Толстый на кладбище дикарей
Но случай представился другой. Более подходящий, но не менее паршивый. Когда Тонкий в сотый раз прикинул, как он будет отбрехиваться, если его окликнет голос за спиной и попросит закурить, этот голос за спиной и раздался.
– Молодой человек… – Голос был мужской, если пацан, то лет восемнадцать, не меньше. Хотя скорее, там весь двадцатник идет. Пытаться бежать или пытаться решить вопрос словами? Вообще, оборачиваться или…
– Документики предъявите!
А, ну это куда ни шло. Тут уже можно и обернуться и даже сделать пару шагов навстречу ночному патрулю. «Документиков», понятно, с собой нет, но кто-то здесь только что искал отделение милиции. Тонкий заковылял навстречу патрульному и затараторил:
– Вас-то мне и надо. Понимаете, я ищу отделение милиции…
– Я тебе покажу, – любезно согласился патрульный. – Документики.
– Мы с тетей и сестрой отдыхаем у моря…
– Рад за вас, – терпеливо ответил милиционер. – Документики.
– И около нашего лагеря…
– Документы! – рявкнул патрульный, и Тонкий понял, что разговаривать бесполезно.
– Нету. Я с утра, когда одевался, не рассчитывал, что окажусь ночью в городе один.
– А на что ж ты рассчитывал? – Милиционер вопросительно поднял бровь. Лет ему и впрямь было не больше двадцати. – Ты сам откуда?
– Из Москвы, – буркнул Тонкий, чувствуя, что разговор уходит не в ту сторону. Патрульный радостно улыбнулся, как будто Тонкий сообщил ему, что за углом счастье раздают и милиционерам положено сверхнормы.
– Врешь! – торжествующе выдал он. – Все москвичи носят с собой паспорт.
Мелькнула отличная мысль: Тонкому всего четырнадцать и выглядит он не старше. Сказать ему: «Нет у меня еще паспорта, но московское ОВД работает над этим, делает». Но Тонкий отказался. Нет, ему бы наверняка поверили и отпустили с миром, но ему-то надо не с миром, а в отделение. А там не дураки, могут и проверить…
– Говорю же, не собирался ночью в город, – отбрехивался Тонкий. – Так вышло.
Патрульный вздохнул, типа: «Ну что с тобой делать» и выдал:
– Тогда пошли.
Что ж, тоже вариант. Пока идем, можно в сотый раз попытаться объяснить:
– Я к вам и шел. Мне нужно в отделение к дежурному, потому что у нас в лагере…
– Меня не волнует, что у вас в лагере! – рявкнул патрульный. – К дежурному ты сейчас попадешь, не волнуйся. Много вас таких!
Больше Тонкий не пытался с ним заговорить. Если этот патрульный каждый день ловит много таких, как Тонкий: москвичей, молодых художников, начинающих оперативников, то рассказывать ему действительно ничего не стоит. Больно много врет этот патрульный и неизвестно, во что превратится дело саблезубого гоминида в его изложении. Может, он расскажет дежурному: «Парень поймал пятикантропа» или «парень выращивает наркотики дома в горшках». Ну его, правда.
Правда его, ну. Благо отделение милиции оказалось недалеко. Через каких-то пять минут Тонкий уже карабкался на три несчастные ступеньки (спасибо, хоть патрульный не поторапливал), а еще через полминуты оказался в этом самом отделении. Коридор, кафель, краска, все как положено. Маленькое зарешеченное окошечко дежурного прямо у входа. За решеткой немедленно материализовался любопытный глаз и спросил:
– Ты кого это привел Иванов? Двоечника?
– Без документов, – буркнул патрульный. – Несет какую-то чушь и рвется к тебе. Клеем, небось, надышался.
Такого поворота событий Тонкий не ожидал. Вот так вот рвешься-рвешься в милицию, хочешь им поле наркоты преподнести на блюдечке…
– А крыса тоже надышалась? – развеселился глаз.
– Какая кры… – Тут патрульный разглядел Тонкого при свете и увидел, какая такая «кры». Увиденная Кры произвела на него неизгладимое впечатление. Должно быть, Толстому это польстило. Последний раз он производил такой фурор в женской раздевалке, когда убежал у Тонкого на физ-ре. Нет, патрульный не завизжал. Он просто отшатнулся от Тонкого и замер с открытым ртом, не в силах произнести второй слог. Усиливая эффект, Толстый зевнул во все резцы, чтобы мало не показалось.
– Так чего, Иванов? – захихикал глаз. – Дышала крыса или нет? В зрачки ей, в зрачки посмотри!
Иванов смотрел, не отрываясь, с такой гримасой, будто Толстый не здесь у Сашки на плече, а уже у него, Иванова, в ботинках. Сидит там, кусается, щекоча усами…
Щелкнула задвижка, сбоку от окна открылась дверь. Тонкий ее только что заметил: покрашена под цвет стены. Из-за двери показался глаз, затем лицо, а потом и весь дежурный. Веселый и толстый, он жевал бутерброд. Вышел и поманил Тонкого пальцем:
– Иди сюда, парень. Где так залетел-то? – Он кивнул на разбитую ногу.
Тонкий пожал плечами:
– Долгая история. Я хотел вам кое-что рассказать.
– Давай, – радостно кивнул дежурный с набитым ртом. – Зайди, расскажи. – Он кивнул на свою узенькую каморку, где и одному-то, наверное, тесно: стол, стул, стул – и все. Места для прохода не оставалось. Но Тонкий решил, что отказываться грех и смело шагнул внутрь. Вредный Иванов встал в дверях. Что ж, Тонкому не впервой говорить о делах под бдительным посторонним оком. Он утеснился на стуле, пристроил палку между колен и рассказал, зачем пришел. В этот раз он не боялся ничего упустить, потому что вместо догадок у него был один железный факт: за городом есть поле марихуаны, которую собирают дети. Много детей и собирают организованно, видно, что не для мамы. Собственно, с этого Тонкий и начал, а дальше его уже не слушали.
Дежурный достал из стола коробочку из-под печенья: «Йод и бинт, обработайся в коридоре на банкетке», – и принялся кому-то названивать. Тонкий послушно вышел в коридор, нашел банкетку, сел, как дурак, с коробочкой, даже успел достать йод…
И так с пузырьком в руках, вперед поджатыми ногами выехал из отделения. Кто-то, не успел разглядеть, кто, схватил его под мышки и выволок на улицу:
– Садись вперед, дорогу покажешь.
Иванов открыл дверь, Тонкого внесли и посадили на переднее сиденье. Сам благодетель обошел машину и сел сзади.
– Куда? – кротко спросил шофер. У него был такой вид, будто он живет в этой машине: небритый, лохматый, шлепанцы на ногах.
Тонкий сказал, куда и машина стартанула. А Сашка подумал, как он ошибался, думая, что ночью Керчь – тихий город. Пока все спокойно, оно, может, и так, но здесь и сейчас этот одинокий «жигуль» производил столько шума, что хватило бы на весь город. Он ревел, он шумел, он визжал и пел магнитолой. Тонкому даже уши заложило, а Толстый и вовсе перебрался хозяину за пазуху.
– А ты как их нашел, парень? – спросили сзади. Тонкий обернулся. Милиционер, который затащил Сашку в машину, такой же взъерошенный, как шофер, только еще царапина на щеке. Бурная жизнь у них, должно быть.
– Мы отдыхаем рядом.
– Рядом?
– Ага. Там пещера, и через нее-то и можно подойти к полю, в обход – никак, заросли чинар. А через пещеру можно. Она неприметная такая, дыра в горе, заросшая бессмертником. Мы сами заметили не сразу… – Тонкий бормотал этот неудобопонятный бред, а милиционер слушал и важно кивал, как будто все понимает. Нет, правда: Тонкому расскажи, что вход на поле через пещеру, он либо не поймет, либо поймет превратно и скажет: «Иди отдохни». А этот ничего, слушает…
– И много народу?
– Я видел шестерых, нет, семерых… – мерзкий червячок ущипнул за язык: Федьку жалко! Он нормальный парень, хоть и наркоту собирает… Не виноват, что брат у него такой…
– Так пять или семь? – уточнил милиционер.
– Пять детей, двое взрослых. Один – так себе взрослый, лет семнадцать.
Милиционер хохотнул:
– А второй?
– Бомж, – коротко ответил Тонкий. Червячок не унимался. Червячок забрался под ложечку и шевелился там, выкапывая ходы. Жалко Федьку. Он, конечно, маленький, ничего ему не будет. Но Петрухе-то будет?! А Федьке без старшего брата каково? У них на всю ораву старших только Петруха и отец… А милиционер не унимался:
– Ты их знаешь?
– Угу. Не всех: одного из детей и этого… семнадцатилетнего…Еще бомжа немного…