Толстый на кладбище дикарей

Предательская мысль о Федьке и Петрухе все-таки не шла из головы. Не желала уходить: сидела и гоняла чаи с наглым видом папиного начальника: «Знаю, что я вам надоел, знаю, что спать пора, только фиг вы меня прогоните!»
На всякий случай, Тонкий сбегал проверить свою бомбочку: разорвалась, весь вход в пещеру заляпан зеленкой. Нет, дрянь, мысль. Вредная и глупая. Федька не стал бы показывать им это место только затем, чтобы потом напакостить. Вот разыграть – да. Но путем уничтожения палатки людей не разыгрывают, это и девятилетнему пацану понятно. Значит, Федька отдельно, вандалы отдельно. Тетя права: кому-то это место очень нужно.
– Не копаемся, племянники! Музеи работают только до семи!
Сама тетя стояла у багажника и перекладывала нормально то, что скинула кое-как Ленка. Порезанный в лоскуты спальник не хотел влезать в чехол. Тонкий мучался-мучался, потом ему надоело. Под суровым взглядом тети Музы он запихнул покоцанный спальник на заднее сиденье вместо накидки. А что? Оригинально!..
– Ты еще топор под потолок подвесь, – хихикнула Ленка. – Для украшения. Или кость побольше найди в мусоре, чтобы всем было понятно: едут чокнутые неандертальцы, гаишникам не беспокоиться.
– Сама ты… – вяло огрызнулся Тонкий, да так и не придумал, кто именно Ленка сама. Он швырнул в багажник пустой чехол и занял плацкарту на своем рваном спальнике. А что? Ничего, мягко. Только синтепон отовсюду вылезает, ну да мало ли, кто как украшает машину? У дедушки Пети вон в «копейке» на заднем сиденье вообще козлиная шкура. Пахнет она как целый живой козел, даже два. Только сам дедушка давно к этому привык и не замечает. А Тонкий с Ленкой молчат из вежливости. Молчат и стараются с дедушкой Петей никуда не ездить. … А тут тепло, мягко и никакого запаха!
Хлопнули двери, Ленка плюхнулась рядом, тетя – за руль. Машину привычно затрясло по крымским ухабам. Тонкому, наверное, в сотый раз за последние дни, захотелось в школу. «Вот приду первого сентября, – думал он. – Тощий, загорелый и в синяках. На меня все будут смотреть и завидовать черной завистью. Потому что по такому человеку сразу видно: каникулы у него удались. Будут расспрашивать, где был, как отдохнул… А я не скажу. Пусть думают, что и правда – хорошо!»
Ленка врубила плеер на полную громкость, и Тонкий от души пожелал, чтобы у нее поскорее сели батарейки. На улице хоть есть куда отойти от ее попсы, а здесь в машине – не спрячешься! За окном пробегала высокая трава. Сестренка смешно покачивала головой и отбивала такт ногами. Экскурсия, значит? По достопримечательностям Керчи. Интересно, кому понадобилось это место, вдали от человеческого жилья, моря и вообще с нехорошей репутацией? Скорее всего, саблезубый гоминид – розыгрыш Федьки и байкеров, но он почему-то не выходил у Сашки из головы. Не гоминид, конечно, спальники погрыз своими саблевидными зубами, но…
А если такая легенда и правда существует? А что, может, не с потолка Федька этого гоминида взял? Может потому у места и дурная слава, что Тонкий с Ленкой и тетей не первые и не последние, кого хотят отсюда прогнать? Ну допустим, некто, неизвестно кто, под кодовой кличкой «Саблезубый гоминид», имеет на это место какие-то виды. Давно, не первый год. А тут периодически приезжают всякие, разбивают, понимаешь, палатки… Мешают! Гоминид дожидается, пока никого не будет в лагере, портит им палатки, спальники. Возмущенные дикари скоропостижно уезжают, бабульки в деревне ахают: «Опять люди пропали! Не иначе как дело зубов саблезубого гоминида!» Федька с Петрухой, циничные, как подростки, завывают в пещере по ночам, пугая байкой доверчивых дикарей… А гоминид облегченно вздыхает и лелеет мечту о том, как посеет на этой земле картошку или построит дом… Хотя нет. В этом случае он бы давно эту картошку посадил. У него была куча времени, много лет…
Машину тряхнуло особенно сильно, Ленкин плеер взвыл особенно громко. Не выходит у нас версия с гоминидом. Что же получается тогда? Тогда получается, господа, что гоминид не просто имеет виды на эту землю, а уже что-то на ней творит. Или рядом с ней. Что-то незаконное. Что-то, что не терпит свидетелей, поэтому он так старательно их разгоняет, не показываясь, впрочем, лично. Чего ему показываться?! Зубы у него не саблевидные, и вообще он, скорее всего, самый обычный гоминид, как Тонкий с Ленкой. Может, прикус немного неровный… Зубы-то нормальные, а вот совесть нечиста. Поэтому и прячется сам и прогоняет отсюда свидетелей…
Версия была твердая и уязвимая, как пирамида из консервных банок в универмаге. Потянешь за нижнюю баночку – и привет. Пирамида развалится, и кое-кто получит по лбу. Причем два раза: первый раз – падающими банками, второй – от сотрудника универмага. Ну вот с чего Тонкий все это взял?
С того, что кто-то покоцал их палатку-раз. С того, что в день, когда тетя уехала и заглохла, кто-то наблюдал за ними в бинокль – два. С того, что как только они приехали, всего-то через пару часов к ним явился ночной гость с подозрительной легендой: «Шел мимо, увидел бесхозную палатку». Причем, остановил лодку и тут же пошел к лагерю. Вышел из лагеря и тут же пошел к лодке. Это называется «мимо»? Еще Тонкий вспомнил Ван Ваныча – видел он эту штормовку, похоже, что Ван Ваныч за ними и следил… А потом всю ночь чинил машину, принудив тетю с племянниками заночевать у него. Утром они вернулись – лагерь разгромлен…
Так, спокойно, не будем все валить в одну кучу. Ван Ваныч отдельно, гоминид – отдельно. Нельзя подозревать человека в саблезубости из-за того, что у него, видите ли, штормовка знакомая. А Петруха с Федькой все-таки – его сыновья…
Что мы имеем против гоминида? Только палатку, ночного гостя и парня с биноклем. Хотя связывать одно с другим и третьим – вообще верх легкомыслия. Может, они и ни при чем, а может, очень даже при чем. Пока неизвестно. Что мы имеем против Ван Ваныча? Штормовку парня с биноклем и ремонт машины накануне разгрома. При этом штормовка – более веский аргумент. Гоминид мог запросто подстеречь, когда в лагере никого не будет, – сговариваться с Ван Ванычем для этого совершенно не обязательно. Если люди отдыхают дикарями, они быстро привыкают, что вокруг – никого, можно оставлять без присмотра хоть алмазный фонд в коробочке и уходить купаться или куда там еще. Нет, Ван Ваныч здесь – фигура произвольная. А насчет штормовки Тонкий сомневался. Тот, кто подглядывал, был, кажется, моложе Ван Ваныча. А может, и нет… Непонятно, в общем.
Тонкий зло покосился на Ленку: вот сидит, попрыгунья-стрекоза, плеер слушает! У человека тут гоминиды преступные шляются, и никаких версий, догадки одни. Крыс пропал…
Впереди уже замелькали башенки городских домов. Одна радость: скоро приедем. Ленка нервно заерзала на драном спальнике, Тонкий ее понимал. После долгой дикарской жизни приятно увидеть настоящий город с людьми, машинами и домами. Вот только спальник купим…
Тетя затормозила у магазинчика с дурацкой оранжевой палаткой на вывеске. Ясно, чем здесь торгуют, пошли уже! Ленка потянулась открыть дверь, но тетя ее одернула:
– Оставайтесь в машине, я сама все куплю.
– Как это? – невольно выкрикнул Тонкий. Ему не терпелось после тряски по глине и камням ступить на твердый асфальт. А тут: «оставайтесь в машине».
– Вот именно потому, что ты задаешь этот вопрос, я делаю вывод: в магазине вам делать нечего. В твоем возрасте пора бы знать, как покупают спальники.
Тонкий не видел себя в зеркале, но точно мог сказать: после этих слов у него натурально отвисла челюсть. Тетя не хочет брать их с собой в магазин, потому что они якобы несознательные и не знают, как покупать спальники? Она что, перегрелась?
– Ты серьезно? – осторожно спросил Тонкий.
– Что?
– Ну, не возьмешь нас с собой…
Тетя пожала плечами. Лицо у нее было растерянное: поняла, видно, что сморозила глупость.
– Можете идти, никто вас к сиденью не привязывает…
Нет, она точно не хочет брать их с собой. Почему?
– Да нет, посидим, если хочешь.