Река твоих отцов
Теперь учитель установил над быстрой рекой большой деревянный диск с прикрепленными к его ободу банками из-под рыбных консервов. Диск, наподобие мельничного колеса, вращался силой течения. Банки зачерпывали воду и опрокидывались над деревянным желобком. По желобку вода бежала в жестяную трубу, уложенную горизонтально на стойки, и вода беспрерывно струилась сквозь проколотые в трубе отверстия. Вот вам и «вечный умывальник» — сразу на пятнадцать человек!
Потом Николай Павлович взялся за перекладку печи, у которой была слабая тяга. А справившись с печью, хотел было доштукатурить один из учебных кабинетов. Но тут ребята напомнили, что пора отправиться в поход к Горячему Ключу.
— Верно, чуть не забыл, — засмеялся учитель. — Надо, пожалуй, в тайгу сходить.
У школы были свои долбленые лодки. За зиму они рассохлись. Ребята латали их кусками белой жести, конопатили, промазывали смолой. Путь предстоял дальний, против быстрого течения.
* * *В погожий день рано утром четыре ульмагды отчалили от берега. На «флагмане» старшим был Кирилл Батум. Второй лодкой командовал Ким Пунадинка, третьей — Рома Акунка. Николай Павлович замыкал кильватерную колонну «тумнинской флотилии». Он стоял на корме с длинным шестом и, погружая его до дна, толкал вперед тяжелую ульмагду.
Лодки шли медленно вдоль лесистых берегов. Ярко светило солнце. Легкий ветер сквозил в зарослях чернотала, склонившихся над водой. Поверхность реки была гладкой. Не видно течения. Но стоило кому-нибудь на минуту зазеваться, пропустить один-два замаха шестом — и лодку тут же относило назад. Местами попадались бурные перекаты, и на них особенно трудно было править.
На последней ульмагде, прижавшись друг к другу, сидели два большеголовых мальчика — Костя Мулинка и Петя Акунка. Костя перешел в третий класс, а Петя — во второй. Они не были родственниками, но в Уське их называли «братиками». Когда они начинали возиться, Николай Павлович кричал им:
— Братики, тихо, а то с вами опять случится беда!
— Теперь вода теплая — не страшно, — весело ответил Петя и добавил: — Не оставим друг друга в беде.
— Нет уж, братики, второй беды не нужно, — возразил учитель.
Случилось это зимой после уроков, когда мальчики высыпали на лед Тумнина. Кто катался с горы на широких, подклеенных мехом лыжах. Кто играл в хоккей, гоняя самодельными клюшками консервную банку вместо шайбы. Костя и Петя так увлеклись игрой, что ушли километра за три вверх по реке.
Они не заметили, как наступили сумерки. Но возвращаться домой не хотелось. Гоняя перед собой консервную банку, Петя пустился вслед за ней и в нескольких метрах от берега попал в полынью.
— Костя! — успел закричать Петя, хватаясь за тонкую ледяную кромку, но окоченевшие руки соскользнули с нее, и мальчик ушел под воду.
Костя кинулся к полынье и, чтобы не обломать лед, лег на живот и стал ползти.
Он подполз к самому краю полыньи. Как только вода на мгновение вытолкнула Петю наверх, быстро подал ему клюшку и стал тянуть ее. Лед под ним трещал, проламывался, но Костя все же понемногу отползал от полыньи и тянул за собой тяжелого из-за намокшей одежды Петю. Ни встать, ни идти Петя уже не мог. Он весь покрылся льдом и превратился в бесформенную белую глыбу. Поднять его и нести Косте было не под силу. Он тащил его то за рукав, то за полу короткой шубенки, а когда устал, принялся толкать его вперед. Когда через час за поворотом реки показались огни поселка, Костя стал кричать. Услышав крик о помощи, на берег побежали люди. И тут Костя зашатался, упал.
Ни он, ни Петя уже не слышали, как чьи-то сильные руки подняли их со льда реки и понесли в дом.
Четыре дня они оба пролежали с простудой, а потом вместе пришли в школу. За то, что Костя не оставил в беде товарища, спас его, учитель перед всем классом похвалил малыша. С тех пор друзья стали неразлучными. Поэтому их и называли «братиками».
…Часа три ульмагды двигались вверх по Тумнину, и, когда вдали показалась песчаная отмель, Николай Павлович велел Кириллу причаливать к берегу.
Ребята принялись сооружать шалаши. Кривыми охотничьими ножами срезали с толстых кедровых стволов морщинистую кору. Потом нарубили ивовых веток, затесали их, вбили в землю. Спустя час под тенистым склоном сопки выросли три вместительных шалаша.
Рома Акунка, захватив небольшую сеть, отправился рыбачить. Кирилл Батум взял со дна лодки ружье и пошел пострелять рябчиков на ужин.
За Кириллом увязался его младший брат Мишка.
Тем временем Ким Пунадинка развел костер. Все уселись вокруг огня, и отсвет пламени заиграл на скуластых лицах ребят. Некоторое время сидели молча. Потом Коля Копинка попросил:
— Николай Павлович, почитайте нам «Бежин луг»!
— Нет, лучше «Дед Архип и Ленька», — предложила Валя Бисянка.
— Ох, нехороший он, дед Архип, — злой очень! — вмешалась Галина Мулинка, шустрая девочка с живыми, быстрыми глазками. — У Ваньки Жукова дедушка куда лучше!
Ким подбросил сухих веток в костер, и пламя с треском рванулось вверх.
Солнце все опускалось. На горизонте вспыхнула полоса заката. Но было еще светло. Где-то печально прокричала сова. Рябчики, вспугнутые огнем, небольшими стайками перелетали с ветки на ветку, не находя себе места. Порой ветер доносил из зарослей какие-то странные шорохи, словно там притаился кто-то. Ребята настораживались.
— Николай Павлович, а приехал дедушка к Ваньке Жукову? — спросила Валя Бисянка, прижавшись к Соне Ауканке, своей подружке.
— Конечно, приехал, — уверенно ответил за учителя Витя Еменка. — Ванька Жуков, наверно, неглупый — в деревню заказное письмо послал.
Сидоров молчал. «Пускай, — думал он, — ребята гадают. Значит, книги, которые я даю им читать, волнуют».
— Ну как же он приехал? — рассердился Ким Пунадинка. — Письмо-то Ванька бросил в ящик без адреса. Просто написал: «На деревню дедушке».
— Верно, совсем забыла, — вздохнула Валя. — Жаль Ваньку.
Пока ребята беседовали у костра, Кирилл Батум пробирался сквозь таежные заросли. За ним, чуть вразвалку и широко размахивая руками, шагал Мишка.
Можно было подумать, что вблизи не было рябчиков и поэтому охотники зашли так далеко. Но не рябчики интересовали их теперь: едва войдя в лес, Кирилл обнаружил свежий след сохатого, и юным таежником завладела охотничья страсть.
«Вот это здорово, — думал про себя Кирилл, — догнать бы побыстрей сохатого, подстрелить его. Мясо привезу в столовую тете Глаше, а из шкуры дедушка сделает для нашего музея чучело. — Но тут же, нащупав за плечом дробовик, с грустью вздохнул: — Жаль, что настоящего ружья не захватил».
— Миша, замечай, куда идем! — приказал он брату, и Миша, неотступно следуя за ним, все время надламывал кусты.
— Здесь и медведь прошел, — вдруг шепотом сказал Кирилл, показывая брату пятипалый след на траве. — Не отставай!
— Кирилка, давай лучше рябчиков стрелять! — жалобно заскулил струсивший Миша. — Ни сохатого, ни медведя из этого ружьишка не убьем. Гляди, беда будет!
— Не бойся, медведь здесь два дня назад шлялся, — уверенным тоном успокоил его Кирилл. И верно: след был несвежий, трава, примятая лапами зверя, местами уже распрямилась.
Вышли к горному ключу. Напились, умылись студеной водой, сели передохнуть.
Уже собрались было идти дальше, но вдруг неподалеку захрустел валежник, и они увидели, как, сбивая рогами ветки, продирается сквозь заросли сохатый. Опустив голову, он подошел к ключу и, испугавшись собственного отражения, отпрянул. Но в следующую минуту, поняв, в чем дело, припал мохнатыми губами к воде. Напившись, сохатый выпрямился, осмотрелся по сторонам и, вдруг заметив людей, насторожился, приготовился к прыжку. Кирилл словно ожидал этой минуты, и, прицелившись, выпустил заряд дроби прямо в морду сохатому.
Зверь взревел, замотал головой, облизнул кровь с верхней губы. И не успел охотник выстрелить еще раз, как сохатый пошел прямо на него. Кирилл прыгнул за толстый ствол тополя, плотно прижался к нему всем телом, а Миша полез на соседнее дерево.
