Всадник на вороном коне

«Помни, дорогой однополчанин, имена павших героев, дорожи честью и славой нашего соединения, приумножай их. Будь готов по первому зову матери-Родины встать на ее защиту, как встали мы».
Как бы в ответ, в душе Максима зазвучало гайдаровское:
«— Эй, вставайте! — крикнул всадник».
Всадник на вороном коне. Папаха — серая. Сабля — светлая. Звезда — красная! Максим поднял голову, посмотрел на Юру. Лицо друга чуть побледнело, глаза блестят. Он глядел на карту, он слушал ветерана-воина и больше ничего не замечал вокруг. Будто один стоит тут и к нему одному обращен голос из далекого героического боя. Максим придвинулся к Юре, почувствовал плечом его локоть. Юра, не отводя глаз от карты, положил руку на плечо Максима, сжал его. Они были вместе — пионер Максим Синев и солдат Юра Козырьков. И с ними — герой войны, говоривший хрипловатым голосом, и все другие молодые солдаты, и дядя Лева, и вся армия…
Щелкнула кнопка. Замолк магнитофон. Погасли огни на карте-схеме. Но солдаты все стояли неподвижно. И Максим все стоял меж ними, тихий и тоже неподвижный, и ему еще слышался усталый, низкий и хрипловатый голос, пробивающийся сквозь слитный гул боя. Призывный голос воина. Всадника на вороном коне…
Дядя Лева отошел от карты-схемы, и солдаты как бы очнулись, заговорили. Не ожидая пояснений, разглядывали рисунки, фотографии, карты и портреты на стенах.
— Да, это он, — подтвердил дядя Лева, когда солдаты негромко заспорили, глядя на портреты героев.
— Такой молодой! — восхитился солдат с черными горящими глазами.
— Такой молодой. Ему тогда, как вам теперь, восемнадцать было, — с удовольствием сказал дядя Лева и повел рассказ о юных командирах времен Великой Отечественной войны, о мальчишках, которые стремительно мужали в сражениях, несли на плечах такой груз, который и теперь, через года, кажется немыслимым. Просто ли: вести людей в бой, рисковать ими, выполнять задания, всегда связанные с опасностью!
— А погибло их сколько…
— Война была кровавой. Они знали это и знали, на что идут, — просто сказал дядя Лева.
 
7
Воздух густел, густела синева неба, и на востоке уже угадывался ночной фиолетовый тон. Вот-вот день угаснет. Вот-вот наступит тьма, появятся звезды. Словно предваряя их, в воздухе рассеялся какой-то неясный блеск. Пахло листвой, цветами, сильно и сладко пахло. На скамейках возле крылечек сидели женщины и негромко переговаривались. Сосредоточенно возились в песочной яме малыши. Выходили из домов и спешили куда-то, видно на свидание или на танцы, парни и девушки. Фонари еще не зажглись, и лишь некоторые окна светились.
В расположении части было по-сумеречному пустынно и тихо. Расстались возле клуба, из которого едва слышно доносилась музыка.
— Через часок давай здесь встретимся, — предложил дядя.
— А как я узнаю, что уже «через часок»?
— Да-да… Но если задержишься, где тогда тебя искать?
— А вы не ищите. Идите домой, я сам приду, — сказал Максим.
Дядя задумался…
— Ладно. Ты все-таки забеги сюда. Не будет меня — шагай домой.
Дядя — в клуб, а Максим повернул к казарме. Он смело вышел на асфальтированную полосу перед казармами. На скамеечках сидели солдаты и офицеры, курили, о чем-то толковали.
Спросить о Юре постеснялся. Заглянул в окно — Козырькова не было. Решил возвратиться к подъезду. Тут они столкнулись лицом к лицу.
— А я думаю — вот бы ты появился! — обрадовался Юра. — А ты вот он! Пойдем погуляем… Как ты?
— Все в порядке, — благодарно произнес Максим и спросил: — А ваш друг где?
— Бембин? В ленинской комнате. «Боевой листок» оформляет. У него почерк красивый.
Максим вздохнул.
— Чего ты? — удивился Юра.
— У нас в школе тоже не очень хорошо иметь красивый почерк. С одной стороны, хорошо — в тетрадях всегда красиво. А с другой стороны, плохо — поручения дают: то стенгазету пиши, то какой-нибудь альбом заполняй.
— Вот и Прохор, выходит, страдает! А я свое отстрадал! Командир отделения застукал меня за рисованием — и последовали выводы: выполнить заголовки и заставки для «боевого листка»! — с видимым удовольствием сообщил Юра.
Не сговариваясь, они стали искать такое местечко, где народу было бы поменьше, а то и вовсе не было бы. Вышли к спортгородку.
— А у вас как? — осторожно спросил Максим.
— Да так… Мы тут все музей вспоминаем. Особенно сильно там — голос фронтовика, что о боевом пути рассказывал.
— Мне тоже это больше всего запомнилось, — вставил Максим.
— Еще бы… Понимаешь, я по книжкам знаю, что молодым всегда казалось: самые исторические события уже произошли и на долю нового поколения ничего значительного не осталось.
— Так вы же солдат! — Максиму не понятно было, как можно не принимать этого во внимание, как можно забывать об этом хоть на секунду!
— Мне еще предстоит стать солдатом, — сказал Юра и почти явственно услышал слова отца: «Ему еще предстоит стать рабочим».
Вокруг спортгородка проложена гаревая беговая дорожка. По обочинам ее росла трава. По этой траве, огибая спортгородок, и шли Юра и Максим, занятые разговором. Им показалось, что никого поблизости нет, и они говорили свободно и громко. Но вот в гимнастическом углу кто-то появился возле перекладины. На повороте дорожка совсем близко подходила к гимнастическим снарядам. Солдат, который собирался поупражняться на перекладине, помахал рукой:
— Юра, иди сюда!
— Это что за штатский? — спросил Костя, когда Юра и Максим подошли к нему.
— Это наш, — ответил Юра. — Живет по соседству. Он настоящий парень, Максим Синев.
— Будем знакомы, настоящий парень Максим Синев.
Максим лихо хлопнул ладошкой по протянутой руке Кости.
Костя снял ремень, расстегнул воротник, прошелся, разминая плечи, резко разводя руки в стороны, поднимая вверх, отводя назад. Потом стал под перекладиной:
— Считайте!
Удалось ему и теперь подтянуться лишь одиннадцать раз.
— Какое-то заколдованное число! — в сердцах бросил Костя.
— А может, ты просто не способен… пока? — стараясь не обидеть Костю, сказал Юра.
— Как это — не способен? — обиделся Костя. — Сейчас еще попробую.
С трудом подтянулся в одиннадцатый раз и спрыгнул на землю, даже не спрыгнул, а устало сорвался.
— Передохни как следует, — посоветовал Юра.
— Разозлиться надо, — подсказал Максим.
— Во! — подхватил Костя и кинулся на перекладину, и опять после одиннадцати пришлось прервать счет: Костя соскочил, наклонился, уперся руками в колени, уронил голову.
— Не отдохнул ты, рано взялся, — сказал Юра.
Костя согласно кивнул.
Рядом вдруг заговорили:
— А может слабо??
— Много ты знаешь…
Позади стояли два солдата: Прохор Бембин и с ним другой — крупный и, видно, очень сильный.
— Ты, Прохор, не подначивай, — переводя дух, заметил Костя.
— Так «пятерка» тебе обеспечена! — сказал Прохор.
— Я для себя, — бросил Костя.
— Пари, что ли, держал? — спокойно спросил сильный.
— Не, не держал… Просто хотел больше тебя подтянуться, да вот — жила слаба, — признался Костя, выпрямляясь.
— Ты не с того начал, ты руки сперва подкачай, — посоветовал сильный, будто не его результат старался перекрыть Костя. — С гантельками потренируйся, с гирьками… А так сразу трудно…
Максим догадался, что этот сильный и есть Жора Белей, рекорд которого хотел побить Костя.
Жора огляделся, отошел в сторону и вернулся с большой круглой гирей. Бросил ее на землю, поиграл пальцами, разминая их, взял гирю и стал забавляться ею, будто она совсем легкая: вскидывая перед собой, заставлял ее крутиться в воздухе и ловил.
Почти совсем стемнело. Вспыхнули фонари возле казармы, клуба, вдоль дорожек. На небе все сильнее разгорались звезды. А здесь, в спортгородке, ни огонька.
Ребята по очереди тренировались, когда на беговой дорожке появился высокий человек в спортивном костюме. Он бегал — круг, другой… Потом свернул к гимнастическим снарядам. Подойдя, спросил: