На воре шапка горит

— Что натворил — то? За что вы его тащите?
— Есть за что, — обернулся Кобзарь, но больше ничего не добавил.
Так что о причине своего странного пленения Мите приходилось только догадываться.
Очутившись перед входом на Митин участок. Кобзарь сразу стал дергать калитку, не отпуская пленного.
— Щеколду с другой стороны поверните через верх, — посоветовал Митя.
Кобзарь молча, хоть и недовольно засопев, послушался совета.
Любовь Андреевна пропалывала морковку. На шум она обернулась, еще не вставая с низенькой скамеечки, и с пыльной от рыхления сухой почвы тяпочкой в руке. Так с этой тяпочкой она и встала и пошла навстречу, когда заметила, что какой — то мужик волочет за руку ее внука.
— Вот, — Кобзарь выхватил из кармана Митин блокнотик и потряс им в воздухе, — здесь все! Для милиции этого хватит.
— Ба, да не слушай ты его, нет там ничего, — спокойно сказал Митя.
— Так, я хочу знать, в чем вы обвиняете моего внука? — решительно выпрямившись и держа тяпочку у пояса, словно боевой тамагавк, потребовала Любовь Андреевна. — Виктор, Виктор, в чем дело?
— Любовь Андреевна, он вам лучше объяснит, — кивнул на Кобзаря сторож.
— Я объясню, я объясню, — напористо закивал Кобзарь. — Я вам объясню, что ваш внук наводчик. Здесь все, — и он опять помахал в воздухе Митиным блокнотиком.
— Ну так покажите, что там у вас «все», что вы все машете? — повысила голос Любовь Андреевна и сделала шаг к Кобзарю.
— Э — э, нет, — отскочил на два шага тот. — Этого я вам в руки не дам. Потому что здесь все.
— Да нет там ничего! — крикнул Митя даже с насмешкой.
— Е — эсть, е — эсть, — подмигнул ему Кобзарь, — это ты сейчас хорохоришься.
— Либо вы сейчас же покажете мне, что там у вас за бумажка, — вскипела Любовь Андреевна, — либо выметайтесь отсюда! Это частная собственность! Участок приватизирован!
При этом тяпочка поднялась уже до уровня плеча.
— Хорошо, хорошо, я читаю, — сбавил напор Кобзарь. — Вот первая страница, здесь написано: «4—я линия, десять — эл, восемь — эл, четырнадцать — эл, одиннадцать — эм»…
— Что за бред? — прервала Любовь Андреевна.
— Вы не поняли? — улыбнулся Кобзарь. — Ваш внук — наводчик, числа — это номера дач, он намечал их для своих сообщников.
— Что за бред? — повторила Любовь Андреевна. — Митяй, это твое творчество?
— Мое, — кивнул Митя.
— Видите, даже не отказывается, — обрадовался Кобзарь.
— Митя, зачем? — удивилась бабушка, — Что это за шифр? Десять, восемь, эл, эм?
— Это не шифр. Числа — действительно номера дач. Буква «эл» — значит «Лада», а «эм» — «Москвич».
— Он и у меня покрышку украл с «Запорожца», — раздался от ворот скрипучий голос.
При наступившей после этого тишине в калитку просочился Панкратов. Боевая тяпочка в руке Любови Андреевны медленно опустилась.
— Попался, голубчик, — злорадствовал старикан, на котором по такому торжественному случаю даже появился пиджак с орденской планочкой над левым нагрудным карманом. — Только в сарай за маслом на минутку зашел, а он уже у меня колесо свистнул. На ходу подметки режет, орелик.
— Вот! Вот! — чуть не запрыгал Кобзарь. — Вот слово истины.
— Митяй, как это все понимать? — не спросила, а взмолилась бабушка.
— Да не воровал я у него колесо! — возмутился Митя. — Наоборот, Дантес его стащил, а я нашел и вернул.
— Ты б еще Пушкина приплел, — посоветовал Кобзарь.
— Какой Дантес? Ничего не понимаю, — растерянно бормотала Любовь Андреевна.
— Собака Дантес!
— Ну ясно, — не унимался Кобзарь. — Дантес — собака, а он ни при чем.
— Да при чем тут я?!
— Ни при че — ом, ни при че — ом, — нараспев издевался главный обвинитель. — Ты Пушкина не убивал, ты только покрышки воруешь.
— Полный маразм! — не выдержал Митя и от огорчения не сел, а плюхнулся на ступеньку крылечка, обхватив ладонями голову, благо его уже никто не держал.
Видимо, решив, что обвинение наконец победило, Кобзарь поставил вопрос о мере наказания.
— Ну что будем делать? — спросил он.
И поначалу никто ему не ответил, но уже через несколько мгновений Панкратов предложил:
— Выдрать его надо, поганца. Митя криво усмехнулся и напомнил:
— Телесные наказания в России запрещены законом.
— Митя, что еще за Дантес? — ухватилась за соломинку защита в лице Любови Андреевны.
— Ризен Петровича, — опять усмехнулся обвиняемый. — Этой весной приблудился. Умный, как черт.
В этот момент Виктор начал чесать себе темя.
— Какой еще ризен, что ты плетешь? — не давал увести в сторону следствие Кобзарь.
— Вот спросите у него, — Митя указал на Виктора. — Мы сегодня с Петровичем под крылечком сторожки нашли логово этой псины.
— Нашли, нашли, — вынужден был согласиться под недоумевающими взглядами сторож.
— Ну вот, — сам взял дело защиты в свои руки обвиняемый. — А в этом логове я нашел шину от его «Запорожца», — теперь Митя указал на Панкратова. — Лежала в углу под лесенкой. Я ему эту шину вернул, а он за это хочет меня выдрать.
— Виктор, — вновь подняла тяпочку Любовь Андреевна, — почему вы не сказали об этом раньше?
— А я что? — пожимая плечами, сразу сдал на полшага назад Виктор. — Я не знал. То есть про логово, что они нашли, знал. А там про шину какую — то… Я и не смотрел, и не видел. Что, мне больше всех надо?
— Но вот это… — потряс блокнотиком, хотя уже не так уверенно, обвинитель.
— А что это? — отмахнулся Митя. — Это мое дело, вот что это.
— Э — э, нет, — не сдавался Кобзарь. — Это тоже надо объяснить. Одно колесо, это правда, никто воровать не будет, кроме глупой собаки.
— Поумнее вас.
— Митя! — строго глянула на внука Любовь Андреевна.
— Ишь, как хамит, — покачал головой Панкратов. — Я б его все — таки выдрал.
— Тебя самого недодрали в детстве, — вдруг разозлилась бабушка. — Что вы там говорили насчет колеса? — обернулась она опять к Кобзарю.
— То, что одно колесо и вправду никто воровать не будет, а у меня украли все четыре. Четыре! Виктор подтвердит, что я говорю правду.
— Ну, — подтвердил сторож. — Так и было. Взяли их прямо из сарая, ночью в среду на прошлой неделе.
— Ну и что? Он тут при чем? — напирала бабушка.
— Как при чем. Он же даже не возражает, что дачи с машинами переписывал. Зачем?
— Да, зачем? — вякнул и Панкратов.
— Опять, что ли, что — нибудь сперли? — послышался от ворот еще один мужской голос.
Митя вскочил, он узнал Петровича.
— Пока нет, — обернулся Кобзарь. — Наводчика поймали.
Николай Петрович вошел на участок, имея вид чрезвычайно серьезный. Подошел и встал рядом с Митей.
— Кто ж наводчик? — спросил он.
— Вот, — указал на Митю блокнотиком Кобзарь.
Петрович даже глаза прикрыл на вздохе.
— Знаешь, Игорь, — сказал он, — иди домой, ладно?
— Это почему?
— Потому что я его знаю, никакой он не наводчик. Балбес он, вот это правда.
— Да, а это что? — Кобзарь опять сунул чуть ли не в нос Петровичу блокнотик.
— Что?
— Наводка и есть. Здесь все дачи переписаны с машинами. И юн даже…
— Ну — ка дай, — Петрович выхватил блокнотик из руки Кобзаря одним движением прежде, чем тот успел что — либо сделать. — Ерунда, — сказал он, рассматривая Митину писульку. — Никакая это не наводка, это мы с ним поспорили. Он говорил, что «Москвичей» в поселке больше, а я говорил, что «Лад». Вот он и проверял это. Верно? — Петрович глянул на Митю.
— Ну верно, — согласился тот.
— Так что ж ты молчишь? — взъярился Кобзарь.
— Так вы ж слова сказать не даете.
Конец препирательствам положила Любовь Андреевна. Тяпочка взметнулась так, что Кобзарь сразу посчитал инцидент исчерпанным. Виктор быстро попятился, а Панкратов, как молодой, первым выскочил за ворота.
— Все, — сказала бабушка, — еще раз его так приведете, добра от меня не ждите.
Никто вроде бы в этом уже и не сомневался. Петрович ушел последним, выдержав шквал упреков за дурацкие споры.