Хлеб и снег
Под желобком-кормушкой тянулся ещё один жёлоб — пустой… Нет, не пустой! По всей огромной длине его — близко, подальше и совсем далеко — редкими пятнами белели яйца!
— Видишь в клетке гнездо? — спросила женщина.
Да, Таня видела в глубине клетки небольшой деревянный ящичек.
— Куры яйца несут только в гнезде — так уж они приучены. А в гнезде отверстие, дырка. Вот яйца и скатываются в сборник.
Таня увидела, что к этому сборнику, к главному жёлобу для яиц, сбегаются маленькие желобки из-под клеток — как ручейки в реку…
— Ну теперь иди! — опять строго сказала женщина. — Не надо им мешать.
Таня снова зашагала между трёхэтажными куриными домами. Куры всё так же колотили в кормушку носами, гребни их упруго подскакивали. Некоторые куры неподвижно и серьёзно сидели в гнёздах. Но кудахтали и кричали они так, будто на пожар созывали! Это они собирались снести яйцо. Тане очень хотелось увидеть, как хоть одно яичко скатится в главный сборник. Но этого она так и не увидела, потому что куриная улица уже кончилась. А перед Таней опять была дверь…
И опять кругом никого! Ну что было делать? Таня открыла эту вторую дверь, хоть на ней тоже было написано какое-то длинное слово — может, и «воспрещается». Вошла, увидела женщину в белом халате и догадалась, какое там было слово: «Заведующая»!
— Здравствуйте! — сказала Таня. — Вы заведующая Анна Павловна?
— Да, я. Здравствуй, — ответила женщина неожиданно громко. Таня даже вздрогнула. Заведующая улыбнулась. — Здесь можно. Куры не слышат.
— Вам записка… — Говорить своим обычным громким голосом было как-то непривычно, Таня даже закашляла. — А почему там надо шептать?
Заведующая дочитала записку.
— Почему шептать-то?.. Куры пугаются. И чужих людей пугаются. От этого есть хуже будут, яиц меньше дадут. Куры очень нервные!.. А если они спокойны, вон какие чудеса делают!
И тут Таня увидела: здесь же в комнате, за невысокой загородочкой, стояли большие плетёные корзины, полные нежных фарфоровых яиц — таких свеженьких, что каждое словно светилось изнутри.
— Красивые? — улыбнулась Анна Павловна.
— Очень!
— Ну вот то-то и оно!.. Выходит, курочек наших надо беречь!
Таня кивнула…
Из комнатки, где сидела заведующая, был, оказывается, выход прямо на улицу. «Вот и хорошо!» — подумала про себя Таня. Не хотелось ей снова идти по куриному городу…
То ли дело весенний лес!..
Теперь он изменился, стал веселее. Солнце припекало жарко, птицы проснулись, и ручьи проснулись, вся дорога растаяла.
Хорошо идти по весенним лужам, когда на ногах у тебя резиновые сапожки. В Москве бы за это уж, наверное, заругали. А здесь нет! Как же ещё пройти, если лужа во всю дорогу?
На душе у Тани спокойно: сделал дело — гуляй смело! Она идёт и думает о всякой всячине. Но больше всего, конечно, о птицефабрике, о курах. Таня спрашивает себя, какие же всё-таки куры — хорошие или плохие?.. Когда вспомнишь их злые круглые глаза, вспомнишь, как они клюют и клюют без передышки, выхватывая друг у друга зёрна из-под носа, — когда подумаешь обо всём этом, то, конечно, скажешь, что куры плохие. Вот лесные птицы — это другое дело. Поют во всё горло, хочешь и ты пой — нисколько их не испугаешь… Но зато куры яйца несут. Таня вспомнила огромные корзины нежно-фарфоровых розовых яичек. Конечно, куры нужней для колхоза — вообще для людей! — чем воробьи или синички… Куры полезные, вот в чём дело!.. А лесные птицы просто хорошие!
Будут жить, как лоси
Коровам в колхозе почёт и уважение. От них молоко, и сметана, и сливки, и масло. Живут коровы на ферме. Это дом под яркой черепичной крышей, с длинными каменными стенами, которые сверкают белизною на старом мартовском снегу.
А на другом конце деревни стоит серый, обтрёпанный всеми непогодами сарай. Над его дверями висит старая железная вывеска, привезённая из города каким-то шутником. На ней написано: «Чайная». Но никакой чайной в сарае, конечно, нет. Здесь лошади живут. Значит, это конюшня. Таня сюда нет-нет да и заглянет. Здесь пусто, темновато, из маленьких окошек под потолком льются столбы белого света. Едва Таня раскроет большую скрипучую дверь, как сразу из полутьмы послышится:
— Это кто, кто там?.. А, Танюшка пожаловала!
— Здравствуйте, дедушка! — кричит Таня.
Конюх дед Авдей старый, и уши у него старые. Когда кричишь, ему кажется, что говоришь обычным голосом. А когда говоришь обычным голосом, он думает, что ты молчишь. Потому Таня и кричит…
Крик, чужой голос — коням беспокойство. Они начинают громко топать коваными ногами, фыркать и храпеть. Но Таню лошади уже почти знают. Берут огромными, мягкими лошадиными губами хлеб и при этом так сильно принюхиваются — быстро вдыхают и выдыхают воздух, — что кажется, на ладонь ветер дует!..
Дед Авдей обходит коней вместе с Таней и рассказывает, кого как зовут. Он, как видно, забыл, что рассказывал про это и раньше, а может, ему просто приятно называть лошадиные имена: это Мальчик, это Рыжак, это Стрелка, это Бабочка. Кони любят деда Авдея, оглядываются на него, косят огромным глазом, тянут к нему свои грустные, всегда опущенные вниз головы. Дед Авдей охлопывает, оглаживает каждого коня и громким фальшивым голосом говорит:
— Ну ничего-ничего! Молодцы! Всё хорошо!..
Как будто лошади могут о чём-то догадаться!..
Потом дед Авдей и Таня заходят в маленький закуток, где навалены мешки с лошадиной едой, а в углу стоят лопаты, вёдра, метла, тележка. Таня садится на табуретку, а дед Авдей прямо на мешки — у него такая одежда, что не страшно испачкаться: латаные штаны, телогрейка, старая солдатская шапка. А у Тани другая одежда — она ведь девочка…
— Ну что новенького? — кричит Таня средним голосом, чтобы деду Авдею казалось, будто она говорит шёпотом…
«Что новенького?» — так здесь все спрашивают, когда начинают разговор, а Таня ведь теперь здешняя.
Дед Авдей печально машет рукой и тоже отвечает шёпотом:
— Вчера одну Бабочку брали. Вот и все наши дела!.. Не дают работы! — Он оглядывается на лошадей, словно боится, как бы они не услышали.
Таня теперь знает, в чём дело, в чём беда старого конюха… В деревне много всякой живности: куры, утки, коровы, козы, овечки. И все они что-нибудь дают колхозу. Их за это любят, кормят…
Лошадь раньше была самым любимым из всех животных. Даже любимей коровы. На лошади можно поехать, куда хочешь и что хочешь отвезти, на лошади пахали, боронили и хлеб убирали. А теперь на лошади никто не согласится ехать. Все любят на машинах, на тракторах. В город — на автобусе. А на лошади засмеют: долго да и медленно. По небу ракеты летают, а ты на лошади!..И в поле работать коняге теперь не позволяют — что он там наработает по сравнению с трактором!.. Теперь нету лошадям ни работы, ни почёта. И живут они в старом сарае, и приставлен к ним старый дед Авдей, который ни на какую другую работу не годится…
— Ну ничего! — тихо кричит Таня. — Всё как-нибудь хорошо получится! — Она утешает деда Авдея, как он совсем недавно утешал своих коняг.
— Да ладно! — вздыхает дед Авдей. — Чего говорить! Мне вот за кормами надо. Поедешь?
Таня кивает головой.
— Тогда говори, кого запрягать! — радуется старый конюх.
— Рыжака!
— А сама небось хочешь Бабочку!
— Рыжака!
Таня и правда хочет Бабочку — она эту белую лошадку больше всех любит. Но дед Авдей говорил: Бабочка вчера работала. Надо и Рыжаку немного дать. Без работы конь застаивается и скучает.
Дед Авдей выводит Рыжака, запрягает его в сани. Здесь, на свету, хорошо видно, какой это ухоженный, чистый конь. Гладкая шерсть его так и отливает густо-коричневым огнём.
— Ты коня лучше не покорми, — строго говорит старый конюх, — а в чистоте содержи!.. Конь — это ж тебе не корова!
Хорошо ехать в санях, да ещё на свежем сене, да ещё по весеннему солнечному деньку!
— Ну, ми-лай! — покрикивает дед Авдей.
И Рыжак припускает рысью, глубоко впечатывая подковы в мягкий снег.