На Двине-Даугаве
— Ну?!
Услыхав этот возглас, Гриша повернулся и только теперь заметил у большой черной доски розового курносого человечка с кольцами золотистых волос вокруг гладкой, блестящей, словно полированной лысины. Голубенькие глазки смотрели на Гришу сердито сквозь стекла, неизвестно как державшиеся на крошечном носу.
— Ну?! — повторил учитель, подождал немножко и, досадливо отмахнувшись от Гриши, кивнул на парту в переднем ряду.
Там было свободное место, и Гриша сел — рядом с коренастым мальчишкой, который сразу же крепко толкнул его коленом и зашептал:
— Ты почему не поклонился? У, будет тебе теперь! Вот посмотришь!
Гриша повернулся и встретился взглядом с зоркими воробьиными глазами. С таким соседом надо быть начеку.
— Твоя фамилия Шумов? Ну, значит будут дразнить шумовкой, — зашептал сосед, — вот увидишь.
Учитель взял со стола туго скатанную в трубку глянцевитую бумагу, развернул ее, повесил на школьную доску, и Гриша увидел богато раскрашенную, покрытую лаком картину. Приклеенная сверху и снизу к двум тоненьким рейкам, она висела ровно, без складок.
И чего только не было на ней нарисовано! В правом ее углу белел домик с черепичной крышей, весь увитый плющом; с высокого порога сходила наземь девушка, держа кувшин на плече, — видно задумала идти к реке. Река была тут же, неподалеку; там колыхалась на волнах лодочка под треугольным парусом, а слева возвышалась шоколадного цвета скала; на ней дикая коза пугливо подняла точеную ножку. Краснощекий охотник, с круглой бородой, в зеленых чулках, в шляпе с перышком, шел к скале — хотел убить козу: за плечами у него висела двустволка. Крестьяне в коротких штанах возвращались откуда-то с граблями. Видна была гора, там росло что-то ровными грядками, будто прислонили к горе зеленую гребенку-расческу. Голуби летали в розовом небе; вдали темными зубцами подымался хвойный лес…
Грише вспомнился знакомый бор, могучие, звонкие под ветром сосны, сыпучий песок глухого оврага, сизый большой круг от догоревшего костра… и висящая в классе картина с таким редким обилием старательно нарисованных вещей расплылась перед его глазами.
— А почему ты не пришел на закон божий? — жарко зашептал его сосед. — У, будет тебе!
— Разве первым уроком был закон? — ожил Гриша, еще не веря своему счастью: отец толковал, что староверам на этот урок ходить не нужно.
— Ну, а как же! Ох, поп и сердитый: нос крючком, борода торчком.
— Я старовер, мне православный закон не надобен.
Сосед даже навалился плечом на Гришу и раскрыл рот от непритворной зависти:
— Не надо ходить на уроки попа?
Учитель в это время говорил что-то, орудуя длинной палкой-указкой, тыкал ею в зеленую гребенку на горе. Вдруг он, такой спокойный с виду, заорал неистово:
— Будете вы слушать или нет, несносные мальчишки?!
Гришин сосед проворно вскочил, сзади зашипели: «Встань, встань!» — и Гриша тоже поднялся.
Учитель, увидев это, сейчас же успокоился и опять стал показывать на гору. Там, оказывается, рос виноград; это только издали он походил на зеленую расческу.
Но Гриша уже не мог толком слушать… Завезли его в город, кинули одного. Не надо ему ни ясных пуговиц, ни этого училища, где на него кричат и толкают коленками…
Если б он знал в ту минуту, что его еще ждет впереди!
2
После урока, на второй перемене, Никаноркин — так звали Гришиного соседа — закричал на весь класс:
— Братцы, слыхали: это Гришка Шумов, столбовер!
Еще не разобрав, в чем дело, кругом с улюлюканьем запрыгали-заскакали мальчишки — иные были по плечо Грише, такая мелкота, — завизжали радостно:
— Столбовер! Столбовер!
Сзади Гришу больно щелкнули по затылку.
— Постойте, — раздался чей-то голос, — покажем его сначала доктору Мейеру!
— К Мейеру! К Мейеру, к доктору!
Гришу крепко схватили за руки и повели. Он не противился: может, это школьная игра, еще неизвестная ему?
По уже знакомому длинному коридору его привели к раскрытой двери, над которой висела дощечка с черной надписью:
1-й параллельный класс
В первом параллельном классе сидел на задней парте рослый мальчуган с широким лицом, сплошь забрызганным золотистыми веснушками, и лениво жевал бублик.
Гришу подвели к нему. Никаноркин, кланяясь в пояс, сказал:
— Мы привели к вам больного, доктор Мейер.
«Доктор Мейер» встал, сунул недоеденный бублик в парту, вытер ладонью рот и спросил сипло:
— На что жалуетесь?
— Ни на что не жалуюсь, — ответил Гриша.
— Отпирается! — пискнули рядом.
«Доктор Мейер» неожиданно ловким и быстрым движением сгреб Гришу за шею обеими руками, согнул его книзу и дал кулаком по спине.
Удар был силен! Гриша почувствовал, как внутри у него все загудело, отдаваясь звоном в ушах. Он с трудом разогнулся, будто сквозь туман увидел веселые лица и, слепой от ярости, растолкав всех, сжав кулаки, пошел на «доктора Мейера».
Тот, не двигаясь, ждал с радостным удивлением.
Гриша толкнул его изо всех сил, доктор споткнулся об острый угол парты, упал; он, правда, сразу же вскочил, но Гриша Шумов, не помня себя, снова кинулся на него, повалил на пол и схватил за горло. Кругом раздались боевые клики и свист. И вдруг все сразу смолкло. Наступила такая странная тишина, что Гриша опомнился, поднял голову.
Позади стоял красавец начальник и глядел на него не мигая.
Гриша вскочил.
— Фамилия? — мелодичным голосом проговорил начальник. — Кто родители?
Гриша Шумов молчал, весь красный, уши у него горели.
— Извинись, извинись! — зашептали рядом. — Скажи, что больше не будешь…
Но Гриша продолжал молчать.
— Ты что же, глух? — слегка повысив голос, спросил начальник.
— Он, видно, недавно из деревни… старовер, — вполголоса отозвался Никаноркин.
— Из деревни? — будто удивляясь чему-то, поднял брови начальник и, бережно сняв двумя пальцами пушинку с рукава своего мундира, проговорил:
— Отец кто, крестьянин? Что ж ты, голубчик, молчишь! Отец — мужик? Это слово тебе понятней? Мужик… оно и видно. Прямо разбой какой-то: за горло людей хватать! Как зовут, спрашиваю!
— Шумов Григорий, — упавшим голосом ответил Гриша.
— Это тебе даром не пройдет, голубчик, я доложу инспектору. Останешься после занятий, слышишь?
Красавец не спеша ушел, щегольски подрагивая на ходу туго обтянутыми синим сукном полными ляжками.
Ученики молчали, окружив Гришу.
Он спросил шепотом:
— Кто это?
— Надзиратель, — ответил Никаноркин. — Виктор Аполлонович. Не бойся. Эко дело — ну, оставят без обеда…
Он принялся заботливо счищать своим рукавом пыль с Гришиной куртки, а остальные мальчишки — среди них был и «доктор Мейер» — стояли тут же и смотрели добрыми глазами, будто прощались с Гришей навеки.
Все это не сулило ничего хорошего.
Вместе с Никаноркиным Гриша вернулся в свой основной приготовительный класс, сел за парту. Никто ему теперь не мешал. Даже Никаноркин сидел молча.
Гриша задумался, уставившись взглядом в черное поле парты, изрезанное ножом вдоль и поперек. Надо бежать отсюда, пока не поздно. Еще тепло, можно идти полями, лесами… Грибы еще не перевелись, он будет их печь на углях, а хлеба дадут в любой деревне. И тут вспомнился ему Ян, с которым он даже не успел толком попрощаться… Вот кто ему нужен был сейчас!
Парта была вся покрыта затейливо вырезанными вензелями, изображениями стрел и сабель; видно, надо всем этим потрудилось не одно поколение школяров. Среди рисунков выделялась крупная надпись: «Сто человек ринулось на него». Все это немного развлекло Гришу, он даже пожалел, что такие незаурядные, на его взгляд, рисунки были кем-то безжалостно залиты чернилами — видно, нарочно.
Сидевший рядом Никаноркин ткнул его локтем, на этот раз легонько: в класс входил новый учитель, плечистый, рыжеусый, с солдатским лицом. Начался урок арифметики.