Толстый на кладбище дикарей
– Дрова куда кинуть? И это… Отец велел тебе подойти с фонариком.
Петруха кивнул Тонкому под ноги. Сашка, наконец, разглядел, что стоит не просто у стены, а у печки, рядом с которой уже свалена небольшая стопка дров. Присел на корточки, положил дровишки. Петруха самодовольно скрестил руки на груди и разглядывал Тонкого сверху вниз. Наконец, неторопливо с расстановкой проговорил:
– Велел – подойду…
Как будто хотел сказать еще: «А тебя не спрошу», – но передумал. При этом он продолжал сидеть, скрестив руки на груди, и пялиться на Тонкого. Типа: «У тебя все?» или «Что еще за Кент к нам пожаловал?» – неприятно, в общем. И в карты этот Петруха жульничает… Нет, Тонкий и сам может пожухлить, если играет с Ленкой или бабушкой. Они тоже не вчера родились: замечают, заставляют переходить, а потом жульничают сами… Ленка еще любит щекотаться в качестве наказания. А Петруха жульничал подло, зная, что мелкий не сможет ни доказать, ни по шее…
По шее, конечно, лучше всего. По шее таким и надо при первой же встрече без лишних слов. Но как-то неспортивно это, господа… На пробу Тонкий резко встал, задев головой маленький столик. Столик не упал, а всего-навсего накренился, но карты: и кон, и отбой дружно съехали на пол. Теперь Петруха не закончит свою нечестную партию. Как ему это понравится?
– Ой, прости, нечаянно! – Тонкий сделал такие невинные глаза, какие Ленка делает, когда получает двойку. Петруху аж перекосило: с такой гримасой киношные люди бегут взрывать дома и в туалет. Но ничего, промолчал, видимо, решил, что несолидно это: лупить человека за опрокинутый стол. Младшие тут же бросились подбирать карты.
– Ты откуда такой выискался? – Нашел Петруха нужные слова: вроде вопрос, как вопрос, а звучит обидно.
Сказать бы сейчас: «Из Москвы», получить по морде, дать в глаз и гордо уйти со своей сатисфакцией. Но у тети еще машина недочинена. Жаль.
– Мы тут отдыхаем. Тетя поехала за водой и заглохла, твой отец чинит на дороге.
От так! Мы отдыхаем, а кто-то на нас работает, гы-гы.
– Заглохла, говоришь… Ой!
Толстый, до поры сидевший у Сашки за пазухой, почуял запах кухни и высунул морду на свет: здесь кормят? Петруха, не ожидавший от гостя сюрпризов, слегка растерялся. Хороший повод поиздеваться.
– Это Толстый, он не кусается!
– Я и не боюсь. – Смутился Петруха. Вроде, никто его в крысобоязни не обвинял, а все равно получилось неловко. Он даже резко переменил тему:
– Отец, говоришь, звал с фонарем?
– Угу.
– А ты чего?
– Тете помогу, дрова таскать.
Петруха солидно кивнул: одни чинят машину, другие таскают дрова, все справедливо, все довольны. Он нашарил на полке фонарь и вышел первый. Тонкий – за ним.
– Сколько у тебя братьев? – спросил он уже спокойно из чистого любопытства.
– Тебе-то что? – буркнул идущий впереди Петруха, но тут же спохватился:
– Восемь братьев и Ленка…
– Бип!
– Да, она. – Петруха потер коленку, в которую врезалась девчонка на велосипеде. – А у тебя?
– А у меня только Ленка, но достает она покруче восьмерых братьев, – честно ответил Тонкий.
Петруха вежливо хохотнул:
– Моя – тоже! – Первый вышел на улицу и шмыгнул за калитку.
Тетя рубила дрова, Ленка сидела на бревнышке и чертила палочкой по земле. Взмыленный Федька собрал солидную стопку наколотых дров и сейчас пытался поднять всю разом. Стопка разваливалась, Федька солидно по-взрослому чертыхался, но попыток не оставлял. Тонкий подошел помочь.
– Весело тут у вас! – Он сгреб половину дров, предоставив Федьке вторую, и понес.
– Ага! Обхохочешься! Что с машиной? – Похоже, парень обиделся.
– Ты чего?
– А ты чего?
Разговор начал походить на перебранку в песочнице.
– Извини, я сказал, что думал. Что с машиной – не знаю, я с тетей так и не поговорил, а Петруха с фонарем убежал быстро, мы тоже поболтать не успели.
Тонкий шел по коридору, Федька сопел сзади.
– Строгая она у тебя, – выдал он на середине коридора. – Вошла на кухню, ни «здрасьте», ни «до свиданья», сразу: «Я – дрова колоть. Федя, идем поможешь».
Тонкий кивнул:
– Да, это она может!
– У нас была такая воспиталка, но она круче была. Разговаривала командами: «Ко мне!», «Сидеть!» Мы ее звали Полканом.
Тонкому стало обидно:
– Да нет, она вообще-то нормальная. Опер она, поэтому…
Федька шмыгнул носом:
– Знаю, профессиональная деформация.
– Что?!
«Вот так, – подумал Тонкий, – и подрастает смена. Детсадовские воспиталки разговаривают командами, а дети относятся с пониманием, потому что знают такие умные слова…»
– Нам батя в газете прочитал.
– А-а.
– Долго плевался еще, говорил, что брехня. – Федька остановился посреди коридора, изображая отца, откашлялся и важно басом произнес:
– Я хоть и завгар, но на детях не срываю. Даже не ругаюсь при них, тудыть-растудыть!
Тонкий захихикал:
– Завгар – это заведующий гаражом?
– Ага!
Они, наконец, добрались до кухни. Федькины братья оставили карты и организованно топили печь. Вчетвером это было не так уж просто: печь одна, пацанов четверо, у каждого по две руки, и всем хочется поучаствовать. Старший, лет восьми, кидал поленья в печку. Другой, чуть помоложе, шерудил внутри кочергой. Из печки время от времени вылетали ошметки золы, и тогда старший солидно ругался:
– Осторожно ты, дом спалишь!
Остальные подавали дрова. Тонкий с Федькой шмякнули полешки на пол. Старший парень посмотрел на Тонкого, потом на дрова и оценил:
– Хорош!
Федька кивнул:
– Пойдем, Сань, тетю твою остановим. А то она как пришла, так и рубит, и рубит…
Тонкий подумал, что за то время, пока тетя здесь, можно было срубить весь запас дров, каким бы он ни был, и половину избы.
– Почти полсарая дров заготовила, – продолжал Федька, будто про себя, – и откуда у человека силы?
– Она давно приехала? – поддержал разговор Тонкий, чтобы Федька не уходил в себя.
– С утра. Как приехала, так и рубит, и рубит… – Федька медитативно бубнил себе под нос, открыл ногой дверь, вышел первым на крыльцо и встал на пороге. Тонкий в него чуть не врезался:
– Ты чего, Федь?
– А? – Парень подтер нос рукавом. – Хватит дров, говорю.
Тонкий аккуратно обошел его (пускай медитирует на пороге, если нравится) и сам подошел остановить тетю:
– Хватит дров! Пацаны сказали, ты с утра тут колешь!
Тетя расколола еще полешко, аккуратно сложила его на землю, только потом воткнула топор в чурку. Ленка, сидевшая рядом на бревнышке, от души удивилась:
– С утра?
Тетя Муза только хмыкнула:
– Это не работа, Елена, это активный отдых. Работа – когда головой и в обязательном порядке.
– Дрова колоть? – тупо спросил очнувшийся Федька. Ленка хихикнула:
– Ага! Головой и в обязательном порядке. Обязательно коли дрова головой. Это и есть настоящая работа!
Федька вопросительно поднял голову, через секунду, поняв, наконец, что сморозил чушь, насупился и сел на крыльцо:
– Сама ты головой.
Он был совсем жалкий: мелкая фигурка на крыльце, освещенная фонарем. Тонкому показалось, что он сейчас разревется. Ленка, блин, тоже, нашла ровню, над кем потешаться! Но тетя Муза быстро восстановила порядок:
– А что, Федя, у вас коровник тут есть? Его вычистить не надо ли? Елена давно мечтала…
Ленка сделала такое лицо, что сразу стало ясно: и не мечтала она о таком счастье, даже в ночных кошмарах не видела!
– Коза есть, – наивно ответил Федька. – Тоже грязная. Пойдем покажу!
Он спрыгнул с крыльца, взял Ленку за руку (она даже не сопротивлялась) и повел в дальний угол огорода, к дощатой развалюхе, предположительно, сараю с козами.
– М-да. – Тетя проводила их взглядом. – Цени, Санек. У тебя родители хоть и по командировкам вечно, а все-таки есть.
Тонкий не понял, о чем это она, и с чего вдруг заговорила о родителях. На всякий случай уточнил:
– У Федьки тоже есть.