Чистосердечно привирая

Тем не менее я с облегчением подмигнула ему в ответ и сказала:
– Да, посмотрим, что тут можно сделать. – Да здравствует свободная журналистика!
– «Посмотрим, что тут можно сделать!» – беззвучно передразнила меня Карла и попыталась пантомимически изобразить подлизу. Вслух же она произнесла: – Ты попала в мой список, Брюква.
Бирнбаум повернулся к ней.
– Вы фрау Лаутенбахер, верно? Секретарша.
– Именно она, – с вызовом ответила Карла. – Которая варит такой плохой кофе.
– Я не хотел бы задеть вас, но что вы, собственно, делаете на редакционном совещании?
– Естественно, веду протокол, – ответила Карла, быстренько прикрыв рукой загогулины, сердечки и черепа, которые она до сих пор чертила. – Фрау Цимперих придавала большое значение моему присутствию.
– А я нет, – сказал Бирнбаум. – Вести протокол совершенно излишне. Я думаю, у вас достаточно дел в секретариате.
Вот так и получилось, что Карла оскорблённо вернулась в своё бюро и поставила Бирнбаума в самый верх своего списка ненависти, а меня – в свой новый список подлиз. Она пропустила, как Бирнбаум разошёлся во мнении с художественным директором Блюме по поводу новых мещанских обложек, и не была свидетельницей того, как Бирнбаум посреди диспута обнаружил под столом старенького, тяжело дышащего Пауле.
– И кто это у нас? – только и спросил он. – Автор странички полезных советов? Меня здесь, честно говоря, уже ничто не удивляет.
  
Глава 5
 
После того как мы сбежали из суши-бара от Бирнбаума и Анники Фредеманн, Карла потащила нас в какой-то кабак, где у неё был знакомый бармен, симпатичный парень по имени Лоренцо с огромными оттопыренными ушами. Я не знала, что между ними было, но, по признанию Карлы, он значился у неё в списке «Мужчины, которые хоть на что-нибудь годны». Лоренцо годился для смешивания коктейлей по ценам счастливого часа, а сегодня даже выдал всем по бокалу бесплатно. Настроение Карлы постепенно улучшилось – выпив бесплатный бокал, она обнаружила за угловым столиком привлекательного мужчину и принялась обмениваться с ним призывными взглядами.
– Я не уйду, пока не раздобуду его телефон, – пояснила она.
– О Боже, это может затянуться, – вздохнула Соня, сколупывая замазку с ветряночного прыща. Обычно она с удовольствием отбивала у Карлы выисканных ею мужиков, но сегодня ей было, очевидно, не до флирта.
И Виви тоже. Она всё ещё сокрушалась об упущенной возможности обругать своего бывшего шефа. Я сказала, что она не должна об этом думать, а должна радоваться будущему и новой, лучшей работе.
Но Виви была далека от позитивного мышления.
– Все эти офисные работы одинаково паршивы, – сказала она, и Соня с ней согласилась, хотя сама ни разу не работала. Соня уже целую вечность училась юриспруденции и щедро обеспечивалась своим весьма зажиточным папой, хотя от госэкзамена её всё ещё отделяли световые годы. Однажды я спросила, не перекроет ли ей папа когда-нибудь кран – например, после двадцатого семестра или тридцатого дня рождения, – но Соня самоуверенно ответила:
– Не, только когда помрёт. А тогда всё равно всё будет моё.
– Тебе повезло, – сказала Виви. – Мои родители ничего бы мне не дали даже в том случае, если бы у них что-нибудь было. Что за дерьмовая жизнь!
– Это правда, – откликнулась Соня. – Я имею ввиду, ветрянка в тридцать! Судьба к нам сурова.
По нашему сигналу Лоренцо принёс нам коктейль под названием «Страшный суд», который он изобрёл сам. Коктейль состоял из водки, джина, лаймового сока и чего-то ещё, что выглядело как раздробленный освежитель для унитаза и было на вкус примерно таким же. У Виви, которая довольно быстро пьянела, стал заплетаться язык.
– Чт-т за дрь-мовая жзнь, – сказала она ещё раз.
Я следила за временем. В любом случае я собиралась быть дома к полуночи, чтобы встретиться в тест-чате с Борисом68. Не скрою, скорее из личного любопытства, чем из чувства трудового долга. Поскольку для репортажа «Любовьс первого клика» Бирнбаум установил срок до следующей пятницы, мне так или иначе придётся выдумать свою историю, вне зависимости от того, получится у нас что-нибудь с Борисом или нет.
– Когда вы знакомитесь с мужчиной, что вы выясняете в первую очередь? – спросила я. – Я имею ввиду, чтобы избежать полной неудачи.
– Есть ли у него стиральная машина, – не раздумывая выпалила Соня. – Нет ничего хуже мужиков, которые всё ещё стираются у мамочки.
– Нравятся ли ему те же фильмы, что и мне, – сказала Карла. – Хочет ли он детей. И, конечно, сделал ли он обрезание.
– Я спрашиваю, кто у него идеал женщины, – поделилась Соня. – Если он не скажет, «Разумеется, ты», а говорит, что Хайди Клум или кто-нибудь ещё, то он туп даже для лжи.
– «Говори мне ложь, говори мне милую маленькую ложь», – пропела Виви и серьёзно добавила: – Я могу спрашивать вначале всё что угодно, всё равно получается полная неудача.
– Самое лучшее – это на первом свидании пройти вместе с ним партнёрский тест, который недавно был у вас в «Аннике», – предложила Соня. – Хорошо ли вы подходите друг другу?
– Отличная идея! – одобрила я.
– Я только хотела пошутить, Ханна, – сказала Соня.
– Ах, вот как. – Тем не менее это была хорошая идея!
– Забудь об этом, – сказала Карла, на минуточку оторвав взгляд от типа в углу. – Ни у кого не получится набрать в этом тесте более четверти пунктов, можешь мне поверить. Сто пунктов из четырёхсот – это рекорд, но ты всё равно получишь результат «Этот мужчина не для вас». Как будто ты сама этого не знала.
– Подобный тест должен быть и для начальников, – высказалась Виви. – Так можно избежать кучи неприятностей.
Это была забавная мысль – партнёрский тест вместо собеседования. Возможно, об этом можно будет написать колонку. За следующим коктейлем мы набросали подходящий список вопросов, и в итоге вечер прошёл очень весело.
Тем не менее ровно в полдвенадцатого я попрощалась с Лоренцо и моими подругами и, дожёвывая кусочек освежителя для унитаза, отправилась пешком домой. Карла пока что не раздобыла телефон того типа в углу и поэтому подкупила Соню и Виви ещё одним коктейлем, чтобы они остались с ней.
В Лоренцовых коктейлях явно была изрядная крепость, поэтому я, несмотря на холодный и свежий февральский воздух, добралась до дому не слишком трезвой.
В тот же момент на въездную дорожку к дому повернул мерседес моего отчима.
– Хорошо, что темно, – сказала моя мать, открывая дверцу машины. – Никто не увидит, как я выбираюсь из этого мещанского тарантаса. О, привет, Ханна, моя дорогая.
– Привет, мама. Тебе не холодно?
– Ни капельки! – Несмотря на низкую температуру, мама была без пальто. На ней был коротенький топик, обтягивающие брюки в цветочек и босоножки с ремешками. Её длинные рыжие волосы были заплетены в растаманские косички, а вокруг головы она повязала кожаный четырёхцветный ремешок. Я знаю, о чём вы сейчас думаете, но моя мать не приехала с костюмированного бала и не переживала сейчас кризис среднего возраста. Она ходила так начиная с семидесятых годов, и только пирсинг пупка добавился в девяностые.
Мой отчим – в вельветовых брюках, ботинках, анораке и бейсболке – вышел из машины с другой стороны.
– Ханна права. Ты же простудишься, Кейлашь, – сказал он и попытался накинуть ей на плечи пуловер. Кейлашь было духовное имя, которое ей когда-то дали в одном индийском монастыре. Правда, мой отчим был единственный, кто её так называл. Для всех остальных она была Ирмгард Рюбенштрунк, женщина в странных шмотках и с кучей рыжих детей. Мы, куча рыжих детей, звали её «мама», и только Филипп иногда говорил ей «Кал ваш» – чтобы позлить.
– Не будь всё время таким заботливым, Йост, – упрекнула мать, но пуловер на плечах оставила. – Откуда ты так рано, Ханна?
– Уже совсем не рано, – сказал Йост. – Скоро полночь. Ты забыла, Кейлашь, что Ханна сегодня весь день работала.