Луговичка

— Я это тоже заметила, — прошептала мать. — Только я не верю, что это из-за Поленьки, она ж ребёнок. Кому она зло может причинить?
— Вот и я думаю, чудно всё это.
Дед нахмурился, но через минуту в комнату вбежала Поля и, обняв стариков, весело затараторила:
— Деда, миленький! А когда мы на рыбалку пойдём?
Глаза у деда потеплели, он рассмеялся и, целуя внучку, подмигнул жене:
— Ах ты, рыбачка моя, да хоть завтра с утра и пойдём, с тобой ведь и голыми руками наловишь!
Все рассмеялись, а потом Поленька спросила:
— А дядя Вася и дядя Кузьма тоже с нами пойдут?
Дед крякнул в кулак:
— Нет, они не хотят с нами, внученька. Мы вдвоём с тобой пойдём, так даже лучше.
— Конечно, лучше! — засмеялась Поленька, сверкнув своими изумрудами.
А наутро случился у соседей пожар. Прибежали братья, застучали в калитку. Дед спросонья, засунув ноги в валенки, побежал навстречу.
— Что случилось? — спросил дед встревоженно, когда открыл дверь.
Братья были в ярости:
— Ваша ведьма сожгла наши лодки. Они были новые. Кто нам заплатит за них?
Дед стоял в растерянности.
— Если вы имеете в виду девочку, то она спит в своей кровати, как все нормальные дети. Да и как ваши лодки можно сжечь, они же просмолённые?
Кузьма стукнул кулачищем в дверь:
— Её видели там, на лодках, в полночь. Ты что, Афанасий, не понял ещё, что она ведьма?
Дед захлопнул калитку и задвинул засов.
— Наша девочка спит, а вы несёте полный бред, убирайтесь отсюда!
Кузьма и Василий ещё долго кричали, но наконец наступила тишина, и дед вернулся в дом. Нырнув под тёплое одеяло, он подумал: «Странно всё это. Поленька только вчера про них спрашивала».
Только стали забывать про эту историю, как случилась другая.
Взбивала как-то бабушка масло в большом горшке. Ладное масло получилось, нежное.
Пришла Поленька, обмакнула пальчик — и в рот. Аж глазки зажмурила, вкусно!
— А дай, бабушка, я соседке тёте Нюре маслица снесу, а то она на нас что-то сердится.
Бабушка поцеловала девочку в макушку:
— Ах ты, умница моя, внученька! Всё-то ты подмечаешь. Я тебе сейчас в маленький горшочек переложу, ты и снесёшь. Скажи, мол, бабушка послала, пусть кушает на здоровье.
Унесла Поленька горшочек, а вскоре возвращается вся в слезах и горшочек обратно на печку ставит. Бабушка — в тревоге:
— Что случилось, внученька? Неужели Нюра выгнала?
Поленька всхлипывает, глазки трёт:
— Выгнала, бабушка! Да ещё сказала: нечего сатанинскому отродью мой порог переступать.
И заплакала Поленька ещё горше. Бабушка обняла её, целует, уговаривает:
— А мы больше не пойдём к ней, и вообще ни к кому не пойдём, будем жить своей семьёй, ну их всех! Не плачь, Поленька, мы тебя в обиду не дадим.
Поленька — сквозь слёзы:
— Это я вас в обиду не дам.
Бабушка и не задумалась об этих её словах, только прибежала на другой день Нюра, в комнату не зашла, а с порога кричать стала:
— Да что же это делается, люди добрые! Вчера ваша ведьма у меня побывала, а сегодня моя Бурёнка издохла, а ведь здоровая была, сколько молока давала! Чем я теперь внука кормить буду?!
И завыла, заголосила протяжно, проклиная всю семью Андрея и его будущих детей. Выскочили дед с бабкой, прогоняют её с порога:
— Уходи ты подобру-поздорову, не делали мы тебе худа, беды не желали. Нечего на безвинного ребёнка все грехи вешать!
— Это она-то безвинная? — Нюра выпучила глаза. — Да она сама сатана, только прикидывается овечкой! Эх вы, слепые, не видите ничего. Хорошие люди были до этой приживалки, а теперь Бога забыли!
Насилу вытолкали Нюру. У бабушки после того случая долго руки тряслись. Но беды на этом не закончились. Не стало им житья в селе. Все жители на них косились, пальцем показывали, а однажды, кто-то на их калитке чёрной смолой слово «Ведьма» написал. Но и селянам несладко жить стало, всё какие-то несчастья случались: то вдруг собака сдохнет, то кони ноги переломают, а то и вовсе пожары участились. Бабка с дедом боялись за Поленьку, никуда её от себя не отпускали, а Андрей всё хмурый ходил. Бывало, за день ни слова от него не добьешься. Только однажды подозвал к себе Поленьку, посмотрел ей в глаза и говорит:
— Что творишь-то, а?
Поленька улыбнулась, ручки протянула:
— Ты о чём это, папочка?
Промолчал он тогда, обнял крепко и слезу скупую с глаз смахнул. Нависли тучи над его новым домом, а уж и не рад он ему. Какая же радость, когда тебя все кругом ненавидят. Понимал он, из-за кого беды приключились, а только сделать-то ничего не мог. Любил он Поленьку пуще света белого. Бывало, целует её да приговаривает:
— Полюшка, ты горюшко, цветочек мой дикий, луговой.
Но последней каплей стал несчастный случай с Настей.
У старого дома наверху флигель когда-то был построен. Давно в этот флигель никто не заглядывал, так, вместо чердака был. По молодости дед там голубятню держал. Так вот, Настя в тот день во дворе была, поросятам пойло в корыте готовила. Только слышит треск какой-то сверху и испуганный голос Поленьки:
— Мама, мамочка, помоги!
Настя в тревоге подняла глаза и ахнула в ужасе: на крыше флигеля стояла Поленька.
— Мама, мамочка, я сейчас упаду! — кричала она.
Настя бросилась к дому, в мозгу стучало: «Доченька, держись, я спасу тебя!»
По лесенке Настя забралась на чердак, потом ещё выше, во флигель. Отворив створку окна, она вылезла на крышу:
— Доченька, не шевелись, здесь есть лестница, я сейчас её поставлю, и ты спустишься ко мне.
Настя посмотрела на Поленьку и обмерла. Девочка улыбалась, и на её лице не было никапли испуга. В изумрудных глазах сверкал недобрый огонёк.
— А ведь я предупреждала тебя… — услышала женщина напоследок.
Тут послышался треск старого дерева, крыша вдруг заходила ходуном, какая-то неведомая сила отбросила Настю в сторону, и она с криком упала на землю.
 
Давняя история
Настя осталась жива — это было чудом, — и уже через пару месяцев заново училась ходить. Но сразу после этой истории Андрей взял Поленьку за руку, и они куда-то ушли. Вечером он пришёл один. Как ни пытали его отец с матерью, он так ничего и не сказал. На другой день матушка слегла от переживаний, тогда Андрей наклонился к ней и взял её горячую ладонь:
— Матушка, ты потерпи. Скоро ты обо всём узнаешь, но только не от меня. — А потом добавил: — Всё будет хорошо, вот увидишь.
Вечером в дом постучали. Старики удивились, ведь к ним давно никто не заглядывал. Андрей открыл дверь, пропуская гостью вперёд. На пороге стояла старая Горбылиха. Она опиралась на клюку и разглядывала комнату.
— Да, давненько я в гостях не была. — Взгляд её остановился на старой женщине.
— Ну, здравствуй, что ли, Егоровна, и тебе, Афанасий, здравствуй.
Дед молча кивнул, а мать сразу предложила гостье сесть к столу.
— Ты проходи, Горбылиха! Извини, не знаю, как тебя по имени-отчеству, проходи, я сейчас горячей картошечки поставлю.
Горбылиха села и улыбнулась кривой старческой улыбкой:
— Да будет тебе суетиться, не затем пришла. Сама садись, Егоровна, а имя моё я уже и сама не помню.
Мать присела и приготовилась слушать. Но старуха не торопилась, сначала осмотрела комнату, потом взглянула на Андрея:
— Неплохо живёшь, в достатке. Настя, стало быть, в больнице сейчас? Ну да поправится, всё у вас хорошо будет.
Дед сердито кашлянул в кулак.
— Ты что же, старая, посочувствовать к нам пришла, так мы уж как-нибудь сами…
— Будет тебе горячку пороть, Афанасий. По делу я пришла, Андрюша меня позвал.
Минуту стояла тишина. Было слышно, как муха бьётся об стекло.
— Внучку свою, Поленьку, не ищите. К матери я её увела, там она и должна быть, а то беды ваши никогда не закончатся.