Фигуры из песка
Ближайший путь до Ормрона лежал через северный портал в Левкотеоне — богатом торговом городе, где пересекались юг и север. Вэн мысленно прикинул во сколько обойдётся путешествие, вздохнул, и направился к южным воротам. Нужно было добыть где-нибудь ещё одну лошадь прежде, чем султан объявит всё вокруг своей собственностью и ворам начнут отрубать руки.
V
Дорога растянулась на недели. Постоялые дворы, лошади, узкие речушки, бескрайние поля, каменистые горы сменяли друг-друга день за днём.
Вэн искренне пытался не разговаривать с девушкой больше необходимого. Но это было просто невозможно. Она спрашивала обо всём. Любой цветок, любое животное, предметы одежды, посуда, оружие — всё вызывало у неё неподдельный и насколько искренний интерес, что устоять не было никакой возможности. Вэну часто приходила на память фраза из журнала Томасона "она умеет слушать, как никто другой". Это оказалось правдой. Когда мастер что-то рассказывал, слушательница словно умирала. Она приникала к его голосу, как к живительному источнику, втягивая слова, звуки, смыслы и поглощая их широко распахнутыми глазами, приоткрытым ртом, склонённой на бок головой. И всё услышанное наполняло её удивительной, чистой радостью, которой мастер не видел уже много лет. Ей будто было достаточно самого факта, что она знает о чём-то. Знание о предмете было для неё гораздо ценнее самого предмета. Ни роскошные кареты, встречаемые ими в дороге. Ни расшитые наряды встречаемых на постоялых дворах дам, ни рассказы о прекрасном оружии или драгоценных камнях — не вызывали у девушки желания иметь всё это. Достаточно было того, что «это» где-то существует, под тем же небом, что и Альрауне. Её удивительная жажда знаний касалась всего — даже самого Мастера. Непостижимым для самого себя образом он рассказал ей о путешествиях, о не очень законной работе, но её интересовала не только его жизнь. Ей было интересно, что он думает, как он чувствует — способность чувствовать вообще приводила её в неземное блаженство, самой ей не хватало слов, чтобы описать каково это — вдруг почувствовать, что ты есть. Что пол под тобой холоден, что кожа саднит под порезами, а глаза болят от ярких вспышек заклинаний. При этом любопытство Альрауне никогда не касалось её собственного будущего. Ей было всё равно, куда они направляются, зачем, и что ждёт их в конце путешествия. Для девушки существовало только сейчас — одно упоительное сейчас, которое не имеет начала и конца. Возможно, поэтому мастер никогда не видел её грустной или раздраженной. Было только две Альрауне. Альрауне слушающая, и Альрауне размышляющая над услышанным. Каждое слово мастера откладывалось где-то в её рыжеволосой голове и оставалось там, высеченное на мраморных коридорах разума. Девушка помнила всё, что он ей рассказывал, всё сказанное им чудесным образом становилось частью этого удивительного существа. И от этого казалось, что девушка сама становится его частью. Под упоенным взглядом зелёно-карих глаз, впитывающих каждый звук, Вэн всё чаще ощущал себя преступником, отнимающим еду у нищих, чтобы выбросить. Она смотрела на него как на божество, на сущность, явившуюся ей, чтобы познакомить с этим миром. Как на проводника из мира безмолвия и темноты в мир слов и образов. Глядя на него, она видела кого-то другого. И от этого просыпалось желание стать другим. Тем самым героем, которого она видела в нём. А это было слишком непохоже на мастера Вэна, вора, мага и убийцу. Он никогда не заблуждался насчёт себя самого и своего места в мире. Всё, что ему было нужно — заработать достаточно деньжат, прикупить домик на берегу моря, сидеть по вечерам в кремле-качалке, раскуривая трубку, и смотреть на белых барашков, пасущихся на синей глади. Он никогда не видел себя в роли "Открывателя миров", и никогда не хотел этого. Но сейчас, натянутый на него чужой образ вдруг становился привлекательным и, что было самым ужасным, реальным.
Альрауне смотрела на него так, словно он уже был этим «кем-то» — добрым, умным, понимающим и знающим. И эта вера в то, что он уже такой, делала возможность стать таким очень близкой. От этого мечты о домике на берегу становились всё бледнее. Что он будет делать в этом кресле-качалке. На каком барашке ему надоест белая пена и обступающее со всех сторон одиночество? Вдруг он, всегда избегавший любых привязанностей, на самом деле лишал себя чего-то очень важного. Чего-то, о чём он даже не мог рассказать этой девушке, поскольку сам этого не знал?
Такие мысли заставляли мастера просыпаться среди ночи, нарушая одно из важнейших правил — использовать любую возможность для восстановления сил. Под их влиянием он переставал погонять лошадь или возницу, устанавливалась долгая тишина, прерываемая неспешным постукиванием копыт, пением цикад и стрёкотом крыльев мотыльков. И чем ближе оказывался Левкотеон, тем медленнее двигались путники.
Вэн не раз замечал, что жизненно важные решения приходят как удар молнии. Можно бесконечно размышлять, взвешивать и сравнивать, но настанет момент, когда решение будет выхвачено из темноты неосознаного яркой вспышкой разума. Уклониться от удара, или принять его. Оставить противнику жизнь, или отправить его к праотцам…
Всё случилось в маленькой деревне, не более чем в дне пути от Левкотеона. Предполагалось проскочить её, едва измазав копыта лошадей в местной пыли, но неожиданно Альрауне осадила коня, да так резко, что тот поднялся на дыбы прямо посреди узкой улицы, заставленной кособокими домишками. Вэн не успел даже выругаться — девушка замерла, как изваяние, уставившись куда-то в сторону.
Едва пыль чуть осела, мастер заметил малыша, ползающего по песку чуть в стороне от дороги. Ребёнок вздрагивал, по всей видимости, от икоты, и тряс расставленными руками. Судя по перемазанному, красному лицу, он рыдал так долго, что сил кричать больше не осталось.
— Почему он так делает? Он плакал?
— Да, он плакал. Поехали, — Мастер подхватил рыжую кобылку под уздцы, но та даже не двинулась с места, то ли подчиняясь безмолвному приказу хозяйки, то ли из лошадиного упрямства.
— А почему он плачет? Он хочет есть? — девушка ловко спустилась на землю, сделала пару шагов к ребёнку и остановилась, не решаясь подойти ближе. Она вообще опасалась людей, и исключение было сделано только для мастера. Стоило кому-то на постоялых дворах заговорить с ней, Альрауне тут же убегала, или так пристально смотрела на несчастного, что тот предпочитал ретироваться самостоятельно. Вот и сейчас девушка остановилась, наклонила голову, и всматривалась в ребёнка, как в неизвестное науке создание.
— Какая разница, почему он плачет, — мастер раздраженно повел плечами. Он не любил маленьких детей, как, впрочем, и больших. — Едем.
— А разве вот так проехать мимо плачущего ребёнка это, — Альрауне замешакалась, подбирая слово, — по-человечески?
"Ты вообще не человек" — едва не сорвалось с губ мастера, но в последний момент он поймал обидные слова почти на кончике языка. Вместо этого он произнёс
— По-человечески будет делать свои дела, и не лезть в чужие.
— Как я могу лезть в его дела, если я даже не знаю, почему он плачет?
Поборов нерешительность, девушка приблизилась к ребёнку, следившему за ней настороженным взглядом.
— Почему ты плачешь?
Вместо ответа ребёнок ухватился за тёмно-рыжие пряди её волос и потянул вниз.
— Зачем он тянет меня за волосы? — девушка попыталась высвободить волосы, но цепкие пальчики тут же вцепились в другую прядь.
— Наверное, они ему нравятся. Ты долго собираешься его развлекать?
— Почему он тут один? Он потерялся? Надо найти ему маму.
— У него наверняка уже есть мама. Которая и оставила его здесь.
Альрауне неловко, дрожащими руками, подхватила малыша на руки. Ему, похоже, очень нравились отблески солнца в её волосах, ребёнок забыл про недавнюю истерику и довольно улыбался, пытаясь поймать солнечных зайчиков в рыжем покрывале.