Дамка хочет говорить

Любушка смело подошла к собакам.
— Смотри, Дамка, бульдог, — у нас таких нет, в книжке видела. Вот, наверное, геройская собака!
«Ринг лаек русско-европейских», — прочитала Любушка. — Они здорово лают.
— А почему они сейчас не лают? Надо подать им пример? — спросила я Любушку и залаяла что есть духу. Но никто не заметил, а сидевшие за веревкой лайки удивленно взглянули на меня, и ни одна даже не отозвалась; а я так хотела их послушать!
Любушка не стоит долго на одном месте, все торопится разных собак посмотреть.
— Ой, — воскликнула она. — Гулливер-собака! И шерсть красная!
Возле ног высокого хозяина с палочкой спокойно сидела огромная собака.
— Почему у вашей собаки нет ни одной медали? — спросила Любушка.
Хозяин повернулся к ней:
— Ой… — всполошилась Любушка. — Вы меня не видите?
— Не вижу, но знаю, что ты хорошая девочка, — сказал слепой.
— Вашей собаке обязательно дадут медаль, самую лучшую.
— Спасибо, славная девочка. Тоже, надеюсь, Мэри заслужила это.
Тут к нам подошли мальчики с дядей. Он обратился к слепому.
— Разрешите рассказать сыновьям о вашей собаке… Это редкая для здешних мест порода. Живет в Америке. Называют ее «кровавой» за цвет шерсти. Но она самая добрейшая собака в мире… Прекрасные темные, большие глаза. Обратите внимание, ребята, морда похожа на продолговатое лицо человека… совершенно человеческое выражение, смотрит на всех с грустью, как бы всех жалеет… Потерялся ребенок — найдет. Чутье у нее настолько тонкое, что ученые предлагают использовать ее для раннего распознавания некоторых болезней у людей, например скарлатины… Такая собака легко обнаруживает самую малую утечку газа и находит залежи руд… Многое что она может, но… Я вычитал в журнале, как пытались превратить ее в полицейскую, потому что обоняние «кровавой» собаки превосходит чутье овчарки.
Я учуяла Андрюшу и понеслась к нему.
— Найду уже записали, — сказал он Любушке. — Скоро начнется.
— Давай запишем Дамку, — предложила она.
— Не догадались все же ошейник надеть, — сказала мне Любушка. — Ты похожа была бы на других собак.
Любушка подходила то к одному, то к другому столу. Любушка молча стояла, спрятав зачем-то руки за спину. Наконец, набравшись смелости, спросила:
— Вы судья? Возьмите мою Дамку на выставку.
Судья посмотрел на Любушку, на меня.
— Мы дворняг не берем.
— Вам не нравится Дамка?
Судья, не глядя на меня, ответил:
— Почему же, хорошая дворняга, только на выставку не подходит.
Любушка отошла от стола.
— Знаешь, Дамка, лучше подойду к тете судье и скажу: Дамка — самая добрая, самая послушная, не бойтесь, не укусит, даже не думайте, возьмите и погладьте… Позовет, ты сразу подойди и на задние лапы — служи… Только Дамку никто не учил. Ведерко с водой сама научилась таскать… Она все понимает, только ее надо немножко поучить. Ведь у нас в деревне собачей школы нет и цирка нет.
Любушка подошла к другому столу.
— Тебе чего, девочка? — спросила судья.
— Запишите мою собачку.
— Милая девочка, мы не записываем дворняжек.
— Она очень добрая и всех любит, — сказала Любушка. И опять почему-то все рассмеялись, только судья нисколечко. Почему хозяева собак смеются надо мной?
— Дамка вам нравится? — строго спросила Любушка.
— Очень милая, но старенькая, а мы помоложе берем, отбираем лучших для охоты, помощи слепым, для пограничников.
— Все равно моя Дамка лучше всех! — сказала Любушка.
— Ничего, не унывай, Дамка, нисколечко не унывай, — сказала грустно Любушка.
Любушка, не надо! Думаешь, что я хочу участвовать в конкурсе? А я не хочу! Не хочу!
— Не скули. Неужели есть захотела. Раз напросилась на выставку — терпи, а то скажут, какая ты неученая.
Любушка подошла к другому столу.
— Добрый день! А моя Дамка воду носит в моем ведерочке.
— Молодец, — сказал судья.
— Она вообще мне помогает, а если подучить — слепого может водить на работу и с работы, и в магазин, и в гости, и везде по улицам.
— Охотно верю, ну и что?
— Только у нас в деревне нет слепых.
— Прекрасно. Ну и что?
— Возьмите ее на выставку, я знаю, вы тоже добрый.
— Тоже. А кого ты имеешь в виду. Себя?
— Нет, Дамку.
— Дворняг не выставляем.
— Ну почему? Чем дворняжка хуже других?
— Дворняга твоя беспородная, — сказал мальчик, хозяин большой собаки с медалями на шее.
— А что такое «беспородная?»
— Вырастешь — узнаешь.
— Ну да, всегда так говорят, когда не хотят сказать… Что ли моя Дамка плохая?
— Я сказал: беспородная, — ответил упрямо мальчик.
— Да ничего, симпатичная, — сказал судья.
— Вам, значит, нравится?
— Конечно.
— Ну все-все судьи так говорят, а никто не берет. Прямо зла не хватает… Ладно, расскажу про нее…
— Я все знаю, — сказал судья, беря бумаги у подошедшего хозяина собаки.
— Честное слово, не знаете, какая Дамка. Она не только двор охраняет, а с нами по лесу бегает, купается, в лагере космонавтом была. И служить может. Дамка, служи!
Я поднялась на задние лапы, хотя было больно почему-то. Иногда вдруг так заболят лапы, хоть визжи. Сейчас я терпела, сжав зубы, но судья не смотрел на меня. Любушка, видно, догадалась, что мне больно:
— Хватит, Дамка, молодец. Видите, послушалась.
Но судья не видел ни Любушки, ни меня, он что-то писал.
Вот ведь не хотят записывать, не любят тут дворняжек. Почти в каждом дворе нас держат, а вот судьи не любят нас… Ну почему о дворняжках многие говорят с презрением, словно мы никуда не годные? Мы всегда во дворе, хозяева на нас надеются и любят. Нас много. Пройди по деревне, и в каждом дворе мы. Значит, мы нужны! А если бы нас не было! Как бы жил без нас человек? Неужели судьи не понимают этого?
Мы отошли, и Любушка задумалась. Неужели я в чем-то виновата?
— Не ходите и время не тратьте, — услышала я голос равнодушного судьи. — Никакая она у вас не декоративная, обыкновенная дворняга.
А эта дворняжка была красивенькая, беленькая, чистенькая, как Тим. Наверное, только в комнате живет. Я подбежала к ней и сказала с сочувствием. «Не записывают? Меня тоже. Я тоже дворняжка. Ну ладно, не унывай». А она не поняла, недружелюбно заворчала на меня.
Я подбежала к Любушке:
— Ну что я могу поделать, Дамка, не берут. Видишь, на каждую собаку у хозяев есть какие-то бумажки, наверно, документы… У больших людей есть паспорт, ой много всяких документов есть, и почетные грамоты бывают у очень хороших людей. У мамы и папы тоже есть. А у меня только одни метрики, а у тебя совсем ничего нет… Я дома напишу тебе метрики… А сейчас пойдем еще раз к тете… Ладно, ты не будешь выставляться, пусть. Мы попросим, чтобы судья написала, какая ты. Может, отличную отметку поставит… А то приедем домой, нас спросят: как оценили Дамку? Если начну рассказывать, скажут, опять привираешь, Любушка. А я тогда — вот пожалуйста, документик читайте… Не унывай, Дамка, идем к тете, вот увидишь, повезет нам. Ты заметила, она внимательно смотрела на нас, не то что другие судьи.
И мы опять подошли к тете. Теперь возле нее сидели еще дядечки. Лучше бы говорить с одной тетей, но что поделаешь?
— Ладно, мы согласны, не выставляйте Дамку, пусть зрителем будет, — сказала Любушка. — Только поставьте ей отметку.
Любушка, ну зачем нам отметка? В деревне меня все знают, какая я. А судьи меня не знают.
— Отметку! — удивилась судья. — Какую?
— Хорошую. Вы же сами сказали «милая собачка». А если я в деревне девчонкам скажу, что судьи похвалили Дамку, могут не поверить. Скажут, а где документ?
Дяди переглянулись, а один сразу согласился.
— Верно, могут и спросить. Мы ведь всем собакам даем документы.
— Я Любушка Никитина, а собачка — Дамка Никитича. Про меня не надо писать, а то скажут, что я выпросила…
— Мы верим тебе, Любушка. Дамка Никитина славная у тебя, а ты добрая и настойчивая девочка.