Сестра морского льва
Кончилась ночь. Поблекла и, будто медуза, выброшенная на берег, растаяла луна. Он так и не догнал ее. Молчаливые, уставшие и взволнованные всем, что произошло вдруг на берегу океана, они столкнули вельбот в бухту. Возле шхуны Валера, держа ее за руку, прощаясь, потянулся к ней, но Лена строго поглядела ему в лицо и отрицательно качнула головой — я просто шутила…
Муха пробежала по шее Волкова. Он хлопнул ладонью и услышал смех девочки. Алька сидела рядом, щекотала его сухой травинкой.
— Ну, вы все попередумывали? — спросила она. — Глядите, нерпа.
— Вижу. А ты выспалась?
— Ага. Так сладко спалось. Так вот: нерпа старая и умная-умная. Кто только в нее не стрелял чтобы упромыслить. Наверное, у нее вся шкура в дырках от пуль. Вот. А теперь я слежу, чтобы в нее больше никто не пулял. И не пуляют.
Нерпа нырнула, потом вновь показалась на поверхности воды, в ее зубах билась, разбрасывая чешую и брызги, рыба. Девочка вдруг хлопнула себя по лбу.
— Ой, что же я? Вот уж действительно соня! — воскликнула она. — Меня же Мать попросила за рыбой на речку сбегать. Сегодня же Хозяин приезжает. Хотите со мной пойти, а?
— Хочу, — сказал Волков, поднимаясь. — А что это за «хозяин»? Кто он?
— О-о! Это самый главный у нас начальник, — сказала Алька, округлив глаза. — Он начальник Командорского зверосовхоза. Это его люди бьют котов. Это от него все зависит! Пойдемте быстрее. Бич, Би-ич!
Алька побежала по тропке, а Волков немного задержался. Подойдя к самому обрыву, он заглянул вниз и, почувствовав, как обрыв будто затягивает, отступил. Собственно говоря, он сам напросился с тем дурацким броском в океан… «рыцарь знатный». Они стояли тут втроем: он, Сашка и Лена. Баллада вдруг ему припомнилась, и он прочитал ее; они долго молчали, а потом Лена вздохнула, подумав, наверно, про того смелого юношу, который нырял в море за кубком, а Сашка сказал: «Наверно, там небольшая высота была, откуда тот чудак кидался. Вот отсюда черта с два сиганешь. Как считаешь, Волк?» Улыбаясь, глядя на Валеру каким-то затуманенным взглядом, Лена ждала его ответа. Лишь из чувства противоречия Валера сказал Сашке: «Если бы надо было, я прыгнул». Посмотрев в океан, Лена сняла с пальца тоненькое серебряное колечко и бросила его в воду. Сашка захохотал и, отойдя в сторонку, повалился в траву. Валера поглядел в побледневшее, испуганное и вместе с тем ждущее лицо девушки, почувствовал, как у него все похолодело в груди, и…
Покачав головой, Волков подтолкнул ногой большой камень, проследил за ним, пока он не врезался в воду, и подумал, что действительно все же высоковато тут. Метров четырнадцать. И еще он подумал — жаль, что сейчас среди его знакомых нет такой женщины, ради которой можно было бы совершить какой-нибудь рискованный и глупый поступок. Кинуться, например, с обрыва в океан…
Охота на синих рыб
Они быстро спустились вниз, Алька сбегала домой взять кое-что перекусить и повела Волкова по боковой улочке поселка.
Бич запропал, Алька все звала его, и ее голос далеко и звонко разносился в тишине подступающего вечера. А потом вдруг откуда-то появился заблудший пес. Он так разогнался, что пронесся мимо, и, чтобы затормозить, растопырил лапы, плюхнулся в песок. Поднялся столб пыли. Встряхнувшись, отчего уши его мотнулись, как две тряпки, Бич чихнул. Вся его морда с сырым бугорком носа, на котором виднелась свежая царапина, выражала полную преданность Альке и Волкову.
— Бич, в бухту Песчанку, за рыбой пойдем? — спросила девочка. — Ты же любишь путешествовать, да?
Пес отрывисто, возбужденно залаял: он был готов идти хоть на край света.
— Алька?! Ты приехала? — послышался голос из форточки одного из последних домов. — Тесто я поставила, посиди, пока сбегаю в магазин, а?
— Занята я сегодня, — ответила девочка, прыгая на одной ноге. — Ко мне мой друг приехал… Ой, глядите-ка, Волк: Толик наш!
Разбитой походкой навстречу им брел Толик. Все его лицо было в обильных потеках пота, очки сидели криво и блестели тускло; в бороде застряли сухие травинки.
— Убегла, — мрачно сказал он, не дожидаясь расспросов. — Кросс мне, гада, устроила. Ну ничего-о! Я ее поймаю, гаду, я ей устрою кросс. Кха! Бич, ты куда потащился?
Пес сделал вид, что не расслышал вопроса, а Толик помахал кулаком в сторону горы. Там, почти у вершины, стояла лошадь. Видимо, наверху дул сильный ветер, потому что пушистый хвост лошади и грива мотались из стороны в сторону. И это было красиво.
— …Ну вот, привезли к нам на остров гусей. Домашних. То-лстых, сердитых таких. Чтобы, значит, гусиное хозяйство тут развести. А они: га-га-га, пошли к бухте покупаться. Ну влезли в воду, плещутся. А петом взяли да и поплыли в океан. Ну пока мы за лодками кидались, от них и след простыл, уплыли. Может, сейчас к тропикам подплывают?.. Ужас!
Тараторя без умолку, то убегая вперед, то бросаясь в сторону за каким-то цветочком, то отставая, Алька рассказывала Волкову разные островные новости. Улыбаясь, попыхивая трубкой, он шел за девочкой.
— Ну ведь правда у нас красиво? Правда?
Теплый ветер дул, прокатывался по холмам, и высокая трава, то опадая, то поднимаясь, колыхалась. Катились и катились зеленые, в желтой пене цветов волны, похожие на зыбь южных широт Атлантики. Горы и трава; и еще лошадь. Будто догоняя их, лошадь скакала с противоположного склона в долину. Трава скрывала ноги, и казалось, будто лошадь плыла в зеленых океанских волнах.
— Красиво, правда же? Поглядите, сколько цветов! Один ученый был у нас и говорил, что нигде больше не видел таких желтых-прежелтых цветов.
— Рододендроны, — сказал Волков. — Кажется, так называются эти цветы, а?
— Ха-ха. Родо-до-дододендроны! — засмеялась девочка. — Да это же самая настоящая кашкара. Цветки лета. Если зацвела кашкара — ура, лето пришло. Что, вы не верите, что это кашкара? Не верите?
— Ну почему же не верю?
— А вы знаете, что мы из них новогодние елки делаем? Да-да-да! Елок-то у нас нет, а кашкар всю зиму под снегом зеленая, — торопливо говорила Алька, идя перед Волковым спиной вперед. — Ну вот. Берем мы палочку, а к палочке во-от такие проволочки прикручиваем, а к проволочкам — стебельки кашкары. И так красиво получается. А однажды Лена самую настоящую елку привезла. Мохнатенькую, колюченькую, душистую-предушистую. И я все время ее нюхала: даже ночью встану, пойду и нюхаю-нюхаю-нюхаю… Ужас как та елочка вкусно пахла.
— Ну а как Лена? Елена Владимировна, как она поживает?
— А чего ей не поживать, когда она самая-самая красивая на всех островах? И самая смелая! Она даже одного браконьера задержала; он стал в нее стрелять, а она в него. Ка-ак выстрелит, да прямо в карабин. Тот так и вылетел из рук браконьера.
— Ого, какая она, — сказал Волков и хотел спросить у девочки, а что за семья у Лены, замужем ли она. Но промолчал. Собственно говоря, какая разница. Замужем, конечно. И ребятишки, наверно, есть, и вот такие уже взрослые, как Алька.
Отчего-то стало немного грустно, и он вздохнул, нахмурился, но тут же улыбнулся, подумав: будь счастлива, Лена, интересно, кто у тебя — мальчишка, девчонка? Позади раздался шорох, и Волков обернулся: одинокая лошадь стояла за его спиной, моргала добрыми глазами.
— Соня, Со-онюшка, ах ты моя хорошая, скучно тебе, да? — запела Алька, подбегая к ней. Она вынула из карманов куртки два куска хлеба с вдавленными в мякоть крупными сверкающими, как кристаллы кварца, зернами соли. Один кусок отдала лошади, второй протянула Волкову. Тот положил его на ладонь, протянул, и лошадь осторожно взяла хлеб мягкими и теплыми губами. Алька, гладя ее по ноздрям, рассказывала:
— Бедная, бедная лошадь. Пароход придет, а она выйдет на мыс и глядит, глядит, глядит. Может, ждет, что еще какая другая лошадь приедет? Но ведь лошади не путешествуют! И однажды ей стало так скучно, что лошадь взяла поплыла к острову Беринга. Ведь там много лошадей. Да-да-да! Взяла и поплыла. Ну она, правда, недалеко уплыла, вернулась… Со-оня. Пойдешь с нами? Покатаешь меня, да?