Дело о неуловимом призраке
Валерия Михайловна пожала плечом и резонно заметила:
— Часом раньше, часом позже, какая разница?
— В общем-то, никакой, но хочется скорее выполнить это поручение, чтобы душа не болела. А то буду здесь с вами сидеть, а сама дергаться, что там да как. Не люблю, когда на мне какое-то дело висит. — Эля поставила чашку на стол и решительно поднялась с места. — Нет, лучше я прямо сейчас и поеду.
— Ну, смотри сама. Надевая плащ, Эля добавила:
— Понимаешь, Лера, она им недавно сообщила, что составила завещание, и это их еще больше насторожило.
— Почему? — удивилась Валерия Михайловна. — Что ж в этом такого, если старый человек завещание составляет? Это в порядке вещей.
— В принципе да, но только не для Лидиной тетки, — та себя всегда молодой считала. Совсем как в анекдоте о возрасте женщины: «Девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина. Старушка умерла». Лида рассказывала, как она за собой всегда следила. А теперь, значит, сильно сдала. Ну, допустим, она смирилась и признала себя, наконец, старушкой. Это тоже объяснимо. Но дело в том, что, поскольку они довольно часто звонят ей из Америки, то в последнее время стали замечать разительные перемены в ее поведении. Например, ей кажется, что у нее в квартире кто-то бывает. Она частенько говорит что-то невнятное, какими-то намеками, и постоянно чего-то или кого-то опасается. Лида боится, что у нее наступил старческий маразм, не дай бог, склероз, и тогда одну ее оставлять больше нельзя. А Лида пока в Москву вырваться не может из-за работы.
— А внучка? — спросила Валерия Михайловна.
— Вика уже собралась сюда лететь, да вдруг тоже заболела. А у меня виза открыта. Ну, я и согласилась посмотреть, насколько серьезно то, что происходит с их родственницей.
— А далеко она живет? — спросила Лешка. Они с братом, стоя рядом, внимательно слушали Элин рассказ.
— Отсюда совсем близко, в Медведкове, причем дом ее находится недалеко от метро. Но я поймаю на дороге машину, чтобы поскорее к ней попасть.
— На тачке скорее не будет, — убежденно заявил Ромка. — Мы с Лешкой часто ездим к своим знакомым на «Бабушкинскую», станция эта перед «Медведково» находится. И если на метро, то всегда вовремя приезжаем, а когда на какой-нибудь машине, то каждый раз на дороге в пробке застреваем. Правда, Лешка?
— Ну что ж, можно и на метро, — легко согласилась Эля.
— Давай я поеду с тобой, — предложила Валерия Михайловна.
— Лучше мы с ней поедем, — сказал Ромка. Он уже успел заглянуть в свой пакет и, обнаружив маленький фонарик с часами, компьютерные игры, кроссовки, пачки жвачек, довольно улыбнулся: — Интересно взглянуть на старушку. Вдруг у нее и вправду кто-то в квартире затаился?
Валерия Михайловна взглянула на подругу.
— Или мне и в самом деле лучше дома остаться обед доваривать?
— Конечно, оставайся, мы втроем быстро съездим и вернемся, — ответила Эля. — Одна я, кстати, и заблудиться могу, поскольку Москву уже забывать стала, а когда в Медведкове была, и вовсе не помню.
— А можно я в новых кроссовках пойду? — спросил Ромка, доставая из мешка Элин подарок.
— Конечно, они же твои, поступай как хочешь. Ромка быстро поменял обувь и, надев куртку, двинулся к двери.
— Мне еще к Славке на минутку зайти надо, — объяснил он.
Лешка тоже надела куртку и оглядела брата.
— Странно, — сказала она. — Мне почему-то сначала показалось, что твои кроссовки серые с черным, а они наполовину белые.
Ромка приподнял левую ногу и оглядел ее. Кроссовка наполовину серая.
— А ты стань вот сюда, — сказала Лешка. Он подошел ближе к окну и, едва удерживая равновесие, вытянул вперед ногу.
— Смотри-ка, а теперь вставка и вправду белая. И на носке кусочек тоже белым отсвечивает. Почему так? — спросил он Элю.
— Не знаю, — ответила она. — Я их особенно не разглядывала. Они мне понравились, я их тебе и купила.
— Наверное, малюсенькие ворсинки на этом материале в зависимости от того, как падает свет, по-разному отсвечивают, — заключила Лешка. Она вытащила из своего пакета похожие на Ромкины, но более светлые и, как их ни верти, не меняющие свой цвет кроссовки, и радостно улыбнулась.
— Давно хотела именно такие, — объявила она и проникновенно сказала: — Спасибо тебе, Элечка.
Налюбовавшись своей оригинальной обновкой, Ромка сказал:
— Вы идите, я Славке тетрадку занесу и вас догоню. Мам, и тебе спасибо, — крикнул он, выбегая за дверь.
Валерия Михайловна не забыла о просьбе сына и скопировала ему на работе Славкину тетрадь по истории.
Удобно устроившись на сиденье в вагоне метро, Ромка снова с удовольствием стал осматривать свои ноги. Повернешь так — вставка серая, эдак — серебристая, а взглянешь сверху — белая. Да еще сверкает, словно шелковая. Блеск! А на сверкающем носке яркими желтыми нитками вышита буква С. Прямо как золотая!
— А эта твоя подруга Лида кем работает? — спросила Лешка Элю.
— Лидочка — бухгалтер, а ее дочь Вика теперь тоже, как и я, в кинобизнесе занята.
— А чем Вика заболела?
— На нее откуда-то свалилась сильнейшая ангина, с большой температурой. Поэтому она и не смогла сюда ехать. Выздоровеет — тоже прилетит, если понадобится.
— Увезет с собой бабку, и та тоже станет американкой, — добавил Ромка.
— Возможно, так оно и будет. Не оставлять же ее здесь одну. — Эля откинулась на спинку сиденья и сказала: — У этой семьи очень интересная история. С начала девятисотых годов они жили в самом центре города, на Арбате. Но после революции Лидочкины прадед с прабабушкой со своими детьми остались в коммуналке, то есть в двух маленьких комнатках своей собственной огромной квартиры, куда подселили других людей. В этой самой квартире родились и Софья Яковлевна, и Лидочкина мама, которая, выйдя замуж, переехала в другое место. А после ее гибели Лидочка снова на прежнем месте поселилась, и Вика там на свет появилась. К сожалению, с мужем своим, Викиным отцом, Лида довольно скоро разошлась, и стали они жить вчетвером: муж Софьи Яковлевны тогда еще был жив. Потом кому-то понадобилась их огромная коммуналка, и всех жильцов расселили кого куда. Вот им и досталась двухкомнатная «хрущевка» в Медведкове. Поначалу они и ей были рады — отдельное жилье, своя собственная кухня.
— И что ж тут интересного? — удивился Ромка.
— Пока ничего. А скажите мне, пожалуйста, знаете ли вы, кто такой Брюс? — ни с того, ни с сего спросила Эля.
— Еще бы, — сказала Лешка. — Кто ж Брюса Уиллиса не знает? «Крепкий орешек», «Пятый элемент», «Шестое чувство»… У нас полно кассет с фильмами, где он снимался.
Эля улыбнулась.
— Я не Уиллиса имею в виду, а графа Якова Брюса, сподвижника Петра Первого.
Лешка задумалась, а Ромка торжествующе оглядел своих спутниц и снисходительно бросил:
— И этого знаем. — И небрежно пожал плечами. — Кто ж его не знает?
Достав из сумки копию Славкиной тетрадки, он полистал ее и стал громко читать, периодически запинаясь, так как плохо разбирал почерк друга.
— Вот, пожалте вам, Яков Вилимович Брюс — потомок знатного шотландского рода. Входил в состав Великого посольства Петра Первого, изучал астрономию и математику в Лондоне у Ньютона и Лейбница. Неразлучный спутник царя во всех военных кампаниях, сенатор, оказывал большое влияние на взгляды и интересы царя. Кроме того, он занимался издательским делом и выпустил первый русский гражданский календарь, а также, по велению Петра, наставление для младых отроков и девиц дворянского сословия, оно называлось «Юности честное зерцало». В этом наставлении помещались азбука, таблицы слогов, цифр и чисел, то есть оно являлось пособием по обучению гражданскому шрифту и арабскому написанию цифр. — Ромка оторвался от листков. — Еще почитать? Но почему ты об этом спрашиваешь?
— Хватит читать. Все верно, — сказала Эля. — Дело в том, что этот Яков Брюс — один из предков Софьи Яковлевны.
— Ух ты! Сколько ж веков прошло! И кем же она ему приходится?