Сестра морского льва
…— Во-олк! Ну где же вы? — послышался голос девочки. — Я вас зову-зову, а вы как оглохнувший. Идемте быстрее.
— Иду-иду, — отозвался Волков, ступая на разбитый бревенчатый мостик, под которым, пенясь, прыгала по камням мелкая речонка. — Эй, Бич, ко мне!
Пес кинулся к нему знакомиться. Потрепав жесткую, как половая щетка, морду, Волков мельком взглянул на дом Ленки: вдруг сейчас откроется дверь?.. Интересно, узнала бы она его? Стоп-стоп, Бич, лизаться не надо.
Вдруг послышались тяжкий топот и крик:
— Держи ее, гаду! Держи-и-и!
Волков отскочил. Вздымая копытами пыль, гулко прогрохотав по бревнам мостика, пронеслась мимо черная, с длинной гривой и хвостом чуть ли не до земли лошадь. За ней без сапог и свитера, размахивая уздечкой, бежал бородатый мальчишка; по его осунувшемуся лицу текли струйки грязного пота. Бич тотчас присоединился к погоне. Делая вид, что вот-вот схватит лошадь за ногу, пес почти скрылся в клубах пыли, а лошадь косила на него веселым карим глазом и фыркала. Нижняя мягкая губа ее немного отвисла, и казалось, что лошадь на бегу дружески улыбалась Бичу, решившему принять участие в этой забавной гонке.
— Лошадь одинокая. Она совсем-совсем одна на острове, — сказала печально девочка, поглядев вдоль улицы. Лошадь уже миновала поселок и теперь поднималась в гору, а Толик, несколько поотстав, лез за ней. — Никто на ней не ездит, ничего не возит целыми месяцами. Понятное дело, лошадь и дичает. Ага. Ну вот мы и дома.
«Кстати, а где и кто ее родители? — подумал Волков, поднимаясь по скрипучим ступеням. — На котиковом лежбище? Сезон забоя вот-вот должен начаться».
Алька распахнула дверь. Висела она на одной петле, а вторая чуть держалась на вылезших из разболтанных гнезд винтах. В прихожей пахло душистыми травами; бабочка-крапивница билась в запыленное окно. Алька поймала ее и выпустила.
— Она только меня и слушается, — сказала девочка. — Вот захочу и…
— Кто «она»?
— Ой какой вы непонятливый! Да лошадь же! Вот захочу, позову, она и прибежит. И знаете еще что? Она меня любит катать на себе. Мы даже можем на нее вдвоем сесть, она си-ильная… И ей весело. Ну так мне ее жалко, ну такая она одинокая, просто ужас. Мойтесь, я полью.
На кухне уже топилась печка и посвистывал носиком чайник, а на сковородке жарилась картошка. Шумно вдыхая вкусные запахи, в кухню вбежал запыленный пес, решивший, видимо, что глупо гоняться за лошадью, когда время катится к обеду. Чихнув, Бич долгим, внимательным взглядом поглядел на Волкова и помахал хвостом. Волков подмигнул ему, и пес занял выжидательную позицию возле порога.
Со стороны океана донесся выстрел. Девочка встрепенулась, прислушалась, а потом, схватив головной платок, выскочила на крыльцо.
— Я сейчас! — крикнула она Волкову. — Вы мойтесь, ешьте и пейте, ладно? Кто-то на берегу браконьерничает. — Бич! За мной!
Косясь погрустневшим взором на печку, Бич побрел к выходу. Остановился. Быстро завиляв хвостом, уставился выжидательно на Волкова. Надеялся, что тот как мужчина мужчине предложит ему остаться дома и разделить трапезу, но Волков, засмеявшись, отрицательно покачал головой: девочка уже решила, что нес пойдет с ней, зачем же подрывать ее авторитет? И тогда Бич, залившись негодующим лаем, ринулся к бухте. Долг превыше всего!
…Тихо в доме. Только отогревшийся сверчок, будто музыкант, долгую зиму не бравший в руки инструмента, осторожно, еще неуверенно цвиркал за печкой, да потрескивали сухие смолистые доски, стреляя порой прыткими угольками. Какой-то особый, непередаваемый уют есть в деревянных домах небольших поселков и деревень. Большую часть многотысячелетней истории люди обитали в лесах и возле них и жили в деревянных постройках. Возможно, отсюда у человека такая любовь и тяга к дереву. Даже спиленное, превращенное в доски дерево радует запахом и затейливой структурой своей древесины. Мертвое, оно остается живым. Взять, к примеру, «Актинию». Она вся была деревянной, от киля до клотика, и, может, поэтому казалась одушевленным существом. Как она стонала и охала во время сильного шторма! Когда же дул ровный попутный ветер, «Актиния» неслась по океану и пела всем своим сильным просмоленным корпусом, мачтами, реями, каждой своей частичкой. А застоявшись в бухте, шхуна нетерпеливо дергала якорь — цепь и расстроенно скрипела, будто звала моряков: ну что же вы? Ну когда мы отправимся в океан? Так было приятно мыть ее золотистую палубу, мыть, чувствуя, как шхуна блаженно ежится и даже шевелится от удовольствия…
Волков вышел из дома и огляделся: пустынно, ни души на улице; пошатал дверь — ремонтировать надо. Потом снова подумал о шхуне. Ленка говорила, что любит шхуну еще и потому, что она, как сказочный корабль, развозящий людям счастье, пришла на их остров — и все изменилось, все стало другим, таким, каким не могло быть без этой шхуны. «Сказочный корабль». Ленка была наивной девчонкой, больше Волкову не доводилось быть знакомым с такими: женщины, которых он знал позже, были практичными и расчетливыми.
Посмотрев в одну сторону улицы, потом в другую, он пошел к ее дому и вскоре остановился перед бревенчатой, вросшей в землю избой. Волков посмотрел на знакомую дверь, на медную пластину с песцом, пробитую пулей. Постучал и, уже понимая, что никто не отзовется, вошел в дом. В лицо пахнуло застоявшимся духом давно покинутого людьми жилья.
— …Взяли, мужчины! И — раз, и два-а-а! — послышалось с улицы.
Окинув взглядом черные, прогнившие доски пола и потолка, голые, в лохмотьях отставших обоев стены с торчащими ржавыми гвоздями, Волков вышел на улицу, по которой несколько мужчин волокли нагруженную ящиками и мешками телегу. Все там были, кого Волков видел на берегу океана. И парень с челкой, жующий теперь не хлеб, а сухую рыбину, и взмыленный рыжеусый капитан «Кайры», еще двое мужчин и Мать, упирающаяся в задок телеги. Значит, так и не поймал Толик лошадь, подумал Волков, спускаясь с крыльца и тоже хватаясь за оглоблю.
— Переговорить мне с тобой надо, — сказала Мать, когда они, подкатив телегу к магазину, разгрузили ее. — Будет у меня сегодня дружеский ужин, так ты подгребай.
— Не буду я строить пирс.
— Прикинь хоть, сколько бревен нужно. Ну и прочего. Кстати, меня звать Анна Петровна.
— Ну вы и цепкая! — засмеялся Волков. — Я ведь не строитель. Сколько? Да штук шестьдесят, пожалуй. Тридцать на одну сторону, тридцать на другую да пяток — в торец. Ну скобы, конечно, нужны, а потом вали посреди них камень.
— Жду, — сказала женщина. — Сделай чертеж и напиши все на бумаге. — Ладно. Все сделаю, Анна Петровна, — сказал он, нехотя подчиняясь воле этой женщины.
Вернувшись в дом и побродив по кухне, Волков сел у окна. Отсюда было хорошо видно все: океан, скалы, подступившие к воде, бухту. Пароход уже ушел, лишь над горизонтом стлалась лохматая полоска дыма. «Ленка самой первой поднялась на шхуну», — подумал Волков и легко представил себе события того шумного дня, когда «Актиния» бросила якорь у берега острова Больших Туманов.