Чеки серии "Д"

- Но тогда и я кой-чего не понимаю, - сказала мама. - Если была магнитофонная запись, ставшая одной из важнейших улик, то суду необходимо было объяснить, где и как эта запись была сделана. Разве из-за этой записи вас не привлекли, не пригласили давать показания?.. 
- Да что ты! - рассмеялся отец. - Тогда была тысяча способов, позволяющих не объяснять происхождение записи. Скажем, представитель "органов" выступает с заявлением, что оглашение сведений может повредить расследованию дел, которые ещё находятся в разработке. Или что запись сделана важным информатором, которого нельзя раскрывать, в интересах дальнейшей оперативной работы... 
- Но если суду отказываются рассказать о происхождении записи, то любой адвокат в два счета отметет улику как недействительную, - настаивала мама. 
Теперь и Богатиков хмыкнул. 
- Какой адвокат!.. Если велено засудить валютчиков, под постановление ЦК - все улики принимаются как миленькие, и ни один адвокат не посмел бы спорить... Ага, двенадцать! Есть нужная сила течения! От испанского десанта я отбился - и город мой! 
Он передал кубики отцу. Отец стал встряхивать кубики - и запел, скорчив зверскую рожу: 
Через глаз повязка, 
Через череп шрам, 
Это не жизнь, а сказка, 
Так доложу я вам! 
Добычу при победе 
Мы делим пополам, 
И только малютку леди 
Я выбираю сам!.. 
Он выкинул семь очков - и попал точно на поле, где Ванька только что поставил кабак (купив лицензию у губернатора), в котором пираты, пришедшие с плавания, обязаны просаживать по триста пиастров. 
- Не везет так не везет, - заметил отец, отсчитывая пиастры. 
- А мандарины дольками в собственном соку были вкусными? - спросил Ванька. 
- Обалденными! - ответил отец. - Мы их сожрали на следующий день. С тех пор мне доводилось несколько раз есть такие мандарины, но никогда они не казались мне такими вкусными. 
- Вы были мальчишками, - сказала мама. 
- Мы ими и остались, - живо ответил отец. Он взял гитару, которую заранее, на всякий случай, поставил рядом с собой, и тронул струны, наигрывая пробные аккорды. - Помнишь, - обратился он к Богатикову, - у Димки в его библиотеке была книга, потрепанная вся, сорок пятого, что ль, года издания, биография знаменитого американского физика Роберта Вуда, и Димка ей зачитывался. Этот Роберт Вуд был таким отчаянным экспериментатором, и таким хулиганом, с детских лет, что даже Димке нос бы утер. И у этой биографии был подзаголовок: "Книга о мальчике, который дожил до семидесяти лет, но так и не вырос". Вот и наше поколение... Хотя... 
Он взял ещё один пробный аккорд - и запел: 
А помнишь, друг, команду с нашего двора, 
Послевоенный над веревкой волейбол, 
Пока для секции нам сетку не украл 
Четвертый номер, Коля Зять, известный вор... 
А Богатиков подхватил припев: 
Да, и это - наше поколенье, 
Рудиментом в нынешних мирах, 
Словно полужесткие крепленья 
Или радиолы во дворах... 
Отец пел и пел - эту песню о судьбах всех ребят, составлявших дворовую команду далеких лет. Мы знали, что отец любит Визбора. А по тому, как подпевал Богатиков - и он Визбора любил, и знал хорошо. 
...И вот встречаются два танка, два ферзя, 
На Эльбе встреча, встреча войск далеких стран: 
Идет походкой воровскою Коля Зять, 
Навстречу, руки в брюки, Левочка Куран. 
И тут, ребята, начинается кино, 
И добавляет в это блюдо остроты 
Белова Танечка, глядящая в окно, 
Внутрирайонный гений чистой красоты... 
Надо сказать, отец очень здорово воспроизводил (и воспроизводит, то есть, разумеется) совершенно особые интонации Визбора: и иронические, и одновременно очень добрые. 
...Ну что же, каждый выбрал веру и житье, 
Полсотни игр у смерти выиграв подряд, 
И лишь майор десантных войск Н. Н. Зятьев 
Лежит простреленный под городом Герат. 
Да, уходит наше поколенье, 
Рудиментом в нынешних мирах, 
Словно полужесткие крепленья 
Или радиолы во дворах! 
- Ну уж нет! - Богатиков налил клюквенной настойки (отец делает её сам, и взрослые говорят, что роскошный напиток) и поднялся. - Да, нам за сорок, мы многих друзей потеряли за горизонтом лет, но мы не уходим, и мы не рудименты, потому что... Да, потому что был миг, когда мы стояли над Москвой, распахнувшейся перед нами волшебным королевством, и этот миг никуда не делся, он пророс в нас, он всегда будет с нами, а мы всегда будем тринадцатилетними, и всегда будем жителями сказочного города, жизнь в котором бывала не сахар, но который остался сказочным и не сгинул во времени. Этот миг, он вобрал всю нашу жизнь, прошлую и будущую, он так и длится, просто маскируясь под разные другие мгновения. И не прострелен Седой под городом Герат, а проходит где-то рядом с нами, своей пружинистой походочкой, и, как всегда, за внешней сдержанностью прячет свою порывистость и... и какой-то такой заряд мужской страстности во всем, которая словно огнем опаляла всех девчонок вокруг и была для них важнее красоты и стати... вот он проходит, и готов до конца стоять на том, что считает правильным, и делать то, что считает правильным, не отступив ни на пядь. И, раз уж мы друг друга нашли, то и остальные друзья найдутся. Верно? 
- Верно! - отец тоже поднялся, и они выпили. 
- А все-таки, что там за история с этим транзистором, который вам в Париже выбирал Высоцкий... - начал Ванька. 
Он не договорил, потому что Топа глухо заворчал. В этот вечер Топе позволили быть в доме, при всех, а не во дворе. 
- Что такое, Топа? - спросил отец. 
Топа, встряхнувшись, поднялся и залаял. Отец подошел к окну. 
- Не пойму. Есть, что ли, кто-то во дворе? 
Топа тявкнул несколько раз - не яростно, но вполне уверенно: мол, отвечаю за свои слова. 
Отец поглядел на часы. 
- Батюшки, почти полночь! Это сколько же мы сидим? Ведь вскоре после ужина сели, не позже семи... 
- Да, заигрались, - согласилась мама. - А ведь они у нас ещё не совсем здоровы... Немедленно спать! 
- Но игра и правда очень затягивает, - сказал Богатиков. - Здорово они её придумали! И потом, мы ведь не только играли, мы целую повесть поведали. 
Отец продолжал вглядываться. 
- Подошел, вроде, кто-то. Надо пойти проверить. В такое время зря тревожить не станут. Если только Михалыч опять не сорвался в запой и, забыв о времени, не ползает по всем соседям подряд, прося срочно одолжить ему на бутылку самогона. 
- Это не Михалыч, - сказал я. - На Михалыча Топа реагирует с лютой яростью, а сейчас в Топе ярости нет. 
- Нет... - согласился отец. - Выходит, какой-то человек, которого Топа уважает, - отец направился к дверям. 
- Ты, Гришка? - услышали мы его голос. - Что случилось? Почему в такую пору? 
Про Гришку-вора я много рассказывал. Здесь могу только сказать вкратце, что он замечательный мужик, давно не ворует (кличка за ним после прошлых дел и отсидок осталась), и что, кроме всего прочего, столяр он потрясающий. 
Гришка объяснял что-то отцу - тихо и неразборчиво.