Дело о неуловимом призраке
— А это тебе что? — потряс юный сыщик перед сестрой клочком картона — билетом для проезда в метро. — Не улика, да? Ты же сама его нашла и, надо думать, поняла, что здесь вчера около десяти часов вечера кто-то был. Сама-то Софья Яковлевна никуда не ездила, это факт. Ты же видела, она до своей кровати едва добрела.
— А если к ней кто-то просто так приходил? В гости?
— Так поздно? А помнишь, как соседка говорила, что некому к ней ходить?
— А если Анна Степановна сама сюда за чем-нибудь зашла? И билет случайно уронила, — не унималась дотошная Лешка.
— Все может быть. Чего гадать, сейчас я ее об этом спрошу.
Ромка метнулся за дверь и нос к носу столкнулся с соседкой. Захлопнув дверь своей квартиры, она направлялась, очевидно, на работу.
— А вы вчера вечером к Софье Яковлевне не заходили? Интересно знать, как она себя чувствовала? — дипломатично спросил он.
— К сожалению, нет, — покачала головой женщина. — Я решила, что раз вы ее навестили, то у нее все есть и ей ничего не надо. К тому же я с работы поздно пришла, а она в последнее время в девять часов вечера спать ложится. Радедорм примет — и спит. Ромка вернулся в комнату.
— Лешк, не она. А что такое радедорм, не знаешь?
— Знаю. Снотворное. Его наша бабушка пила. И у мамы оно где-то есть.
Ромка приблизился к тумбочке.
— А, вот, нашел. Только тут упаковка пустая, в ней ни одной таблетки нет.
— Ну и что? Значит, она уже все выпила.
— Значит, — согласился Ромка. — Но кто же к ней все-таки приходил? И зачем? Знаешь что, мы просто обязаны теперь это выяснить! А давай-ка еще что-нибудь поищем. Тот, наверное, в темноте искал, мог и не найти, а старушку напугал до полусмерти, вот ее кондрашка и хватил. Лешк, а вдруг он заставлял ее сознаться, где она свои ценности прячет? Как Германн в «Пиковой даме». «Три карты, три карты…» — сделав страшное лицо, пропел он грубым голосом.
Лешка поежилась, представив себе неведомого посетителя, словно коршун над беззащитным лебедем нависшего над маленькой больной старушкой с требованием открыть ему неведомую тайну, и согласилась:
— Может быть, и так. А сказать нам она ничего не смогла. Только с кошкой своей и простилась. Слышал, как она хотела сказать: «Киса»?
— Лешк, а везет нам с тобой на всяких разных старушек, а? Помнишь, как мы Серафиме Ивановне в Воронеже помогали?
— И не говори. Я все-таки пока подмету, смотри, сколько здесь пыли и грязи. Все равно нам надо Элю ждать. А вот это, наверное, можно выкидывать? — и Лешка указала еще на одну коробку, в которой лежали пустые коробочки из-под конфет, катушки от ниток, банки из-под кофе и чая. — Помнишь, наша бабушка тоже такой хлам не любила выбрасывать, все думала, что еще пригодится?
Ромка кивнул:
— Наверное, можно.
А затем, как истинный детектив, принялся водить руками по обоям, заглядывать во все щели, прощупывать матрас, подушки и белье в шкафу. Он даже крышку телевизора открутил и сразу же приладил на место, чтобы не поднимать пыль, накопившуюся в нем за долгие годы.
Через некоторое время раздался звонок в дверь, и в квартире появилась Эля.
— Условия в больнице приличные, — сказала она. — Я ее определила в одноместную палату, уход хороший. У них есть замечательные импортные препараты, а врач сказал, что надежда на выздоровление есть. Кроме того, он мне написал, какие еще ей требуются лекарства, я позвоню Вике в Лос-Анджелес, чтобы она их с собой захватила. Возможно, Софья Яковлевна еще сможет и разговаривать, и передвигаться. Раз она чуть-чуть языком шевелит, то еще не все потеряно.
— А теперь куда пойдем? — спросил Ромка. Эля осмотрелась вокруг.
— Давайте-ка все же наведем здесь порядок. Стыдно оставлять квартиру в таком состоянии. Что нам Вика скажет, когда приедет? — Она сняла с себя плащ и принялась за дело. — Мусоропровода у них здесь, конечно, нет? Рома, ты вынесешь мусор во двор. Согласен?
— Як этому делу привыкший, — обреченно кивнул Ромка, надевая свою синюю с желтыми полосками куртку, которую лишь с большой натяжкой можно назвать новой. Впрочем, он ее носит уже пятый месяц, а это по Ромкиным понятиям срок немалый. — Давай, что выносить.
— Погоди, сначала сор собрать надо.
Эля выставила в прихожую помойное ведро, затем взяла старый пакет и без всякого сожаления ссыпала туда катушки, коробки, пузырьки, а затем открыла ящик со старой обувью.
— Так жить нельзя, — вздохнула она. — Весь огонь, в случае чего, я возьму на себя. Рома, действуй.
Ромка, кряхтя, пошел вниз с ведром и двумя пакетами. Пакеты он выбросил, ведро вывалил в железный ящик и вернулся назад.
— Давай еще.
— А это дотащишь? — спросила Эля. — Может быть, кому-нибудь и пригодится что. Софье Яковлевне эта обувь больше никогда не понадобится, я ее просмотрела.
— Всю? — недоверчиво спросил Ромка и скосил глаза на Лешку.
Сестра утвердительно кивнула.
— Туфли да тапки старые, больше ничего.
— Только не надорвись, — напутствовала его Эля.
— Ты все думаешь, что я еще маленький. А я сильный, — ответил он и, не переставая кряхтеть, поволок на выход огромную картонную коробку. И где старушка ее только взяла? В подъезде он все-таки залез в коробку и снова тщательно проверил, не спрятано ли чего под какой-нибудь стелькой или в носках старых туфель, и нет ли у них, случайно, отвинчивающихся каблуков. Увы, Эля с Лешкой, похоже, не ошиблись: все это годилось только для свалки. Может быть, и сама Софья Яковлевна хотела выбросить эти «сокровища», да не успела?
Перевалить коробку за борт мусорного ящика у Ромки все же не хватило сил, вытаскивать из нее снова обувь ему тоже не хотелось, и поэтому он так и оставил коробку возле ящика и пошел за следующей.
«Во, Эля права, — отметил он, выходя с новым грузом и видя, что в его первой коробке уже роется какой-то бомж в надвинутой на лоб вязаной шапке и темно-серой грязной, замасленной телогрейке. Такую когда-то носила его бабушка, она рассказывала им с Лешкой, что очень-очень давно, после войны, в пятидесятые годы, носила телогрейку вместо зимнего пальто, потому что на пальто не было денег. Где ж этот бомж такую одежину теперь-то откопал?
Заметив Ромку, бомж поспешно отбежал в сторонку, и мальчишка не смог его толком разглядеть. Впрочем, Ромка и не пытался это делать, зачем смущать и без того несчастного, бездомного человека, которому даже обуть нечего. Он опустил глаза вниз, а затем все-таки нечаянно покосился в сторону бродяги и совершенно случайно взглянул на его ноги. Бомж — в серых с черным, совершенно новых кроссовках. А когда он побежал, вставка на них вдруг блеснула белым цветом. Ромка посмотрел на свою ногу и повертел ею. Вот так — кроссовка серая. А вот эдак — белая. И у бомжа все так же. Ну и бомж! В новеньких американских кроссовках! Причем в точно таких же, как и у него самого! Чудеса, да и только! Он развернулся и ринулся за удаляющимся бродяжкой, но тот как-то мгновенно пропал из вида. И не ясно, в каком направлении его искать. Не обшаривать же все дворы и подъезды!
Повертев головой во все стороны, Ромка отправился за новой порцией мусора. А когда вернулся назад, на помойке больше никого не увидел.
Зато теперь юный сыщик окончательно утвердился во мнении, что у старушки есть что искать и кто-то этим усиленно занимается, раз не гнушается исследовать даже ее мусор.
— Завтра снова сюда приедем, а потом на Горбушку отправимся, — подбодрила его Эля, когда он вынес еще одно ведро и вернулся назад.
— А собирались сегодня, — с укоризной сказал Ромка.
Эля взглянула на часы.
— Собираться-то собирались, но кто мог знать, что так получится? Уже третий час, а Горбушка до четырех работает. Нет никакого смысла туда сейчас ехать.
И потому, спустившись в метро, они отправились домой. По дороге Ромку не оставляло чувство, что за ними кто-то наблюдает, но, как он ни крутил головой, никого подозрительного в вагоне не увидел, хотя народу здесь совсем немного. Группа туристов с рюкзаками, несколько пожилых людей, мамаша с маленькими детьми и девчонки-школьницы.