Первое лето

— Неужели самородок? — недоверчиво протянул Димка.
— Правильно, молодец! Отвернитесь-ка! — Дядя Коля отошел шага на два.— Золотой самородок между мною и вами. Ищите!
Димка опустился на четвереньки. Я тоже. Галька нагрелась за день и дышала теплом. Дядя Коля стоял рядом, наблюдая за нами. Поиски продолжались минуты три. Наконец Димка нашел. Вернее, нашли мы оба сразу — я и Димка,— но Димка немного опередил меня и взял первым.
— Молодцы. Ну, а теперь пора приниматься за работу. Я останусь здесь. А вы ступайте-ка во-он туда, в тот ложок. Подниметесь вверх, свернете направо и глядите в оба. Тот ложок заповедный, я его напоследок берег. Место глухое, правда, но вы не бойтесь. Идите и смотрите, чуть что — дядя Коля опять показал на ладони самородок, — поклонитесь.— Он помолчал, как бы вспоминая что-то, и тише добавил: — Золото теперь нам ой-как нужно, то есть государству, я так понимаю. Ясно? Ну, ни пуха ни пера!
Димка взял лоток и направился было сразу в ту сторону, куда показал дядя Коля.
— А к черту, к черту? Мы засмеялись:
— К че-ерту-у! — И пошли, ускоряя шаг.
Я и сейчас, много лет спустя, вижу тот ложок. Посередине речонка, чуть уже Малой Китатки. По обеим берегам — дремучие черемуховые заросли, сквозь которые не сразу и продерешься.
Кедров здесь было мало. Зато шишки на них лепились как воробьи — большими стаями. Но мы уже не обращали на шишки никакого внимания. Шли по кромке ручья и не отрываясь смотрели себе под ноги. Видно, старательский азарт передался и нам.
Иногда, подобрав кусок кварца, я обнаруживал в нем желтые вкрапления, показывал Димке:
— Видишь?
— Не слепой...
— Давай раздробим. Интересно, сколько его здесь, золота.
Мы брали два камня и разбивали кварц. Но золота в нем оказывалось настолько мало, что оно разлеталось вместе с осколками. Лишь однажды Димке удалось добыть две-три крупинки. Он подержал их на ладони:
— Первый улов!
Я похлопал Димку по спине:
— Лиха беда начало!
— Конечно...— Он озабоченно пожал плечами и задумался: — А где же мы будет держать эту валюту?
— Давай сюда. У меня есть удобный карман,— сказал я.
— Назначаю тебя казначеем-хранителем,— засмеялся Димка, протягивая мне золотые крупинки.
Я взял их, завернул в черемуховый лист и засунул в задний карман брюк.
Дальше было все то же: узкий порожистый ручей и дремучая глушь кругом. Солнце уже опустилось за вершины деревьев, и из глубины лога потянуло прохладой.
— Слушай, а что мы будем делать, если и вправду найдем большой-большой самородок?
— Сдадим государству,— не задумываясь ответил Димка.
Мне эта мысль не приходила в голову. Я тогда думал о другом. Вот найдем большой-большой самородок, думал я, отнесем его на прииск, там взвесят... «Ну, ребятки,— скажет начальник прииска,— вот вам деньги, вот именные часы и отрез на брюки...» Я воображал, как обрадуется мать, когда увидит на столе кучу новеньких бумажек. Она и отцу на фронт напишет: «Васенька о счастье споткнулся. Пошел в тайгу за кедровыми шишками, а нашел золотой самородок. Деньгами у нас теперь хоть стены оклеивай. И в газетке о нем написали. О Васе и Диме. Они вместе ходили, вдвоем».
— Можно и государству,— сказал я не очень уверенно.
Мы прошли километра два, а то и все три. Горы здесь были повыше и тайга посветлее. Между деревьями пробивалось предзакатное небо. В той стороне шла война. Я вспомнил отца и уже твердо подумал: конечно, государству, тут и гадать нечего. Может быть, на этот самородок, если мы его найдем, купят танк или самолет, на фронте сгодятся.
Я остановился, глядя себе под ноги.
— Что, нашел?
— Нашел,— сказал я, подбирая крупную гальку.
— Врешь?
Я показал. Димка взял позеленевший с боков голыш и запустил его в гущу малинника. Там что-то зашуршало. Медведь? Димка на всякий случай снял с плеча одностволку и взвел курок. Мы постояли, прислушиваясь, и повернули назад.
Дядя Коля топтался у своего лотка.
— А вам, я гляжу, не пофартило? — посочувствовал он нам с Димкой.— Что ж, самородок — как звезда с неба,— не каждый день падает. Иногда мотаешься-мотаешься по таким вот логам и все напрасно. Ну, думаешь, пропади оно пропадом, это золото, еще разок схожу и все, завяжу раз и навсегда. И вдруг — выблеснет, как рыбка, и ты снова горишь, ходишь, копаешь, моешь... А вы хотите, чтобы сразу! Ну-ка, Митрий, бери лопату. Бери, бери!
Димка передал мне одностволку, вооружился лопатой и принялся бросать песок и гальку под струю воды. Дядя Коля стоял по другую сторону лотка-колоды и отбрасывал, почти не глядя, крупные камни, застрявшие в частой железной сетке.
Вдруг он замахал руками:
— Стой, хватит! Хватит, хватит!
Димка перестал кидать. А дядя Коля у нас на глазах ловко выхватил из лотка маленький камушек и весело, даже как-то озорно подмигнул:
— Ну, а я что говорил? Бери, Митрий! Твой! Бери, бери... Ты кидал песок, выходит, и самородок твой. С первым фартом тебя, Митрий! — Он чуть не силком всунул Димке в ладонь золотой камушек.— А я гляжу... Хоть глаз и наметан, а, все равно, сразу-то не поверил. Блазнится, думаю.
Мы с Димкой растерянно переглянулись — до того все было неожиданно...
— Давайте я еще побросаю,— загорелся Димка. Дядя Коля покачал головой.
— На первый раз хватит, хватит. Хорошего помаленьку, как говорится. Да и поздно уже. Чувствуешь, похолодало. Как бы ни зарядили дожди. Хуже нет, как идти по тайге в мокроть.
Мы вернулись к избушке.
— Ну, Федя, хвались, показывай! — все так же весело, как и там, у лотка, проговорил дядя Коля.
Федор как сидел, так и остался сидеть на бревне. Видно, хвалиться ему было нечем.
— А Митрию, слышь, пофартило! Р-раз и, на тебе, самородок!
— А ну покажь! — вскочил Федор.
Димка показал. Федор повертел самородок, взвесил его на ладони и вернул обратно:
— Смотри ты, везучий!
— Фартовый! — подмигнул нам с Димкой дядя Коля.— Только, понимаешь, взял лопату в руки, только копнул... Быть тебе, Митрий, искателем-старателем. Кончишь школу и айда в тайгу, один или с другом Василием. Обзаводись ружьем, собакой...
— А у вас была собака?
— Была.
— Где же она теперь?
— Бросилась на медведя, глупая... Ну, Федя, корми нас да на боковую. Уморился — страх!.. Да и пацанам, как я понимаю, пора. Находились, наломались... Или ничего? — И он опять, уже по-свойски, подмигнул нам с Димкой.
Перед тем как лечь, дядя Коля снова стал расспрашивать нас о войне.
Федор лежал на нарах, но не спал.
— Да дрыхните вы, завтра наговоритесь,— проворчал он, переворачиваясь на другой бок.
Наконец мы утихли, скоро я уснул, уснул с отрадным сознанием, что надежно защищен стенами и крышей. За день я действительно наломался, спал крепко и проснулся от какого-то резкого звука. Прислушался. За дверью раздавались приглушенные голоса.
Сначала я ничего не понимал, как бывает спросонья. Потом начал разбирать слова, весь напрягся и превратился в слух.
— Жалко бросать, да?
— Ну, золото — не медведь, в лес не убежит. Мы еще вернемся...
— Вернемся или не вернемся — бабушка надвое гадала. Германец — он ведь силен, собака. Он, гляди, Францию одолел и...— Федор замялся, не зная, кого еще одолел германец.
— Тем более мы должны быть там, где все.
— Тебе что, а я? Ну, скажи, куда я пойду? Нет уж, извини-подвинься, пусть выкусят!
— Пойми ты, дурья твоя башка, сейчас совсем другая ситуация. Дело, конечно, хозяйское, никто тебя не неволит, но будь я на твоем месте, сразу пошел бы в военкомат. Так и так, товарищ начальник, копать умею, стрелять научите, посылайте на фронт фашистов бить.
— И откуда ты взялся такой, Николай Степаныч, а?
— Какой?
— Шибко правильный. У нас был один спец...
— Забудь! Брось! — оборвал Федьку дядя Коля.— Да и куда же тогда, если не в военкомат?
— Мир велик, где-нибудь пришвартуюсь. Золотишка у меня, правда, маловато. Ну да как-нибудь... Только знаешь, друг ситный, являться в военкомат мне никак нельзя. Засудят. Как пить дать засудят, точно, уж я-то знаю.