Южный Луг

И тут птица взмахнула крыльями и полетела. Анна крепко ухватила Маттиаса за локоть и сказала:
— Если эта птица улетит от меня, я лягу в снег и умру.
Маттиас взял её за руку, и они побежали за птицей.
Птица мелькала среди елей ярко-красным огоньком, и там, где она пролетала, на землю безмолвно и тихо падали снежные звёзды, настолько звонко она пела в полете. Она порхала туда-сюда и улетала всё дальше и дальше от дороги, в самую чащу леса. Анна и Маттиас бежали за ней по сугробам, спотыкаясь об огромные валуны, которые прятались в снегу, а стылые ветви деревьев хлестали детей по лицу. Но те ничего не замечали. Сияющими от счастья глазами смотрели они на свой красный путеводный огонёк и неотступно следовали за ним.
И вдруг птица исчезла.
— Если я не найду её, то лягу в снег и умру, — горестно вздохнула Анна.
Маттиас принялся утешать её. Он похлопал Анну по щеке и сказал:
— По-моему, птица поёт где-то за этими горами. Слышишь?
— Но как нам перебраться через горы? — недоумевала Анна.
— Пойдём по этому ущелью, — сказал Маттиас.
Он взял Анну за руку и повёл её в глубокое тёмное ущелье. И вдруг там на снегу дети увидали блестящее красное пёрышко и поняли, что они на правильном пути.
Ущелье становилось всё уже и уже и наконец сделалось таким тесным, что только исхудавший от голода ребёнок мог по нему проползти.
— Это ущелье до того узко! А тропинка, по которой мы идём, настолько тонка! — сказал Маттиас. — Но мы с тобой — ещё тоньше!
— Да уж, хозяин Трудолюбивого Муравья позаботился о том, чтобы моё бедное тельце смогло прошмыгнуть куда угодно, — согласилась с ним Анна.
Наконец ущелье кончилось.
— Вот мы и перебрались через горы! — воскликнула Анна. — А где моя птица?
Маттиас неподвижно стоял в зимнем лесу и прислушивался.
— Она здесь, за стеной, — сказал он. — Слышишь, как она поёт?
В самом деле, перед ними стояла высокая каменная стена, а в стене — ворота. Ворота были слегка приоткрыты, словно кто-то только что вошёл в них и забыл за собой закрыть.
Зимний день выдался холодный и морозный, перед каменной стеной возвышались огромные сугробы, а из-за стены весенняя вишня протягивала детям свои ветви, усыпанные белыми цветами.
— Дома, на хуторе Южный Луг, у нас тоже росли вишни, — сказала Анна, — но даже там они не цвели зимой.
Маттиас взял Анну за руку, и они вошли в ворота.
И тут дети увидели красную птицу, её первую увидели они за воротами. Птица сидела на берёзе, а берёза была покрыта маленькими зелёными курчавыми листочками, потому что по эту сторону каменной стены звенела светозарная весна. Сердца Маттиаса и Анны тотчас переполнились весенней отрадой. На деревьях ликующе распевали тысячи маленьких птичек, повсюду журчали весенние ручьи, куда ни глянь — полыхали яркие весенние цветы, а на лугу, зелёном, как в раю, играли дети. Да, здесь было множество детей, они играли, вырезали из древесной коры кораблики и пускали их в ручьях и канавах. Они выстругивали себе деревянные свистульки и насвистывали на них веселые мелодии, казалось даже, что это поют настоящие скворцы. Все дети были одеты в нарядные разноцветные платья и костюмчики: красные, голубые, белые. Мальчики и девочки походили на чудесные весенние цветы, блистающие яркостью красок на фоне зелёной травы.
— Они даже не знают, что на свете есть серые полевые мыши, — печально сказала Анна.
И в тот же миг заметила, что они с Маттиасом стали совсем не похожи на полевых мышей: Маттиас неожиданно оказался в ярком красном костюмчике, а она сама — в ярко-красном платье.
— За всю мою детскую жизнь со мной ни разу не случалось ничего более удивительного! — воскликнула Анна. — Но куда же мы всё-таки попали?
— Вы попали на Южный Луг, — ответили им ребята, игравшие поблизости у ручья.
— На Южный Луг? Но ведь мы жили там раньше, пока не переехали на хутор Трудолюбивый Муравей и не превратились там в серых полевых мышей. И всё-таки тот Южный Луг был не такой, как этот.
Дети рассмеялись.
— То был совсем другой Южный Луг, — сказали они.
И позвали Маттиаса и Анну играть вместе со всеми.
Маттиас вырезал из коры дерева кораблик, а Анна воткнула в него вместо паруса красное пёрышко, которое обронила в ущелье их замечательная птица.
А потом они спустили кораблик на воду, и он стремительно помчался вперёд по журчащему ручью под своим красным парусом — самый весёлый из всех самодельных кораблей.
А ещё они построили водяное колесо, которое тут же завертелось в ярком солнечном свете, и залезли в ручей, шлёпая голыми ногами по мягкому песчаному дну.
— Ах, до чего же мои ноги любят мягкий песок и нежную зелёную траву! — сказала Анна.
И вдруг чей-то голос позвал:
— Дети, идите скорее сюда!
Маттиас и Анна остановились как вкопанные возле своего колеса.
— Чей это голос? — спросила Анна.
— Это наша мама зовёт нас, — ответили дети.
— А-а, но ведь нас с Анной она не звала, — сказал Маттиас.
— Как не звала? — возразили дети. — Она всех звала.
— Но ведь это ваша мама, — сказала Анна.
— Наша, — ответили дети. — Но не только. Это мама всех детей.
И тогда Маттиас и Анна вместе со всеми детьми побежали через луг к маленькому домику, где их ждала Мама. Было сразу видно, что это Мама, у неё были Мамины глаза, которые ласкали взглядом каждого ребёнка, и Мамины руки, которые тянулись ко всем детям, толпившимся вокруг неё. Она испекла для них блины и свежий хлеб, сбила масло и приготовила сыр. Дети могли есть всё это сколько хотели, сидя прямо на траве.
— За всю свою детскую жизнь я не ела ничего более вкусного! — радостно воскликнула Анна.
А Маттиас вдруг побледнел и сокрушённо сказал:
— Но упаси нас Боже опоздать к вечерней дойке.
Маттиас и Анна поспешно вскочили и заторопились в обратный путь, они только сейчас сообразили, что им давно пора быть на хуторе. Они поблагодарили Маму за еду, а Мама нежно погладила каждого из них по щеке и сказала:
— Возвращайтесь к нам поскорее!
— Возвращайтесь скорее! — повторили за ней все остальные дети.
Они проводили Маттиаса и Анну до ворот. Ворота всё ещё были приоткрыты, и по ту сторону стены, как и прежде, стояли высокие сугробы.
— Почему ворота не закрыты? — спросила Анна. — Ведь сюда может намести снега.
— Если ворота закрыть, они уже никогда больше не откроются, — объяснили дети.
— Неужели никогда? — удивился Маттиас.
— Никогда. Ни-ког-да! — сказали дети.
Красная птица всё ещё сидела на той самой берёзе с курчавыми зелёными листочками, которые пахли так здорово, как только могут пахнуть весной берёзовые листья. За воротами земля была по-прежнему покрыта толстой снежной пеленой, а в вечерних сумерках высился всё тот же лес, холодный и суровый.
Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И сразу же ледяная стужа пронизала их до костей, а животы подвело от голода, словно дети не ели только что никаких блинов, словно они и не пробовали вовсе свежеиспечённого хлеба.
Красная птица летела впереди, показывая им дорогу, но в хмурых зимних сумерках она не светилась больше, как красный огонёк. И одежда на детях тоже не была больше красной, она стала прежней, серой: и шаль на плечах у Анны, и старая грубошёрстная куртка Маттиаса, которую, износив, отдал ему хозяин Трудолюбивого Муравья.
Наконец они примчались на хутор и побежали на скотный двор доить коров и чистить бычьи стойла. А когда вечером они вошли в кухню, хозяин Трудолюбивого Муравья сказал:
— Это ещё хорошо, что занятия в школе не идут целую вечность.
А Маттиас и Анна забились в уголок темной кухни и долго вспоминали Южный Луг.