На воре шапка горит

— Спали почти под открытым небом, — добавил Бэн.
— Нет, этого я никогда не забуду, — категорично заявила Тоша.
И только когда автобус уже был готов к отправлению, все пассажиры разместились в салоне и последним поднимался туда Бэн, он обернулся на лесенке.
— Я завтра приеду, — пообещал он. — Самое позднее послезавтра. Тошку отвезу, с родителями переговорю и приеду.
Митя кивнул. Двери захлопнулись перед самым носом его друга. Автобус уехал.
Он возвращался к Дубкам не спеша, не глядя по сторонам, а все больше под ноги в желто — серую дорожную пыль. Лишь изредка Митя поднимал голову и быстро окидывал взглядом местность, чтобы сориентироваться, где он находится в данный момент и не пора ли уже поворачивать в сторону поселка. Так и добрел до Дубков, а потом и до своего участка.
Любовь Андреевна встретила его проницательным взглядом с веранды.
— Чего? — спросил Митя.
— Проводил?
— Проводил.
— Ну так к тебе еще гости.
— Кто? — не поверил Митя.
— Девочка какая — то. Я ее в дом приглашала — не хочет. Под тентом сидит. С полчаса тебя уже дожидается.
На неверных ногах, со звоном в ушах и, быть может, даже покачиваясь, Митя отправился под тент.
На одной из разложенных раскладушек сидела Людка нога за ногу и беззаботно лузгала семечки. Вылитая галка. Митя ждал не ее, но ему полегчало. К другой встрече он сейчас был не готов.
— Здорово, — первой поздоровалась гостья.
— Привет, — отозвался Митя.
Людка беззастенчиво и не скрываясь изучала фонари на Митиной физиономии.
— Здорово, — подвела итог своих наблюдений, поменяв ударение в слове на первый слог.
Митя усмехнулся и промолчал, раз пришла, пусть сама говорит зачем.
— Меня Никита просил к тебе зайти, — словно прочитав эту мысль, объяснила свое появление Людка. — Очень просил. Он тебя этой ночью ждать будет за карьером у кладбища. Там где всегда.
Митя молчал.
— Он один будет, и ты один приходи. На разговор, — добавила Людка.
Митя молчал.
— Да, — будто что — то еще вспомнила она, — велел передать, чтобы ты не боялся. Драться они не будут.
Митя опять только усмехнулся.
— Так что передать — то? — Людка встала с раскладушки. — Придешь или нет?
— Приду, — распечатал свои уста Митя. — Только, может быть, долго придется ждать, пока бабушка не уснет. Сложно теперь все после вчерашнего.
На это уже усмехнулась Людка. Потом сунула руку в карман своих шорт и сделала шаг навстречу Мите.
— Еще это, — сказала она немного по — другому, не так подчеркивая свою независимость, как прежде. — Аленка просила передать.
У Мити снова екнуло сердце.
— На, — Людка протянула ему раскрытую ладошку, на которой лежал его швейцарский перочинный ножик.
Повинуясь как сомнамбула, Митя медленно взял его.
— Бывай, — бросила Людка и мимо остолбеневшего Мити быстро направилась к калитке.
— Стой, — обернувшись, он успел поймать ее за руку.
— Ну чего? — Людка остановилась, но повернула лишь голову.
— А у Мишки… Она ж Мишке его подарила. Людка вырвала руку и повернулась вся.
— Ты о чем? — спросила она, зачем — то еще подбоченясь.
— Ну нож этот. Я же его у Мишки видел.
— Больной, что ль? — Людка покрутила пальчиком у виска. — У Мишки свой такой же. Еще прошлым летом у какого — то приезжего отобрал. Бывай, — повторила она, решительно отворачиваясь. — Провожать не надо.
Но Митя об этом и не думал. Он еще постоял так, с ножом в руке, немного, потом сунул его в карман и лег на раскладушку.
Костер между ними горел совсем небольшой, слабенький. То ли Никита поленился собрать много дров, то ли в долгом ожидании Мити он спалил большую часть собранных сучьев и теперь экономил топливо. Как бы то ни было, но более хилого костра в яме у кладбища Митя еще не видел.
Они сидели по разные стороны от огня и общались через него. Митя сам так сел сразу, когда пришел, специально. И с того момента не проронил еще ни одного слова.
Щурясь на еле живое пламя, а быть может, таким способом пряча глаза, Никита резонерствовал, при этом, по старой памяти, называя своего собеседника Димоном.
— Я понимаю, обидно. Конечно, обидно. Но кое в чем, старик, ты и сам виноват. Знаешь, Димон, я ведь тебе с самого начала симпатизировал, ты мне нравился. Остальные не в счет. Майк там, Гарик, Лысый… Видишь, я их всех разогнал, чтобы только с тобой одним встретиться. Ты мне и сейчас… Ну, как бы тебе… Ты мне по душе. Но понимаешь, Димон, есть в жизни такие вещи, которые тебе пока недоступны. Нет, не потому, что кто там глупее или умнее, просто живем мы по — разному. Ты там, мы здесь, и жизнь здесь другая. Вот это ты должен понять. Сложно здесь, очень сложно. Но это наш мир. У тебя вот отец, мать, у меня тоже мать, отец умер. И, кроме матери, никто не работает. А что она заработает — ничего. Ну и не в этом дело. У Лысого вон, считай, вообще только тетка, и та старая. А у нас даже дом второй еще есть в Бузырино, от деда остался, ну ты вчера его видел. В общем… Да…
Никита, как видно, сбился с мысли и, пошуровав в костре цельным, не горелым еще сучком, подбросил его в огонь.
— Короче, — решительно сказал Никита, сложив руки на коленях и глядя Мите в лицо, — что ты хочешь? Что ты молчишь все? Давай говори. Для этого ведь ты и пришел.
Этого момента Митя и ждал, поэтому и молчал. Никита исчерпал себя и перешел к делу. Но будет ли он играть с открытыми картами?
— Я не сам пришел, — напомнил Митя. — Это ты меня позвал. Поэтому я ждал, когда ты скажешь зачем.
— А затем я тебя и позвал, чтобы ты мне сказал, что ты хочешь.
— Васю кто бил?
— Его и спроси. Пусть он сам тебе это скажет, если тебе это нужно.
— Он не помнит. Вообще не помнит, как его били. Это Майк?
— Блин. — Никита повесил голову. — Ну тем более, какая тебе разница?
— Ладно. Бывай, — Митя встал, использовав Людкино прощальное словечко.
— Сядь, — тут же указал пальцем за костер Никита. — Я говорю, сядь. Серега его бил, мой брат. Митя сел.
— Только второй раз я это говорить не буду, — покрутил головой Никита.
— Достаточно, — успокоил его Митя. — А я уж стал думать, что Майк.
— Это потому, что тебя он бил и еще ножичком попугал. Нет, этого пацана Майк не трогал. Его вообще никто не должен был трогать. Но Серега, вечно он, эх!.. — досадливо оборвал фразу Никита. — Я ведь только сказал ему, что к Лысому папаша вот этого пацана приходил — и все. Ну, думаю, попугает парня, глядишь, и прекратится суета. А он его сразу по рогам. И не видел никто из нас, не знал даже… — Никита потряс головой: мол, полное недоразумение. Впрочем, Митя ему поверил и следующий вопрос задал совсем о другом.
— А нож у Майка… Он у него давно?
— Ты что, думаешь, Мишка, что ли, людей режет? — криво улыбнувшись, спросил Никита. — Что он, дурак, что ль. Или что, он с этим ножом кого — нибудь грабит? Да таким перышком только грязь из — под ногтей выковыривать, он тебя просто на испуг брал, чтобы ты замолчал. Он боялся, что шуметь будешь и сделку сорвешь. Клиент зашухерится, и все. Но ты еще хуже сделал… Ладно, речь не об этом. Нож у него этот всегда с собой, понял. Это не финка, вообще ничто. Там меньше десяти сантиметров лезвие, ну да ты его видел. Никакой мент не имеет права даже отобрать его. Обычный перочинный ножик.
— Я понял, — кивнул Митя. — Я только хотел знать, давно он у него или нет.
— Блин, я опять не въеду. Ну год, полтора. Какая разница?
— Теперь никакой. Не бери в голову.
— Трудно с тобой, — честно признался Никита. — Порой я тебя не понимаю. Чего ты хочешь — то?
— Чего я хочу? — усмехнулся Митя. — Этого ты не можешь. Ты просто этого не умеешь. Не дано тебе, понял? И никому из вас не дано. Даже… — тут Митя прикусил язык.
— Ну давай, давай договаривай, — подбодрил его Никита. — Ты про Алену хотел сказать. Дурак ты, Димон, понял. Ты думаешь, ты очень умный и все про всех знаешь. Ни фига ты не знаешь. Ни фига.