Рыбалка на живца
— А что вы сделали с кладом? — поинтересовалась Наташка.
— Как что, поделили, естественно. Моя доля и по сей день у меня. Правда, по закону полагалось сдать найденный клад государству, и тогда получили бы только двадцать пять процентов, но мы никому из взрослых ничего не сказали, даже родителям. Ну, а перед пацанами хвастались, конечно. Через неделю вся земля внутри и вокруг всех старых заброшенных домов в Аксиньине была перерыта, переворочена, будто там пахал трактор. Но это уже не мы рыли, а те, кому мы хвастались, только ничего они больше не нашли.
— Сейчас, наверное, эти полтиннички прилично стоят, — заметил Игорь.
— Да нет, не очень, — возразил Сема. — Я хотел было их продать, когда здесь дом строил, да, когда оценил, не стал. Уж лучше они у меня останутся, как память. А деньги тогда занял. Кое-что у покойного Коломейцева, так все и не отдал, уж больно большие проценты он требовал.
"Ни фига себе Сема!" — подумал тогда я и значительно глянул на Женьку, но тот специально отвернулся.
— Сейчас, погодите. Сема встал из-за стола и ушел в дом. Через пару минут, во время которых шли жаркие споры, в каком конце Узорова лучше искать клад, Сема вернулся.
— Вот эта коробка. — Он положил на стол ржавую истертую металлическую квадратную коробку с царским гербом на крышке и плохо читаемой надписью старыми русскими буквами "МОНПАНСЬЕ". — А вот и моя доля. — Сема приоткрыл крышку и выложил на стол два серебряных креста и семь полтинников с изображением рабочего, перековывающего меч на орало.
— А где же рубли? — поинтересовался Игорь.
— Да я вместо них кресты взял, мне тогда все, что как-то связано с армией, нравилось. А тут очень уважаемая в России боевая награда. Между прочим, не прогадал, эти кресты сейчас гораздо дороже тех рублей стоят. Но их-то я никогда не продам.
Чаепитие еще некоторое время продолжалось. И все это время тема кладоискательства не иссякала. Сема рассказывал, как и где ищут клады настоящие кладоискатели. Он, оказывается, читал об этом книгу, уже когда стал взрослым. В заключение Сема еще раз сходил в дом и принес оттуда эту самую книженцию. Ее тут же взял почитать Игорь. И я был уверен, что скоро увижу его где-нибудь на липовой аллее князей Голицыных с лопатой в руке и в сопровождении Наташки.
Попив чаю, все стали расходиться, предварительно вымыв посуду. Сема подошел ко мне. — Приходи вечером, — сказал он, — будем карате заниматься.
Я обещал прийти. А про себя опять подумал: "Приду, обязательно приду. Я теперь от тебя просто так не отстану, раз ты у Коломенцева денег занял, да еще не все вернул, да еще к Женькиной бабке за молоком ходишь". Единственное, что меня смущало, — это то, как Сема легко рассказал о долге Коломенцеву. Я помнил, что Козинов тоже запросто говорил о своем знакомстве с покойным и оказался невиновным.
А вообще-то мне у Семы понравилось, и сам он действительно оказался интересной личностью. Это меня смущало тоже…
— Ну что, вечером придешь? — спрашивал меня Лыков, когда мы вышли от Семы.
— Приду, конечно, — соглашался я,
— Правда, клевый мужик?
— Правда.
— Что я тебе говорил, — торжествовал Лыков.
Женька шел молча, он знал о моих подозрениях, и было видно, что ему это не нравится.
После обеда я мигом слетал к Светке, чтобы не забывала, а в шесть вечера был уже у Семы. На этот раз Сема удивил меня еще больше. Надо признаться, что я сильно недооценивал этого человека. Свои занятия с ребятами, одновременно с собственной тренировкой, он проводил всегда в одно и то же строго назначенное время. Как оказалось, даже когда он по какой-либо причине не мог их провести, кто-то из ребят подменял его, и занятия все равно проводились. Сема жил один, семьи у него не было, и чем он жил, долгое время было для меня загадкой. Теперь же многое становилось ясным.
Карате оказалось вовсе не карате. Это говорил и сам Сема. Он просто учил ребят драться. Тут было и карате, и бокс, и русский стиль, и всякие виды борьбы и единоборств. Новенькие, каковым я и являлся, тренировались в общей массе. А старожилы, вроде Лыки и Игоря, даже работали в спарринге, и это было особенно интересно. Тренировка мне понравилась, и я решил посещать Семины занятия регулярно.
А после тренировки Сема повел нас в дом. Тут я вообще рот разинул. Здесь было столько удивительных вещей: как в каком-нибудь краеведческом музее. Чего только тут не было. Старинная икона, клык моржа, морские звезды и разнообразные раковины, боевой штык, который использовали японцы в войне 1903 года, футбольный мяч с автографом Льва Яшина, какая-то японская ваза, человеческий череп, оленьи рога и много чего еще, даже чучело маленького крокодила, Сема усадил нас за стол в комнате с печкой, правда, и так было тепло, и печка не топилась. На столе опять оказался чай.
— А чем Зин и мнется Сема, — спросил я тихонько Лыку, — кем работает?
— Да никем, он писатель, — улыбнулся Лыков. — Но вообще-то после Афгана он окончил какой-то институт, только работать по специальности не стал, сюда уехал. У него здесь когда-то предки жили. Вот Сема здесь и обосновался, и пишет. Одному скучно, он и возится с нами.
В это время на другом конце стола разговор опять пошел о кладах.
— Да где их здесь искать? — все еще горячился Витька. — Нет у нас здесь никаких старых домов, как в Семиной деревне детства. Все обжито, перепахано…
— Дело в том, — опять вмешался Сема, что вы просто не знаете, где живете.
— Как это не знаем, — полушутливо возмутился Игорь, — в Узорове.
— Ну, Про Узорово вы еще кое-что знаете, наверное, слышали и про Никольское.
Никольским называется дачный поселок по соседству, заселенный потомками первой советской интеллигенции, среди которых было немало действительно известных и достойных людей.
— А вот про Звенигород что вы сказать можете, или про Петрово-Дальнее, или про Ильинское, или про те же Горки? Чем все эти города да села примечательны?
— Ну, в Звенигороде Кремль есть, — уверенно сказал я, потому что был там недавно с родителями.
— Верно, — кивнул Сема.
— В Горках — конезавод, — поддержал меня Игорь.
— В Петрово-Дальнем какой-то научный институт есть, с медициной связанный, — заметила Наташка, у которой мама работала научным сотрудником.
Больше никто ничего не сказал.
— Маловато, — выждав некоторое время, заметил Сема. — Знали бы вы побольше об окрестностях вашего Узорова, глядишь, и сами догадались бы, где вам клад искать. Историю надо знать, историю родных мест. Ну вот взять, к примеру, хотя бы Ильи некое. Вы хоть знаете, кому оно принадлежало, кто в нем жил, какие исторические события связаны с этой усадьбой?
— А какие? — спросила Наташка.
— Очень даже интересные. — Сема отхлебнул чаю и откинулся в кресле. — Усадьба эта старая, а село Ильинское еще древнее, оно известно историкам с XVI века. Изначально село принадлежало Романовым, то есть, значит, предкам русских царей. Но я не думаю, чтобы они в те времена зарывали свои сокровища в землю подмосковной вотчины. Село у них было не одно, богатые были бояре. Им принадлежало и Ромашково, и Крылатское. А вот ближе к окончанию Смутного времени, как раз тогда, когда Романовы вступили на российский престол, нечто подобное могло случиться. Потому что это село захватил другой претендент на российский трои, польский королевич Владислав Жигмонтович. Проходили по истории Смутное время-то? Чем оно знаменито, знаете?
— Да уж проходили, — ответил за всех Игорь. — Остальные молчали, и было не ясно, знают ли они действительно что-нибудь про этот период русской истории с туманным и тревожным названием.
— Ну тогда вы должны знать, что грабеж в это время был нормой. Вся страна была разграблена, то поляками и литовцами, то казаками, то просто разбойниками. Царя не было. Воля казацкая. Вот тогда и мог кто-нибудь укрыть в Ильинском добро, или от грабежа, или, наоборот, награбленное.
После Смутного времени Романовы передали село Морозовым, а затем его получили Стрешневы, все это были бояре именитые, богатые, основатели знатнейших дворянских родов. Стрешневы владели Ильинским долго и очень много сделали там построек. В том числе они перестроили старую деревянную церковь Ильи Пророка, это с тех пор она стала каменной. Где-то к концу XVIII века имение в Ильинском получил граф Остерман, который приходился Стрешневу племянником. Это был очень богатый и влиятельный человек в Российском государстве, одно время он был даже государственным канцлером. Жил Остерман во времена дворцовых переворотов, когда царицы то и дело сменяли одна другую, а их ближайшие подданные зачастую отправлялись в тюрьму. Это было время тайных интриг и неожиданных поворотов фортуны, поэтому что-то могло быть спрятано в Ильинском и в те годы. Но Остерман держался очень стойко и попал в настоящую опалу лишь при Екатерине II. Детей у графа не было, и он усыновил внучатого племянника Александра Ивановича Толстого, который с тех пор стал графом Остерманом-Толстым, О, это была личность так личность. С детства, как и многие дворяне, он служил в гвардии, брал Измаил вместе с Суворовым и Кутузовым, воевал во всех войнах с Наполеоном, герой 1812 года, участник Бородинского сражения и многих других. Когда его полк сдерживал превосходящие силы французов и адьютант спросил, что делать, ведь полк гибнет, он получил ответ: "Стоять и умирать!" А в те времена генералы гибли вместе с солдатами на поле боя. В сражении под Кульмом, это в Чехии, ему оторвало руку, он привез ее с собой в Россию и похоронил в другом своем имении, в Красном, — родовом имении Толстых.