Роковая строка Памеджаи
Жрец Исиды был удовлетворен тем, как великий фараон оценил его многолетний труд и труд его бесчисленных помощников – художников, скульпторов, каменотесов. О труде десятков тысяч рабов он не думал. Это было так естественно, что десятки тысяч рук изо дня в день осуществляли замысел мудрого жреца. Но радость, которую испытывал верховный жрец, была омрачена пустяком. Однако об этом пустяке надо было помнить. Желание царицы заполучить во дворец скульптора и камнереза Памеджаи требовало немедленного выполнения, а выполнить эту прихоть оказалось невозможным по той простой причине, что Памеджаи не оказалось нигде. Писец Ш – беса, который поручал Памеджаи сделать посвятительную надпись на брачной стеле Рамсеса, уверяет, что он видел Памеджаи у колодца тяжко больного, в сильном жару, страдающего от безмерной жажды. Пабеса уверяет, что он предложил Памеджаи вернуться в свою хижину с тем, чтобы лекарь из рабов попытался его исцелить, но Памеджаи говорил о том, что не уйдет от колодца, пока страшная жажда, мучающая его, не пройдет. И вот Пабеса оставил раба у колодца, и больше его никто никогда не видел. Если верить писцу Пабесе, то получается, что раб Памеджаи умер у колодца, а люди, которые пришли за водой, отдали ему последний долг. Не впервые рабам приходится хоронить раба без священных пелен и бальзамировщиков. Но кто сделал это и когда, невозможно узнать. За десять дней, которые прошли с тех пор, как Пабеса видел раба Памеджаи у колодца, умерло больше десятка рабов из тех, кто живет в поселке пещерного храма. Где и как узнать об этом?
Верховный жрец вдруг поймал себя на мысли о том, что слишком много думает о каком-то жалком рабе, хотя он и был искусным камнерезом. «Какое имеет значение, – подумал он. – Я тотчас же позову искусного мастера и велю ему назваться Памеджаи. Надо вспомнить, каким был по возрасту Памеджаи… Примерно лет за тридцать?… Вот такого и надо послать во дворец».
В тот же день во дворец был послан искусный мастер, один из многих сотен мастеров, которые работали на отделке пещерного храма. И по приказанию верховного жреца этот мастер назвал себя Памеджаи. Мало того, верховный жрец не побоялся согрешить и велел соврать, будто этот мастер делал все то, что сделал Памеджаи. Новый Памеджаи был польщен. Он отлично знал работу настоящего Памеджаи, и ему показалось весьма лестным, что его посылают во дворец, да еще с такой рекомендацией. Впрочем, хоть он и отдавал должное настоящему Памеджаи, в своей работе он нисколько не сомневался и был уверен в том, что выполнит все задуманное великой царской женой.
Новый Памеджаи принялся за украшение покоев царицы в только что воздвигнутом прекрасном дворце. Но работать ему пришлось недолго и даже не довелось закончить отделку одной стены. А случилось это вот почему…
* * *Как только верховный жрец, мудрый жрец Исиды, нашел нового Памеджаи и избавился от этой ненужной заботы, он тотчас же вспомнил, что его величество, будь он жив, здрав и невредим, пожелал, чтобы его любимый сын, прославленный своей ученостью Сатни-Хемуас, прочел брачную стелу в пещерном храме. Теперь ему, верховному жрецу, предстояло вместе с сыном фараона снова побывать в пещерном храме, и тогда все главные заботы и тревоги, которые не оставляли его на протяжении всех тех лет, пока долбили храм в горе, уйдут от него. Ему останется только позаботиться о том, чтобы жрецы доставили из Фив и Мемфиса прекрасные благовония, а садовники из цветущих садов фараона доставили бы для священных жертв самые превосходные плоды и самый сладкий виноград. Подумав о том, как близок час почти уже совсем беспечной жизни, верховный жрец улыбнулся. Ему было приятно сознавать, что все задуманное им для того, чтобы возвеличить фараона, а заодно и себя, – все сделано, все выполнено.
На следующий день Сатни-Хемуас в сопровождении верховного жреца прибыл в священный храм, и снова жрецы и юные жрицы встретили их с зажженными факелами в руках, и снова белели на головах красивых девушек лепестки нежного лотоса, а в руках звенели систры. И вот Сатни-Хемуас принялся читать посвятительную надпись. Он с удовлетворением заметил, что сделана она искусной рукой камнереза и, как ни странно, вполне грамотно. Он прочел первые строки и сказал верховному жрецу, что вполне удовлетворен работой мастера. Пока он читал, медленно и внимательно, верховный жрец с удовольствием рассматривал картины, рассказывающие о великих походах владыки обеих земель. Он молча рассматривал картины, а сын фараона тихо шевелил губами, стоя у брачной стелы. Но вот сын фараона уже прочел значительную часть посвятительной надписи и уже слегка согнулся для того, чтобы прочесть то, что было написано совсем низко…
И вдруг верховный жрец услышал визгливый голос Сатни-Хемуаса:
– Как он смел! Он загубил прекрасную стелу нашего бога!..
Верховный жрец мгновенно очутился рядом с сыном фараона и, согнувшись, стал рассматривать стелу.
Он понял возглас Сатни-Хемуаса – он увидел, как небрежно сделаны последние строки, увидел, что не дописан конец, и почувствовал, какие неприятности грозят ему, несмотря на все то прекрасное, что удалось сделать для возвеличения фараона.
– Что ты сделаешь с этим мастером, с этим ничтожным рабом, для которого священные слова о владыке обеих земель ничто?! Намерен ли ты его наказать?
– Наказать немедленно и строго, – ответил верховный жрец. – Знаешь ли ты, великий сын божественного отца, нашу крепость, которую очень хорошо назвали «Обуздавшая чужестранцев»? Поистине эта крепость многих обуздала. Но служить там не сладко. В наказание за такую небрежность я велю отослать этого раба Памеджаи в эту крепость. Пусть он трудной и верной службой искупит свою вину.
Вот почему новый Памеджаи недолго проработал во дворце великой царской жены. Новый Памеджаи был отослан в гарнизон крепости с причудливым названием «Обуздавшая чужестранцев».
Таметс – хозяйка дома
Может быть, он был и не самым прекрасным городом страны Куш, но, что несомненно, этот город оказался самым лучшим для Памеджаи, Пааама, Бакёт и Таметс. Царский сын Куша, узнав о талантах и способностях этих людей, предоставил им дом и велел трудиться на благо его дворца. Дворец у него был большой и богатый. Нужно было постоянно пополнять его новыми скульптурами, всевозможной резьбой по камню и дереву, что весьма успешно делал Памеджаи, с великим увлечением и благодарностью. Именно благодарностью, потому что у Памеджаи была насущная необходимость отблагодарить царского сына Куша, который отнесся к нему с таким доверием и помог ему стать свободным и счастливым человеком.
Настало время, когда Памеджаи смог употребить для себя такое красивое, такое необыкновенное слово, как «счастье». За долгую его жизнь это слово появилось у него только в Миме, потому что здесь он оказался свободным и здесь он сделал свободной и счастливой маленькую рабыню Таметс, которая стала его женой.
В большом просторном доме половина комнат принадлежала Бакет и Паааму. Пааам стал придворным знахарем и довольно успешно лечил всю челядь дворца. Вблизи города Мима, среди полей и садов, Пааам нашел много целебных трав, из которых он готовил настойки, притирания и мази. После того неудачного случая в Икенском порту, когда он чуть не погиб от рук взбунтовавшихся грузчиков, Пааам стал строже относиться к своей работе, и, хотя трудно его обвинить в преступлении, потому что все те лекарства, которые он давал грузчикам, несомненно, были безвредными, он все же с большой опаской относился к новым, еще малознакомым ему способам лечения и, как правило, прежде всего пробовал их на себе и Бакет.
Маленькая Таметс долго смеялась, когда узнала, что Бакет пила очень горькую и противную настойку, которая должна была лечить от удушливого кашля. Но у Бакет не было никакого удушливого кашля, и Пааам, который нисколько не сомневался в том, что такой кашель можно вылечить именно этой настойкой, хотел лишь узнать, не причинит ли она какого-либо вреда. Но так как Бакет осталась живой и невредимой, то новая настойка нашла свое применение.