Малыш с Большой Протоки

Не бросили враги автоматов, начали стрелять.
— Огонь! — скомандовал Ермолай.
Бой был скоротечным. Не больше пяти минут продолжался бой. Двое из нарушителей были убиты наповал. Трое попытались прорваться обратно, но наперерез им били автоматы старшины и ефрейтора Нуриева.
Ошалевшие от грохота, пришпоренные лошади понеслись вскачь. Враги стреляли по вспышкам, как
по мишеням. Ещё один нарушитель вывалился из седла, раскинув руки. А одна пуля — всего одна маленькая пулька — пробила грудь старшине…
Петеков пришёл в сознание под утро, после операции. Вся застава вышла провожать его к вертолёту.
— Малыш, — тихо позвал Петеков.
— Я слушаю вас, товарищ старшина, — склонился Ермолай к осунувшемуся, белому как снег Пете-кову.
— Домой поедешь в долгосрочный отпуск, передай от меня привет твоему бате. Понравился он мне тогда в госпитале. Помнишь? Я ведь не спал, не хотел вам мешать… И ещё вот слушай… Мой совет — в партию тебе пора вступать.
— Я не поеду в долгосрочный, — зашептал Ермо-лай, — я на границе останусь, на сверхсрочную.
Петеков не слышал последних слов — опять потерял сознание.
Вертолёт ритмично подрагивал, гудел. Над кабиной дружно ревели лопасти огромного пропеллера. В иллюминаторы лился утренний свет, были видны в голубом небе гигантские веера перистых облаков, а внизу бескрайняя зелёная холмистая равнина — тайга…
 
МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ
 
ГЛАВА ПЕРВАЯ
КУРС — КУРИЛЬСКИЕ ОСТРОВА
Грузо-пассащирский теплоход «Ломоносов» вышел из Владивостока в конце сентября, ласкового в этих краях. Стояла тихая безоблачная погода, и долго ещё виднелись караваны горбатых рыжих сопок, бредущих над удаляющимся городом. Белокрылые чайки, горланя, вились за кормой, выжидая добычу. У мыса Поворотный «Ломоносов» лёг курсом на северо-восток, в открытое море, такое же спокойное, как и бухта, как и залив Петра Великого. На верхней палубе расположились пассажиры: сахалинские, курильские, камчатские и чукотские старожилы, возвращающиеся с материка из командировок и отпусков, — переселенцы с семьями. Кто пил чай тут же на палубе; кто читал или дремал; кто азартно стучал костяшками домино. На корме распевала песни молодёжь, ехавшая по комсомольским путёвкам работать на Камчатку.
— А шторма, пожалуй, не миновать, — негромко сказал облокотившийся рядом со мной о фальшборт капитан первого ранга Самсонов. — Поглядите на солнце, — добавил он, — верный признак.
Тут только я обратил внимание, что возле солнца появился белёсый круг, как у луны в морозную ночь. С капитаном первого ранга мы познакомились в штабе пограничного округа: мне оформляли документы для поездки на остров Н., Самсонову — к месту нового назначения, в Петропавловск-Камчатский. «Вот вам и попутчик, — обрадовал меня офицер штаба. — Знает Дальний Восток не хуже, чем вы в Москве улицу Горького. Кстати говоря, и на острове Н. не так давно служил…» Можно ли было после этого усомниться в предсказании капитана первого ранга?
Под вечер капитан «Ломоносова» — они с Самсо-новым оказались давними друзьями — пригласил нас к себе в рубку.
— Весёлые новости, — протянул он пачку радиограмм.
«Всем! Всем! Всем! Идёт тайфун!» — тревожно сообщало радио. Предупреждения о тайфуне посылали и Китай, и Корея, и Япония, и наше Приморье.
— Возник у Филиппин, — продолжал капитан, — прошёл Корейским и Цусимским проливами и мчит к нам на север. Скорость — сто километров в час. Сегодня к шестнадцати ноль-ноль успел утопить двадцать шесть судов.
— Где решил отстояться? — спросил Самсонов.
— Думаю зайти на Хоккайдо в Отару, — хмуро сказал капитан. — Если успею…
Самсонов тронул меня за локоть:
— Пойдёмте поспим, пока есть возможность. Спать, ожидая тайфуна!.. Из чего только сделаны нервы у моряков!..
Мне и в голову не приходило дотоле, что океанский корабль может издавать столько разных звуков: «Ломоносов» скрипел, дребезжал, трещал, скрежетал, стонал. Миг спустя, после того как я очнулся от полудрёмы, что-то с яростью, с грохотом ударило в борт. Пол и стены каюты поменялись местами. Электрическая лампочка подмигнула вдруг откуда-то сбоку и тут же метнулась обратно вверх.
— Капитан просит вас помочь! — На пороге внезапно распахнувшейся двери стоял мокрый до нитки вахтенный матрос. — Ураганный ветер… Закрепляем палубный груз. Аврал…
Самсонов нахлобучил фуражку.
— Мы готовы…
«Ломоносов» не раскачивался, нет, он то беспомощно метался из стороны в сторону, то приостанавливался, дрожа всем корпусом, взбирался на водяную гору и опять проваливался, захлебываясь в обрушившихся на него тяжёлых валах. Грохочущая, свистящая тьма окружала корабль. Прожекторы освещали палубу не ярче, чем тусклая керосиновая лампа.
Беззвучные молнии вспыхнули одна за другой, и в слепящем свете этих мгновенных вспышек будто застыл гребень вала, запрокинувшегося над палубой, будто застыли клочья низких облаков; замерли, словно окаменев, фигурки людей; туго натянутыми струнами увиделись струи ливня.
…В японскую гавань Отару «Ломоносов» вошёл глубокой ночью, едва не ударившись бортом о гранитный волнолом.
«Встал на якоря в Отару. На подходе к порту был застигнут тайфуном. Человеческих жертв нет. Четверо пассажиров, из числа помогавших при спасении груза, получили тяжёлые ушибы, семеро легко ранены. За борт смыло спасательную шлюпку и две автомашины, сломана грузовая стрела, В машинном отделении повреждены вспомогательные механизмы. Исправляем своими силами», — выстукивал радист донесение капитана в Правление пароходства, во Владивосток.
Почти в полном одиночестве мы с Самсоновым выпили в кают-компании горячего чая. Большинство пассажиров, измученных тайфуном, уже спаде»,
— А что опаснее — тайфун или моретрясение? — спросил я у капитана первого ранга.
Мне вспомнилось, что несколько лет назад на Японию и наши Курильские острова обрушилось и это страшное стихийное бедствие.
— Разные вещи. Тайфун — стихия грозная, но вы сами сегодня убедились, что заранее бывает известно, откуда тайфун идёт, где и когда приблизительно его следует ждать. С моретрясением дело посложнее — его трудно, а подчас и невозможно предсказать. — Самсонов прочертил пальцем по висящей на стене карте Дальнего Востока. — Наша Курильская гряда — не что иное, как одно из звеньев вулканического кольца, опоясывающего Тихий океан по так называемому разлому земной коры. Здесь вот, — постучал он по карте, — как раз в соседстве с Курилами, самая глубоководная впадина в мире — одиннадцать километров с лишним. Высочайшая вершина земли Эверест потонет с макушкой.
— Ничего себе «разломчик»!
— И вот, представьте себе, что где-нибудь далеко от берега произошло подводное землетрясение, а значит, произошло и резкое, стремительное изменение рельефа морского дна, поднялось оно, скажем, или опустилось — значит, тотчас же поднялась или опустилась в этом районе и вся толща воды.
— И во все стороны пойдут волны?
— Какие? Как пойдут? Обычная, поднятая ветром волна — не что иное, как колебания верхнего слоя воды. А во время моретрясения колеблется вся толща воды от дна океана до поверхности. Вся. Весь океан тут вздымается.
— Что же происходит с кораблями? Переворачивайся вверх килем?
— Даже не покачнётесь. Будете стоять на палубе и можете не заметить, что под кораблём прокатилась цунами: глубины огромные и вместе с толщей воды поднимется и ваше судно. «Цунами» — это по-японски. В переводе на русский язык — «большая волна в заливе». В названии и разгадка. В открытом океане цунами отлогие, но, чем ближе к берегу, чем мельче становится, тем всё больше и больше нарастают волны. А мчатся они с непостижимой скоростью: шестьсот — девятьсот километров в час! Особенно стремительно нарастают цунами в узостях — заливах, бухтах, проливах. Тут-то они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами огромной разрушительной силы.