Чистосердечно привирая
Было семь часов вечера, когда я выложила покупки у Тони на кухне. Кухня выглядела так, как будто по ней пронёсся ураган: пол был усыпан игрушками, в мойке громоздилась гора грязной посуды. У Тони был такой вид, словно она сегодня и не причёсывалась, а её улыбка была какой-то вымученной.
Наш обмен приветствиями утонул в общем шуме. Леандер ревел, поскольку был голоден, а Финн с Генриэттой ревели, потому что «Песочный человечек» как раз закончился, и Тони выключила телевизор. Где-то на полу игрушечный будильник выводил «Милый месяц, ты восходишь».
– Хочу что-нибудь смотреть! – ревел Финн, а Генриэтта орала:
– Мама плохая! Мама дура! Мама попа!
– Уаааааааааа! – надрывался Леандер.
Тони уселась с малышом на кухонном столе и расстегнула блузку. По крайней мере, «уааааааааа» прекратилось. Оставались Финн с Генриэттой.
– Ты не должна этого терпеть, – сказала я.
– Ах не должна? – агрессивно спросила Тони. – И что я, по-твоему, должна предпринять?
Я повернулась к детям.
– Пора спать, – строго сказала я. – Вы немедленно отправитесь наверх, почистите зубы и наденете пижамы.
Ничего не произошло, не считая того, что рёв усилился.
Тони иронически вздёрнула бровь.
– Да, и пусть Генриэтта поменяет брату памперс, а он перестелет её кровать. Туда помочился проклятый хомяк, который бесследно исчез сегодня днём. Ну, не совсем бесследно, перед этим он уписал постель.
Я должна была согласиться, что всё не так просто, как кажется на первый взгляд.
– А где Юстус? – спросила я. – Мне кажется, что он по крайней мере вечерами мог бы быть дома и вносить свой вклад в семейную жизнь.
Тони фыркнула.
– Представь себе, мне тоже так кажется. Но Юстус говорит, что для того, чтобы у нас вообще была семейная жизнь, он должен работать сверхурочно.
– Тони, а когда ты поняла, что у вас с Юстусом серьёзно?
– Ну, – ответила Тони, – наверное, когда я забеременела и мне не оставалось ничего другого, как выйти за него замуж.
– Ну, кроме шуток. Ты же знала это ещё до того, да? То есть до того, как ты с ним…
– Ну, вполне возможно, что ещё до этого я стала считать, что он моя половинка, – сказала Тони. – Лунный свет, пара бокалов вина… Но ты знаешь, это чувство довольно быстро рассеивается. Генриэтта! Оставь в покое фикус! Он новый и к тому же стоил кучу денег. – Повернувшись ко мне, она добавила: – По фэнг-шую он якобы должен улучшить энергию в этом помещении, говорит мама. Ну, он долго не продержится, но попытаться стоит.
– Я думаю, домработница быстрее улучшила бы энергию в этом помещении, – сказала я.
– Да, но Юстус не хочет никаких домработниц. Он говорит, что ему неприятна сама мысль о том, что чужие люди будут убирать за ним грязь. – Тони вздохнула. Леандер закончил есть (он кушал очень быстро, это был его способ выживания, который при наличии старших брата и сестры был ему совершенно необходим), и Тони сунула его мне в руки.
– Осторожно, он может срыгнуть или покакать. Утром Финн протолкнул ему в рот дольку мандарина, и она до сих пор не вышла. – Она огляделась. – Ты когда-нибудь видела такой ужасный беспорядок, включая меня?
Я покачала головой.
– Мы сейчас всё это разгребём. Ты отведёшь старших в постель, а я наведу здесь порядок, поглаживая Леандера по животику. Ты уже начала сцеживать молоко?
– Литрами, – ответила Тони. – А мы не можем поменяться? Я приберусь здесь, а ты уложишь детей?
– Не вопрос, – согласилась я. Но дети непременно хотели, чтобы их укладывала «плохая мама-попа». Судя по крикам, доносившимся сверху, мне с уборкой перепала более приятная работа. Я дождалась, что Леандер покакал (мандаринка опять не вышла), уложила его в колыбельку и принялась убирать. Уборка может принести большое удовлетворение, потому что каждое действие приводит к улучшению. Я поставила книжки с картинками на полку, игрушки разложила по коробкам, отскребла грязь с кухонного стола и Финнова стульчика, загрузила и включила посудомоечную машину, выдраила руками четыре грязнющие кастрюли (все со шпинатом), протёрла рабочие поверхности и отмыла плиту. Поскольку сверху всё ещё доносился рёв, а Леандер продолжал что-то лепетать в своей колыбельке, я достала из кладовки пылесос, пропылесосила диван и пол, удалив килограммы раздавленного печенья, и отскребла с потолка окаменевшие остатки жаркого из булгура. Результат был потрясающий, и к тому же выявился замечательный побочный эффект: мой пульсометр показывал сто двадцать два удара в минуту.
Когда я убрала пылесос обратно в кладовку и собралась начать мытьё (большая часть грязи въелась в пол и пылесосу не поддавалась), зазвонил мой мобильник.
– Ну? Как у нас с бегом? – осведомилась Карла.
– Ох, бег… Ну, я ещё к нему не приступила, но мой пульс…
– Ханна! Старая ты Брюква! Никаких отговорок! Ты тут же натянешь кроссовки и побежишь вокруг квартала! Бега вполне достаточно, если твой пульс будет около ста двадцати!
– Но…
– Никаких «но»! – строго оборвала меня Карла. – Ты же не хочешь сегодня тучек в календаре?
Нет, я, конечно, не хотела. Ужас – тучки в календаре – как я это переживу?!
Я вздохнула.
– Уже темно, Карла.
– Ничего страшного, – ответила Карла. – На улицах горят фонари.
– Но мне ещё надо сварить суп…
– Хоп, хоп, хоп, натягивай кроссовки, Брюква! – взбодрила меня Карла. – Подумай о Борисе!
– Извини, – сказала я Тони, которая с поникшей головой и потухшим взглядом спускалась по лестнице. – Прости, мне надо идти. Но мыльная вода ещё тёплая…
– Хорошо, спасибо, – рассеянно ответила Тони. – Возможно, я потом ещё приму ванну. Просто сначала мне надо найти проклятого хомяка. Ты случайно его не видела?
Я покачала головой.
– В кладовке как-то странно пахнет. Может, он там спрятался?
– Нет, – сказала Тони. – Вонь осталась от бутылки с молоком, которая протекла там на рождество. Разлагающийся хомяк пахнет по-другому, можешь мне поверить. Кроме того, он пропал только сегодня. Ах, Ханна, побудь ещё немного! Мне бы так хотелось поговорить со взрослым человеком!
– Прости, не могу, – ответила я. – Мне действительно надо…
– Ладно, – вздохнула Тони и сделала неописуемо печальное лицо. – Вряд ли мы мирно посидим, я снова начну орать, поэтому иди себе спокойно. По крайней мере одной из нас предстоит приятный вечер.
Я была уверена, никакого приятного вечера мне не предстоит, но тем не менее оставила Тони одну. На ступеньках крыльца я чуть не налетела на Юстуса, её мужа. Слава Богу! Теперь Тони не останется в одиночестве.
Юстус обрадованно чмокнул меня в щёку.
– Привет, Ханна, старая ты карьеристка! Мы с тобой вечность не виделись!
– То же говорит Тони и о тебе, – сказала я. Мне полегчает, если я скину Тонины проблемы на него.
– Да, я знаю. Но сейчас в канцелярии дурдом, – ответил Юстус.
– Здесь тоже, – возразила я. – Когда ты в последний раз видел своих детей в бодрствующем состоянии?
Юлиус засмеялся.
– Маленькие сорванцы всё время бодрствуют! Чтобы по утрам я был не совсем разбит, я сплю сейчас в комнате для гостей. Но даже там слышен рёв! Я тебе скажу, с такими маленькими детьми никогда не будешь скучать. Могу только рекомендовать!
– Тебе не кажется, что Тони тоже охотно выспалась бы ночью?
– Разумеется, охотно бы! Но в настоящий момент об этом нечего и думать.
– Разве что ты будешь вставать вместо неё, – сказала я. Чёрт побери.
– Я бы это делал, но я же не могу кормить. И в отличие от Тони мне надо быть в форме на следующий день. Я ведь зарабатываю нам на жизнь, а на троих детей надо довольно много. Прежде всего потому, что когда-нибудь они вырастут, и им понадобится приличное образование.
– Да, – сказала я. – Знаешь, я спрашиваю себя, так ли уж Тони с тобой повезло. Возможно, она себя тоже об этом спрашивает.
– Сомневаюсь, – откликнулся Юстус. – Честно говоря, я не думаю, что она вообще о чём-нибудь себя спрашивает. Она постоянно жалуется, что ей не с кем поговорить, а когда заводишь с ней разговор о мировой политике, например, о Шароне, она начинает интересоваться, где это находится.