Кеворка-небожитель

Цытирик слушал с восторгом, а когда певцы закончили, сказал:
— Кев, должен тебя сразу предупредить, что тебя ждет… словом, готовься к тотальной проверке на всех уровнях. Я лично обязан тебя полностью просветить во всех смыслах. У нас теперь новые порядки: мы у себя не только описываем, но и делаем глубинное обследование. А Лабиринт потом занимается проблемой в целом… Гут, а где же Раплет? Ступай к нему. Тебе было уже сказано, что нельзя его так долго держать в отключке, так он может оттуда не вернуться. Да! Еще одна деталь. Не забудь, пожалуйста, принести мне его записи, все отчеты по «Пятилистнику» — а также — информацию по космической поддержке. Я должен ее проверить, прежде чем отправим ее в Лабиринт.
Гут ушел, потом за ним следом ушел Кеворка — и даже не посмотрел в нашу сторону.
Аленька, как ошпаренный, закричал ему:
— Бросил нас одних… мы ничего здесь не знаем, не понимаем… Обещал придти нам на помощь! Врун ты и предатель, вот ты кто! — Аленька стал кидаться на стенку и разбил себе лоб.
Гут снова проник к нам тем же своим путем, как и раньше, и набросил на Аленьку сетку, как на буйного.
— Я им не псих! Я им не позволю издеваться над человеком. — прохрипел Аленька, заплакал от бессилия и повалился на пол.
Мы окружили его и стали утешать его и себя.
 
РАЗГОВОР НАЕДИНЕ
Они вышли из камеры слежения. Великий Цытирик шел впереди и прокладывал дорогу в лиловом мраке, который стал заметно светлеть, превращаясь в сиреневый туман. Кеворка едва касался его следов, легко прыгая за ним.
— Не отвык от наших дорог? — спросил Цытирик, не оборачиваясь.
— Немного! У них, где я жил, дороги очень-очень твердые, совсем следов не оставляют.
— Не может быть! Как же они тогда могут вообще передвигаться?
— Они даже не представляют, что нужно иначе. Как хорошо, что я вернулся наконец!
— Рад за тебя и рад тебя видеть, — Цытирик неожиданно оглянулся и дальше продолжал путь спиной вперед, чтобы видеть лицо разведчика, — но кое-что меня, знаешь, немного смущает… Какие у тебя личные впечатления? Ничего, что я так, с наскоку, не даю тебе отдохнуть?
— Мне сейчас как-то не до отдыха. А впечатления… — как всегда, странные. На этот раз, вы знаете, я летел полностью превращенный. Светилам для чего-то понадобилось, чтобы я был на Земле мальчишкой. Я там так раскрутился, что совсем позабыл и об Альдебаране, и о себе … скажу вам честно, такого со мной еще не бывало ни разу за все время, что я летал — уж очень на этот раз ощутимы помехи…
— Я должен тебя огорчить: к сожалению, это не помехи, а твое собственное новое излучение. Я несколько раз проверил твой спектр, пока вы приальдебаранивались — думал — возможно, какой-то сбой в аппаратуре. Честно признаться, твой спектр, меня напугал: боюсь, тебе не пройти Лабиринта — накисты тебя заволнуют. За твое отсутствие Нак Пакуа выдвинул вместо себя Ноленса, а Вейса задвинул — такой дотошный, его не проведешь, всех видит насквозь — без всяких приборов. Так что вот… А что за материал ты привез? Чем он интересен? Что-то я не нахожу в немничего особенного, но может быть, я ошибся или же чего-нибудь недопонимаю………
— Вы помните, о Великий, на этот раз руководить похищением было поручено Раплету, его первое серьезное испытание. Он сам их выбрал — по его словам, несколько типичных земных образцов. Мне только оставалось ему подыгрывать, а я поначалу ну никак не мог втянуться в эту игру. Потому-то мы так долго раскачивались, пробыли там дольше, чем надо, как я теперь понимаю. Признаюсь только вам: они не кажутся мне типичными — каждый из них неповторим в своем роде. И еще… странное чувство…… Они называют его «привязанностью»… Как будто кто-то невидимой, но прочной веревкой привязал меня к этим земным детям. Меня очень беспокоит их дальнейшая судьба.
Лицо Цытирика потемнело.
— Так вот откуда у тебя ощущение помех и собственной чужеродности. Нет! Никаких чужаков. Чтобы и думать об этом забыл — понадобишься для нового большого дела. Пока тебя не было, Нак Пакуа — этот Наук-Паук! — превратил систему в неравномерно вырожденную: войны не утихают ни на минуту. Наша задача — систему выправить и привести в исполнение триединство Фигософа: спокойствие, равновесие, невмешательство. Последнее время, откровенно говоря, у меня на губах вкус бороды Нака. Уверен: будет схватка, ее нам не избежать. Ты должен быть чист — так что никакой связи с прикатчиками, даже мысленно, мысленно — тем более, это самый большой альдебаранский грех — если ты еще не забыл наших законов! Они пройдут все положенные им испытания в Лабиринте, потом их припишут к засушенным шнурам суперпамяти — считай, они уже свободны от жизни.
— Вы этого не сделаете, Великий!
— Я — нет, это — не мое дело, но есть другие.
— Это бесчеловечно — я этого не допущу!
— Вот как ты заговорил: нет, это не наш язык. Забудь его. Не знаю, говорить тебе это или нет? Боюсь напугать тебя, да и себя тоже. Не хотел об этом даже думать… но ты чем-то мне напомнил Вилта. Ты должен о нем знать по учебникам космогонии. Легендарный разведчик. Проникал в дальние Галактики и возвращался без единой царапины в памяти. Трижды успешно проникал на Землю и привез столько интересных образцов, сколько тебе, мой друг, и не снилось, а на четвертый раз… сгорел. — Цытирик перешел на шепот: — Однако об этом наша история умалчивает…
— Как — сгорел?! Не может быть — я наизусть знаю его биографию, все детали.
— Извини меня, но, значит, ты ничего не знаешь. Вилт сгорел… «от любви». Но что это такое никто из нас не знает. Лабиринт бьется над этой загадкой не одно тысячелетие по Хартингу, но, как говорят там, откуда ты только что прилетел — воз и ныне там, — блеснул своим знанием чужого языка Цытирик. — Какая-то невидимая, страшная, всепроникающая зараза… Вилт дошел до такой низости, что остался там навсегда и выболтал им наши секреты, еще хорошо, что знал он не так много, мы ведь очень предусмотрительные. Пришлось его убирать прицельным лучом — его там убила молния. Надеюсь, тебе подобное не грозит?
Кеворка хотел ответить, что нет, не грозит, но сказал:
— Я, понимаете, предупредил их… о похищении. — И тяжело вздохнул. — Я не мог иначе. Со мной действительно что-то такое сделалось…
— Не узнаю тебя, мой славный Кев! — вознегодовал Цытирик. И в эту минуту стал на себя непохож, как будто Кеворка успел передать ему частичку собственного смятения. — Вспомни, когда ты летал к Аджарте — даже оттуда ты вернулся самим собой, такое сложное похищение, такие безумно опасные излучающие образцы! Даже этот завистник Нак, который, правда, завидует даже обыкновенному грибу, восхитился твоей работой и устроил в твою честь салют перед Дворцом Светил. Такого не каждый разведчик удостаивается. Уж я-то как-нибудь знаю.
— Как это было давно, я все забыл…
— Забывать — великое искусство. Я тебе помогу забыть твоих прикатчиков. Я очень хорошо умею не только все помнить, но кое что и забывать, если возникает такая необходимость. Недаром же мне доверено писать нашу историю. Хартингское Время знало, на ком остановиться и сделать свой выбор, — усмехнулся Цытирик.
Перед ними выросли меховые двери стационара, а позади раздались тяжелые шаги и жалобные всхлипы. Цытирик и Кеворка обернулись: к ним со всех ног бежал Гут.
— Раплет, Раплет… — кричал он, — Раплет, Раплет…
— Что — Раплет? Что у тебя опять? — сердито спросил Цытирик. — Вечно у тебя что-нибудь неладное, всякие глупые осложнения. Без неприятностей ведь не можешь.
— Не могу, — согласился безропотно Гут. — Я его всего почистил, снял старые ошметки, он стал у меня совсем как новенький. Я его завел на полную катушку, а он как врежет мне — и убежал. Не знаю даже — за что. Вот еле-еле до вас доплелся… Ой-йе-ей! — Гут осторожно дотронулся до огромной шишки, которая красовалась у него на лбу.
— Где он? — завопил Цытирик. — А информация? Информация где? Ты у него ее взял?