Февраль – дорожки кривые
Альберт Анатольевич Иванов
Февраль — дорожки кривые
Не знаю, где как, а в Подмосковье весной рыбалка, с некоторыми оговорками, фактически запрещена, жди до 10 июня. Есть только одна отдушина — Шатура. На шатурских озерах разрешается удить и в мае, там весь нерест проходит на месяц раньше обычного. Вода теплая, даже зимой озера не замерзают, первенец ГОЭЛРО всю акваторию почему-то греет. За счет сбросов, наверное.
В общем, весной удильщику, если он не хочет нарваться на протоколы и штрафы, некуда деться, кроме Шатуры. А так там ничего, нормально. Карась, окунь, судак, щука… И рыболовная база на берегу озера Святого неплохая — дом на несколько комнат, койки, причал с лодками. Неподалеку от дамбы, на соседнем озере — Заморном — второй, более скромный домик базы, тоже и койки, и лодки. В будни всегда устроишься.
Туда и поехал.
Выехал я электричкой ночью, чтобы добраться засветло. Был я один, хотя в одиночку даже на рыбалке скучно. Да дружки-товарищи только по воскресным дням свободны. Вообще у нас лафа для тунеядцев и лиц так называемых свободных профессий: и в магазинах днем посвободней, и в кино, и на тех же рыббазах в будни просторно.
На конечной станции обнаружился и попутчик. Щуплый, моего возраста, тоже под пятьдесят. Повизгивающие сапоги с непомерными ботфортами, зачехленные удочки, рюкзак. Сначала мы шли независимо по темному еще городку, а возле парка Гагарина он заскрипел позади, догоняя, и по-свойски заметил:
— А холодно все же!.. Закурим, что ли?
Я не совсем понял и предложил ему сигареты, но у него были свои. Просто он набивался в компанию.
— Кури свои, дешевле обойдется, а? — неловко рассмеялся он. И я сразу вспомнил эту далекую поговорку, когда после войны мы сшибали на тротуарах бычки. — А ты знаешь… — панибратски начал он.
Одногодки, тем более рыболовы да охотники быстро сходятся.
— …иду я однажды вечером, поздно — все закрыто, и выходит из такси у гостиницы этакий лорд, я к нему: закурить не найдется?.. Он не спеша вынимает массивный портсигар чистого золота, музыкально отчиняет, а на внутренней крышке, таким, представляешь, полукругом, выложено мелкими бриллиантами: «Кури свои!» По-английски, — пояснил мой попутчик. — В Англии это было. В Кэмбридже.
— В Конотопе, — усмехнулся я. Эту байку я слышал еще в пятом или шестом классе в далекой школе.
— А, — и он вновь рассмеялся. — Вот как можно миллионером стать. На что ловить думаешь? — спросил про самое важное.
Я рыбацкие секреты не таю:
— На манку с корвалолом.
— Угу… Манку — карасю, а корвалол — себе?
Вот умора! Собственно, как все. Думают, заливаю.
— Запах стойкий, — терпеливо вразумил я. — Привлекает. Вон знаменитый Сабанеев и керосином предлагал тесто сдабривать. А уж корвалол… Несколько капель, и хорош.
— Правда? — теперь всерьез заинтересовался он.
— Неделю не выдыхается!
— А я анисовые капли применяю.
— Это все делают. Карась уже привык.
— Ну, корвалол всегда при мне, — ищуще охлопал он боковые карманы.
По грязной, хлюпкой тропке мы наконец выбрались из городка и пошли по твердой насыпи. Слева и справа еле угадывались чащи тростника, пахло гнилым болотом и развороченным торфом.
— А помнишь, какие тут пожары были, когда даже всю Москву хмарью заволокло!
— В отпуске? — спросил я.
Он по-мальчишески хмыкнул:
— Не-а. — И доверительно сообщил: — В командировке. Я там в одной конторе работаю. Сейчас все наше поколение, куда ни плюнь, — либо в «одной конторе», либо в НИИ. Ну и направили вдруг сюда, на ГРЭС. Приятное с полезным! — восхитился он.
— И в таком виде пойдешь? — Я давно уже ничему не удивлялся. — Как мушкетер?
— А у меня и костюм, и туфли с собой. Зорьку отсижу — и на ГРЭС.
Впереди во тьме послышалось, нарастая, какое-то слабое бряканье.
— Э-эй! — вдруг сердито закричал мой спутник. — Фонарик включай!
— А я вижу, — откликнулся свысока чей-то встречный голос.
Попутчик сдернул меня в сторону, мимо нас, потрескивая, прошелестела по воздуху, словно не касаясь земли, какая-то фигура. Я не сразу догадался, что велосипедист.
— Видит он! Как они тут шею не ломают? Себе-то ладно, — возмущался мой спутник, чавкая сапогами и возвращаясь на твердый путь. — Прошлым летом иду я с электрички, наших много было, растянулись впотьмах цепочкой… Слышу: впереди вдруг чертыхаются поочередно, топают, а в последний миг тот, кто прямо передо мной шел, сиганул вбок — тут меня как саданет что-то в грудь, я аж взвыл, а велосипедисту чертову хоть бы хны. Ручкой руля меня задел, да крепко! И даже не кувыркнулся, так и укатил молча, — сокрушался он. — Вот честно, ни машин, никакого транспорта не боюсь, а велосипедистов — притягиваю, что ли… В Воронеже бывал?
— Бывал, не раз.
— А я там жил. Чернавский мост знаешь?.. Шел я с пляжа через реку. Мне тогда лет двенадцать было, только что новые шкеры мне справили, такие брючата — серые в елочку, клеш, из немецкого шевиота. По тротуару себе вышагиваю, сбоку. Гляжу, не пойму, впереди все отскакивают — и на тебе, как в яблочко, врубился в меня пацан на велике — прямо против движения! Оба кубарем! Коленка-то ладно, штанину мне всю изорвал. И сколько таких случаев было… Мать меня тогда весь вечер потом по всем улицам у реки водила, чтоб я того велосипедиста опознал и мои бы штаны оплатили… — Он махнул рукой. — Даже трехколесные на меня наезжают.
Действительно, и мне вспомнилось: под машину, тьфу-тьфу-тьфу, ни разу не попадал, а под велосипед приходилось.
Мой попутчик, судя по всему, был из тех застенчивых, но разговорчивых людей. Попадаются такие по натуре тихие, которые болтливы. Это помогает им как-то преодолеть себя… Он к тебе доверчиво — того же и от тебя ждет. И пожалуй, зачастую не обманывается. Как ты к кому-то, так и тот к тебе.
— Что ж это мы?.. — внезапно спохватился он. — Идем-идем, а все еще незнакомы. Я Анатолий. По-старому Толик.
Я тоже назвался. Мы пожали, не сразу найдя, руки друг другу.
Вскоре и развидневаться стало. Тростник выступил, приблизившись к насыпи. Редкие деревья определились… И за буграми, поросшими кустарником, тонко проступила высокая, из двух надставленных жердей, телеантенна над крышей базы.
Пока мы промыкались с оформлением и устройством, совсем рассвело. Нас поселили не в главном доме на берегу Святого, там шел ремонт, а в домике у озера Заморного, где тоже свой причал с лодками. Правда, на Заморном карася почти и нет, в основном щука, но можно отплыть, а затем втихаря перетащить волоком лодку через низкую дамбу на Святое. Не впервой, опытные.
Мы выбрали себе двухкоечную комнату. Сонный дежурный, тем не менее пытливо окинув нас взором и потускнев оттого, что не тот клиент, медленно выдал нам ключи от лодок, весла, черпаки и спасательные пояса. Затем все же обреченно спросил:
— А больше там никто не идет?.. Жаль, — и вновь завалился на рыхлый диванчик.
— Глянь, во всех комнатах напрочь вырезаны замки, — негодовал Анатолий. — Знаешь, ничего в номере не оставляй. В прошлом году у меня спиннинг увели и трехколенную удочку, на полчаса всего отлучился. Безобразие!
— А чтобы не запирались и втихую не выпивали, — послышался с лежанки мстительный голос дежурного. — Пословицу слышал: «В огонь не лезь, а воде не верь»? Вчера один такой умный нафуздырился, перевернулся на лодке и утонул.
— Совсем?.. — по-глупому спросил Анатолий.
Дежурный показал ладонью:
— Весь. Еле нашли.
— А что же вы…
— У нас не пляж, — строго перебил дежурный. — У нас спасателей по штату нет. У меня тут тридцать лодок, уследи! А пояса на что?.. — Он вздохнул. — Его дома ждут, а он там, — кивнул за окошко, — лежит.
— Что — здесь? — Анатолий потыкал пальцем вниз. Здесь, мол, на базе.
— Почему — здесь… Там! — вновь показал дежурный за окошко. — У второго крылечка. — И встал.
Мы двинулись вслед за ним посмотреть. Зачем?..