если ночью не поспишь, и днем дрематься будет.
Он рассуждает так, что лучше всего пойти и переночевать в овине.
— Там и солома найдется. Проспим до утра за милу душу. Тебя мы в срединку положим, — обращается ко мне старший. — Потеснее да потеплее.