Идеальная игра (др. перевод) (ЛП)

– Я был слишком зол. Думал, что это я виноват в том, что она ушла. Поэтому решил, раз она все равно никогда не вернется, то какой смысл быть хорошим? И я попадал в большие неприятности.
– В какие, например?
Джек глубоко вздохнул.
– Я много дрался. – Он посмотрел мне в глаза и пожал плечами. – Судя по всему, мало что изменилось. – Живот Джека вздымался и опускался, когда он горько рассмеялся, а я обнаружила, что не могу оторвать от него глаз.
– Он заслужил это, – прошептала я, полулежа на сиденье.
– Он заслужил, правда?
Я улыбнулась.
– Я много дрался. И у меня было достаточно неприятностей, связанных с девушками. В старших классах я придерживался такой философии, если смогу на вечеринке подцепить девчонку или набить кому-нибудь морду, тогда никто не будет обсуждать тот факт, что у меня нет родителей. Секс и драки были моим способом отвлечься.
Я нахмурилась, живот слегка свело от его смелого откровения.
– Что? – Джек повернул голову в мою сторону, в его глазах читалась озабоченность.
– Ты по-прежнему ведешь себя так же, как и раньше, ты знаешь это?
– Знаю. Просто трудно отказаться от старых привычек. К тому же, у меня хорошо получается быть плохим. Спроси Дина.
Я не знала, что сказать. Честно говоря, я не понимала, что чувствовала в этот момент. Я никогда не встречала людей, которые потеряли бы своих родителей не из-за их смерти. Даже не могла представить, каково жить с чувством ответственности за случившееся.
– Когда ты начал играть в бейсбол?
Глаза Джека загорелись.
– Мои бабушка и дедушка записывали нас во всевозможные спортивные секции. Они думали, что это поможет, – легкий смешок сорвался с его губ, уголки которых поползли вверх. – Я не помню, но бабушка говорила, что я плакал каждый раз, когда заканчивался игровой сезон.
Я рассмеялась, представив эту картину.
– Как мило. Ты любил бейсбол уже тогда.
Он выдохнул.
– Стоять на питчерской горке, единственная вещь, в которой я хорош. Единственная вещь, где я ни разу не облажался. И когда я на поле, все остальное меня не волнует. Понимаешь? – Джек повернулся, чтобы посмотреть на меня, его глаза жаждали понимания.
Я улыбнулась, и он продолжил:
– Словно мой разум проясняется, когда я там. И речь идет не о моих родителях или другом дерьме, которое я натворил. Речь идет обо мне, мяче и бэттере. Это единственное место в мире, где я чувствую, что контролирую ситуацию. Будто от моего голоса зависит то, что происходит вокруг меня.
Я хотела сдержаться от желания кивнуть в знак согласия, но вдруг поняла, что уже делаю это.
– Я чувствую то же самое, когда фотографирую. Все, что я не вижу в объективе камеры, уходит на задний план. И я фотографирую то, что сама выбираю. Сама определяю, как будет выглядеть фотография и что на ней будет запечатлено, а что нет. По ту сторону объектива я имею полный контроль над тем, что вижу.
Джек улыбнулся, на щеках появились ямочки.
– Ты понимаешь меня.
– И мне нравится эта твоя сторона, – сказала я, действительно имея в виду то, о чем говорила.
Он скрестил руки на груди.
– Только не привыкай к этому.
Я отшатнулась назад от такого заявления.
– Испортил замечательный момент своим дерьмоведением.
– Дерьмоведением? – передразнил Джек.
– Ага. Своим дерьмовым поведением. – Я выпрямилась на сиденье и снова потянулась к ручке на двери.
– Черт. Прости, Котенок. Не злись на меня. Я только что облажался. – Он схватил меня за плечо и повернул лицом к себе.
– Облажался в чем?
– В этом. – Он указал пальцем сначала на мое лицо, потом на свое.
– В чем? В разговорах на серьезные темы? Знаю, это действительно сложно. – Все, что я могла сделать, это не закатывать глаза.
– У меня действительно никогда не было разговоров на серьезные темы с девушками, – признался он нехотя.
– Как жалко, Джек.
– Если бы я не рассказал тебе сейчас, что с трудом верю людям... – начал объяснять он, но я оборвала его.
– Знаю. И ты имеешь полное право. Но надо же с чего-то начинать. – Джек глубоко вздохнул, и я решила закончить свою мысль. – Рано или поздно ты должен позволить людям войти в твою жизнь.
И под словом «люди» в действительности я подразумевала себя.
Черт.
Джек наклонился ко мне, и я смогла почувствовать тепло его дыхания на своем лице.
– Я знаю, – пробормотал он, сокращая и так маленькое расстояние между нами.
Он обхватил мое лицо своими ладонями и заглянул мне в глаза.
– Я собираюсь поцеловать тебя. – Мое сердце бешено заколотилось в груди, когда мысль остановить парня пронеслась в моем мозгу.
– Это ничего не меняет, – пролепетала я, моя оборона рушилась на глазах.
– Это меняет все. – Джек был так уверен в себе, когда его мягкие губы подавили мой слабый протест.
Глаза закрылись, и я растворилась в теплоте его поцелуя. Его язык, на котором чувствовался аромат корицы, осторожно раздвинул мои губы, когда я позволила ему исследовать мой рот. Джек был нежным, его язык двигался мягко и медленно, вынуждая мое сердце открыться. Его пальцы запутались в волосах у меня на затылке и слегка потянули вниз. Я подняла руку к его лицу и подушечкой большого пальца провела по щеке вниз к подбородку, после чего обхватила его за шею и притянула ближе к себе. Мои губы обезумели, а чувство самообладания растворилось где-то в его вкусе. 
Через какое-то время Джек отклонился назад, наши губы разъединились после последнего легкого поцелуя.
– Это меняет все, – повторил он, все еще удерживая мое лицо в своих ладонях.
– Докажи это.
  
ГЛАВА 6. Джек
 
«Докажи это» – единственные слова, которые она сказала мне, после чего выпрыгнула из машины и быстро скрылась за дверью своей квартиры. Либо она не доверяла всем людям, либо, если быть точнее, она не доверяла только мне. Кэсси Эндрюс не нуждалась в защите, но мне почему-то хотелось защитить её.
Кэсси хотела, чтобы я доказал, что она отличается от всех остальных девчонок, с которыми я был. Очевидно, она не понимала, что уже стала для меня особенной. Я пригласил её на свидание, хотя до этого никогда не водил девушек на свидания, ведь проще подцепить какую-нибудь цыпочку на вечеринке или в клубе. С пивом в руке и на публике я мог сделать что угодно.
Но пригласить Кэсси на свидание средь бела дня, абсолютно трезвым и без единой души вокруг… этого я никогда не делал раньше. Она заставила меня изрядно понервничать. Я понял, что она не такая как все девчонки уже в тот момент, когда увидел на её лице отвращение после того, как назвал её Котенком. Большинство девчонок растеклись бы лужицей, если бы я назвал их подобным прозвищем. Но не Кэсси. Она выглядела так, словно хотела заехать мне в челюсть.
А я с тех самых пор хотел её поцеловать.
Первый пункт в моем плане «Доказать Кэсси, что я серьезен» состоял в том, чтобы отказаться от привычных посиделок в кафешке в окружении разнообразных девочек-фанаток, и вместо этого обедать за одним столиком с Кэсси. Я полагал, что, уделяя ей внимание на публике, я покажу серьезность своих намерений. В первый месяц мне вслед неслись ехидные перешептывания и жесткие комментарии, а товарищи по команде отпускали шуточки при каждом удобном случае. Не говоря уже о беспрестанных советах, которые стремились мне дать все женщины в кампусе в возрасте до тридцати лет.
Раньше я не понимал, как трудно постоянно отказывать женщинам. Одно дело цеплять их, а потом время от времени звонить, но быть полностью за пределами «рынка»… прежде мне с этим сталкиваться не приходилось. Проще говоря, девушки не любят быть отвергнутыми, особенно из-за другой девушки.
Но никто не знал, какого это быть мной. Я, наконец-то, встретил девушку, которая не пыталась поразить меня. Её не волновало, что я делаю как спортсмен; её больше волновало, что я делаю как человек. И я окунулся в этот омут с головой, обеими руками держась за Кэсси.