Загадочная личность

— Я не француз Дефорж, я Дубровский! — произнесла я гордо.
Дома я решила пока ничего не говорить, даже сестре Дусе. Неизвестно, как она отнесется к неожиданному появлению брата да еще по фамилии Дубровский.
На следующий день девятнадцать детей-одиночек из нашего класса собрались в актовом зале. Предстояло торжественное знакомство со старшими братьями и сестрами. Почему-то сестер было гораздо больше, чем братьев. Зато все братья были серьезные и скромные. Если сестры бегали, что-то устраивали, налаживали, то братья молча сидели в последнем ряду, прижавшись друг к другу.
«Который же мой? — думала я. — Наверное, вон тот в свитере, с мужественным благородным лицом».
Я подошла к Игорю Забродину, который уже никогда не будет моим братом, и тихо спросила:
— Кто из них Дубровский?
Игорь широко улыбнулся.
— Его здесь нет. По-моему, он в классе, разговаривает с Тамарой. Сходи познакомься. Ты ведь инициативная?
— Да, инициативная, — сказала я и пошла в 9 «Г» класс.
Но дверь класса оказалась закрытой, хотя явно там кто-то был.
Я стояла в раздумье. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась взволнованная Тамара. Щеки ее пылали.
— Веткина! — радостно воскликнула она. — Вот молодец, что ты пришла. Ему, видите ли, ни к чему общественное поручение, — кивнула она на того, кто был в классе. От волнения, а скорее всего от возмущения, голос ее прерывался. — Иди, иди, Веткина, познакомься с Дубровским, — попросила она. — А мне пора.
Я робко вошла в класс.
На столе, болтая ногами, сидел длинный парень. Такой длинный, что ноги почти доставали пол.
Волосы у него были тоже длинные и прямые, как солома. И нос длинный. И руки длинные — торчали из рукавов.
Лицо его выражало полное безразличие ко мне. И вообще у него было такое выражение, словно он считал в уме и никак не мог сосчитать.
Вначале я подумала, что, может быть, это не Дубровский. Но в классе никого больше не было.
— Чего смотришь? — шмыгнув длинным носом, спросил он, по-прежнему не выражая ко мне интереса. — Людей не видела, что ли?
— Вы Дубровский? — спросила я.
— Ну, Дубровский.
Сердце мое упало. Никогда, никогда не будет у меня кудрявого брата!
— Маша Веткина, — вздохнула я и подала руку.
Дубровский удивился, что я руку подала, и даже лицо его изменилось, как будто проснулся. Он неловко протянул мне свою большую руку и произнес:
— Геня.
— Почему Геня? — возмутилась я.
— Ишь ты какая! — вдруг рассердился Дубровский и как-то сразу весь вспыхнул. — Геней был — Геней и останусь! Если Дубровский, так обязательно Владимир, да? Вот и ха-ха-ха! Между прочим, очень ты мне нужна. Хоть бы дали парня, а то девчонку… подсунули. Сестренка нашлась!
Дубровский махал длинными руками и время от времени стучал длинными ногами.
«Жила же я до сих пор без брата, мирно, спокойно, — думала я, переживая в душе. — Была у меня единственная сестра Дуся. И зачем мне брат-то понадобился?»
Дубровский соскочил со стола и стал большими шагами ходить по классу. Он оказался еще длиннее, чем я думала.
— И ты нахалка, и Тамарка Фетисова нахалка. Обе нахалки. Придумали! Постановили!
«Может, пока не поздно, отказаться, — мелькнула у меня мысль. — Скажу: родители не разрешили. Родители ведь тоже имеют право?» Я потихоньку даже стала к двери двигаться, но тут же устыдилась своего позорного малодушия. Я поняла, что веду себя недостойно. Разве не мог у меня действительно быть такой брат? Вполне даже мог. Именно такой. Брат есть брат. Ведь от родного брата я бы не убежала, не отказалась бы от него из-за того, например, что у него нос длинный. А нос, между прочим, даже красивый. Да и сам он красивый — высокий и стройный. И совсем не обязательно быть кудрявым. Быть блондином с голубыми глазами даже лучше.
— Знаешь что, — сказала я, — ты мне очень нравишься.
— Вот и врешь, — сказал он неуверенно. — Чего это я тебе буду нравиться?
— Потому что ты мой старший брат. Я тобой горжусь.
— Гордишься? — удивленно сказал Дубровский, и губы его расплылись в улыбке.
И когда он улыбнулся, я поняла, что никакого другого брата мне не надо.
— Ты самый красивый и самый добрый из всех братьев!
— Ладно. Раз я твой брат, ты должна меня слушаться. Идет?
— Идет! — сказала я.
В актовом зале пел хор 9 «Г» класса. Мы вышли на улицу. Ранняя осень. Тепло. Листья под ногами шуршат.
— Ты любишь, когда деревья желтые? — спросила я.
— А тебе что?
Дубровский шел, не глядя на меня. Он — один шаг, а я — восемь. Мне показалось, что Дубровский раскаялся в своем минутном порыве.
Я забежала вперед.
— Ты куда идешь? — крикнула я.
— А тебе что?
Он шагнул три шага и оказался от меня далеко. Я — за ним. Догнала, поймала за пиджак — держусь.
Дубровский остановился.
— Ты что, сейчас всегда за мной бегать будешь?
— Геня, — сказала я, — не сердись.
Дубровский улыбнулся. Я поняла, что у моего брата очень мягкий и отходчивый характер. Дуся на его месте ни за что бы не улыбнулась.
— Геня, возьми меня с собой.
— Куда?
— Не знаю. Куда идешь — туда и возьми.
Дубровский внимательно посмотрел на меня.
— Ладно, — сказал он. — Возьму, надеюсь, не проболтаешься.
Я поняла, что у него есть тайна.
Он шагал своими большими шагами, а я бежала рядом с ним.
Потом мы ехали, потом снова шли. И оказались у старого парка, даже совсем недалеко от нашего дома, только с другой стороны подъехали.
Старый парк стал как лес. За ним никто не следил, и дорожки никто не подметал. Да и дорожки эти уже превратились в тропочки.
Мне казалось, что я знаю парк, но Дубровский повел меня совсем неизвестным путем.
Кругом желтые и красные деревья, тишина.
Дубровский шагал неторопливо, но уверенно. «Что-то тут не так, — думала я. — Наверно, он атаман. И зовут его совсем не Геня».
Тропинка становилась все уже. Дубровский шел молча, не оглядываясь. Наконец мы вышли к небольшому озеру — и остановились.
Озеро было совсем маленьким, и по нему, как лодочки, плавали листья.
— Пришли, — сказал Дубровский. — Я хожу сюда лежать. — Он положил портфель под голову и лег, вытянув длинные ноги.
— Ты что, вот так лежишь и все? — спросила я, не веря.
— Не шуми тут, — сказал Дубровский. — Любите все шуметь, кричать.
Я тоже положила портфель под голову и легла.
И сразу стало так хорошо. Лежу, смотрю на небо сквозь желтые и красные листья. Небо высоко-высоко. И чувствую, что земля — шар. А я очень даже мало места, на немзанимаю. Он плывет себе в космическом пространстве, а я лежу на нем, покачиваюсь.
Не знаю точно, сколько мы пролежали. Мне кажется, что я всю жизнь могла бы так лежать и смотреть в небо и следить, как плывут облака, как листья отрываются от деревьев и кружатся в воздухе. Красные, оранжевые, желтые…
Я покосилась на Геню. На нем лежало несколько листочков. Наверно, листочки приняли его за своего и очень удобно разместились у него на плечах, на груди, на ногах.
Мне даже обидно стало, что листочки ко мне не летят, — наверно, не доверяют.
— Пора и домой, — сказал Геня. — А то еще тебя потеряют.
Он осторожно снял с себя листочки и положил их под дерево.
— А завтра еще придем? — спросила я.
— Придем. Пока дожди не начнутся, я буду брать тебя с собой. А уж как начнутся — тогда все. Тогда надо ждать снега. Зимой тоже хорошо, только потеплее одеться.
Дома меня уже давно ждали.
— Откуда ты так поздно явилась? — спросила Дуся.
— В старом парке, — говорю, — была.
— И что ты там делала?
— В небо смотрела.
Я думала, Дуся дальше начнет выспрашивать, тогда бы я ей и о старшем брате сообщила. Но Дуся сказала:
— Ну и ну, — и больше ни о чем спрашивать не стала.
А со старшим братом Геней мы стали каждый день ходить в старый парк — лежать. Листочки меня уже не боялись и отдыхали прямо у меня на лице.