Лилипут — сын Великана

Если б родителям было известно то, что знали они с Гавом! Но Пальчик решил пока молчать. Взрослые особый народ, могут вмешаться и всё испортить.
За обедом мама хотела дать Гаву котлет, но сын попросил приготовить их псу особо — без перца и чеснока:
— А то нюх слабеет.
Гав с благодарностью посмотрел на хозяина. Или это только почудилось?..
После обеда Пальчик как прилёг отдохнуть, так и проспал богатырским сном до утра следующего дня. Он не слышал, как мама раздела его и протёрла влажным полотенцем лицо, руки и ноги; не видел, как купали и мыли земляничным мылом повизгивающего чумазого Гава; не чувствовал, как потом ночью пёс потихоньку перебрался к нему на постель со своего тюфячка, — спал, и ему снился «шестой этаж», всё, что пережили они с Гавом.
И поэтому утром Пальчику уже казалось, что все их невероятные приключения ему, наверно, приснились. Благоухающий клубничным запахом пушистый Гав лежал поверх одеяла в ногах постели. На стуле аккуратно висел выглаженный костюмчик. На полу стояли начищенные башмаки.
Пальчик встал и взглянул в зеркало. Там отражалась его чистенькая припухшая со сна рожица. Никаких следов вчерашних похождений!
— Гав! А тебе что снилось?
Пёс бросился к нему, запрыгал, завертел хвостом. Что-то залаял и, конечно же, не сказал ни единого слова. Пальчик торопливо оделся, нащупал в кармане ключ и выбежал вместе с Гавом из квартиры.
В лифт они попасть не успели. Какой-то дядька прямо перед их носом гулко захлопнул дверь и поехал вверх. Пальчик внезапно прильнул к стеклу двери — одинокий жёлтый лист, кувыркаясь, слетел с крыши удаляющейся кабины. Увеличиваясь, он планировал всё ниже в лифтовой шахте, пока не очутился за стеклом прямо перед лицом мальчугана.
— Видел, Гав?! — воскликнул Пальчик.
Пёс стоял рядом, опираясь передними лапами на дверь, и тоже смотрел на падающий за стеклом осенний лист. Они невольно оглянулись на открытую дверь подъезда: на дворе стоял зеленый летний июль.
Теперь не надо было и проверять…
 
ПРОЩАЙ, ГАВ
Целую неделю Пальчик не подходил к лифту. Нет, он не забыл о нём. О таком не забывают. Да и нам не следует забывать, что ему было всего восемь лет. Он просто… боялся. Да-да, боялся. Будь он обычным мальчишкой, он бы, не задумываясь, собрал ораву сорванцов — и давай! И пошло бы, и поехало бы, только держись!.. Но хотя он и подрос на три сантиметра — четвёртый, как оказалось, папа щедро прибавил, — он всё же по-прежнему оставался Пальчиком. Робким мечтательным мальчуганом, несмотря на свой бойкий язычок. Впрочем, бойким он бывал иногда и только со взрослыми.
Ему так хотелось снова подняться на «шестой этаж»! Можно было, конечно, позвать с собой папу — с ним не страшно. А если и папу там схватят?.. Можно даже пригласить и милиционера — да что там одного, всё 14-е отделение милиции, — так ведь ещё неизвестно, как обернётся дело. Вдруг это вызовет «войну» этажей!.. Нет, тут нельзя было поступать с бухты-барахты.
Но самое главное — на восьмой день Пальчик неожиданно узнал, что не всякому дано подниматься на «запретные этажи». Совершенно случайно он увидел и услышал, как один привереда мальчонка, войдя в кабину лифта с бабушкой, подпрыгивал, не доставая до кнопок, и требовал нажать на шестую кнопку.
— Она перечёркнута. В нашем доме только пять этажей, — внушала ему бабушка.
— Нажимай! — приказывал малолетка.
— А вдруг лифт сломается?
— И пусть!
— Мы можем застрять между этажами.
— Всё равно! — твердил он.
Пальчик с беспокойством увидел через стекло, как бабуся осторожно нажала на шестую кнопку. Кабина даже не шевельнулась.
— Ты слабо надавила!
Бабушка нажала опять. Снова бесполезно.
— Дай я! — потребовал внук.
Она приподняла мальчонку, и он надавил сам — поочерёдно на все перечёркнутые верхние кнопки. Кабина по-прежнему стояла на месте. Тогда он нажал на четвёртую, и они уехали вверх.
Вероятно, лифт слушался только лишь тех, кто искренне верил в его волшебные свойства. Другого объяснения нет. Но, может быть, кабина теперь и его, Пальчика, не послушается? Что было, то прошло? И было ли? Снова одолели сомнения. Вдруг тот жёлтый лист занесло ещё прошлой осенью со двора в лифтовую шахту и теперь он просто слетел с кабины? Тогда, значит, все чудеса действительно приснились! Это надо было непременно проверить. И обязательно вместе с Гавом. Если всё — правда, то можно опять угодить в беду, а без верного пса, пожалуй, и вновь не выпутаться.
В последнее время Гав стал вести себя странно. На прогулках, оставляя хозяина, он подбегал ко всем бродячим собакам и о чём-то подолгу перетявкивался с ними. Часто приводил хвостатых бездомных скитальцев к ним во двор, и они нередко собирались прямо у подъезда Пальчика.
Папа удивлённо говорил, что с некоторых пор их двор напоминает псарню. А древняя бабка со второго этажа даже вызвала как-то собачников. Им удалось схватить только двух псов, остальные разбежались. Да и тех Пальчик потихоньку выпустил из фургона, незаметно открыв решётку. Собачники убрались восвояси не солоно хлебавши, но проблема всё равно осталась. Бездомные собаки по-прежнему наведывались во двор. Пальчик догадывался, что всё это каким-то образом связано с Гавом. Уж очень у него был деловой вид, да и недаром он шептался с четвероногими бродягами.
Но постепенно собак и во дворе, и в окрестностях становилось меньше и меньше. И древняя бабка со второго этажа дошла в своей вздорности до упрямого утверждения, что по ночам, когда она от бессонницы целыми часами глядит во двор, там творится что-то несусветное! К ним в подъезд выстраивается собачья очередь, собаки заходят одна за другой, но, заметьте, ни одна не выходит! И что ещё? Войдут, а потом слышится гул лифта. Вероятно — так решила бабка, — они устроили тайный ночлежный притон на чердаке. По её скромным подсчетам, там их теперь скрывается не менее 532—534!..
Милиции пришлось проверить настойчивые жалобы. Чердак, как и следовало ожидать, оказался пуст. После этого на бабку махнули рукой, хоть она и продолжала твердить прежнее.
А вскоре в городе исчезли все бездомные псы. Вот этого уже никак отрицать нельзя. Раньше они крутились на набережной, у столовых и кафе, и даже возле ночного бара. А теперь — ни одного, кроме тех, кто на законном основании и на поводке семенит рядом с хозяином или хозяйкой.
Так вот, после того, как по необъяснимой причине в городе не осталось ни одной бездомной собаки, Пальчик и взял Гава с собой совершить проверочную поездку в кабине лифта. Они вошли, закрыв за собой двери, и он опять несмело нажал папиной тросточкой на шестую кнопку.
И кабина опять поехала. Второй… третий… четвёртый этаж…
Следующий — цифра на дверном стекле пятого этажа поползла вниз и скрылась.
Шестой!
— Приехали! — воскликнул Гав. — Долгонько же ты собирался. — И распахнул двери в парк.
Пальчик снова не решился выйти, медля, как и в прошлый раз.
— Правильно, оставайся, — посоветовал Гав. — Это мой мир. Наш, собачий. Пусть он нелеп и, возможно, жесток, но другого для нас нет.
— Ты меня оставляешь? — пробормотал Пальчик.
— Не огорчайся… Ты неплохой паренёк, но ты еще маленький. И многого не понимаешь. Слушай, — пёс вдруг озорно улыбнулся и вновь стал тем прежним Гавом, — а старуха-то, со второго этажа, дошлая, как сказала бы буфетчица Оля. Это я научил собак по ночам сюда переселяться.
— И они сами на лифте ездили?
— Пара пустяков, и того меньше — пустяк. Что ж, по-твоему, собака глупее зайца?
— А почему — не жирафа? — хмыкнул Пальчик.
— Говорят же: если зайца бить, он спички зажигать научится. А если собаку не кормить да без жилья оставить, она даже улицу на зелёный свет перебегать додумается. Жизнь чему хочешь научит. Особенно плохая, голодная и холодная. Прощай, Пальчик! Я тебя буду вспоминать…
— Прощай, Гав… Я буду скучать без тебя…