Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы)
Так рождался замысел будущего Смольного института, выпустившего немало образованных девушек — каждый год по 30–50 выпускниц. Невесты-смолянки весьма ценились в аристократических кругах России.
Екатерина основательно изучила и так же основательно правила написанный Бецким «Устав воспитания двухсот благородных девиц», потом подписала указ о передаче новому учебному заведению зданий, построенных Бартоломео Растрелли для Воскресенского девичьего монастыря.
— Мыслю, Иван Иванович, что состоятельные семьи своих девочек на двенадцать лет нам не отдадут, станут по-домашнему обучать, разве кто по сиротству будет отдан. Потому больше жди бедных да неродовитых. Но то не страшно, только нельзя, чтобы меж ними различия делались, озаботься этим. Пусть никто не знает, у кого какое приданое либо состояние, всех не только учить равно, но и поминать о деньгах. Трудно будет такую наставницу найти, да я верю, что сыщете.
Бецкой нашел, первой и многолетней наставницей Смольного института стала Софья Делафон. Привез ее Иван Иванович из Парижа, но нарочно этим не задавался, просто Софья пришла в русское посольство просить в долг, чтобы помогли до Петербурга добраться. Родители самой Софьи были гугенотами и некогда бежали от преследований из Франции вместе с многими другими. Оказавшись в Петербурге, духом не пали, основали первую приличную гостиницу в городе, а свою пятнадцатилетнюю дочь выдали, как они считали, счастливо замуж за генерала-француза, бывшего на русской службе.
Генерал недолго прожил спокойно, он постепенно сходил с ума, превращая жизнь жены и маленьких детей в сущий кошмар. Но Софья не отдала его за решетку, напротив, повезла по всей Европе, пытаясь вылечить. Не помогло, муж умер в Париже, оставив Софью с детьми без гроша в кармане. Вот и пришла бедная женщина в посольство просить взаймы, чтобы хоть до Петербурга доехать, а там как бог даст.
Что-то особенное увидел в ней Бецкой, потому что сразу пригласил на должность директрисы нового заведения. Софья загорелась его идеей не меньше самого Ивана Ивановича, государыне тоже понравилась, и была утверждена. Софья Делафон стала настоящей матерью многим десяткам девочек, получивших воспитание в Смольном институте. Отношения с императрицей у нее со временем несколько разладились, Екатерина даже не торопилась делать ее статс-дамой, вероятно, просто ревновала к воспитанницам, многих из которых, особенно из первого выпуска, очень любила сама, и себя считала их приемной матерью.
Девочки вовсе не были сиротами, но воспитываясь целых двенадцать лет под присмотром чужих людей, наверняка забудут или отвыкнут от своих собственных родителей. Но Екатерина, не видевшая особой ласки от собственной матери и вынужденная с рождения отдать сына свекрови, не видела в этом ничего страшного.
К счастью, девочки нашли в Софье Делафон и остальных воспитательницах не только классных дам, но очень душевных наставниц, а потому не чувствовали себя сиротами. Много лет и императрица, и Бецкой не просто опекали институт, часто навещая воспитанниц, привозя к ним придворных, вывозя самих девушек в свет, но и выдавали их замуж. Иван Иванович даже влюбился в одну из воспитанниц первого выпуска — очаровательную Глафиру Алымову, а когда она предпочла престарелому воздыхателю молодого гвардейца Ржевского, даже уговорил молодых жить в его доме.
Орлову во избежание «ненужного» влияния Екатерина появляться без себя в институте запретила категорически. Он и не рвался, молоденькие, воспитанные в строгости девицы, способные рассуждать о высоких материях, его волновали мало, Гришу манили фрейлины, более взрослые и опытные, а также более доступные.
Но первые годы он изменял царственной любовнице, только когда та оказалась в положении. Екатерина была крепка телом, горяча в ласках и ненасытна в любви. К чему еще кого-то искать?
Несмотря на все сложности, из Москвы вернулись довольные. Екатерина короновалась, наследник выздоровел, любовник обласкан и одарен.
Переворот был завершен, начались будни.
Григорию Орлову откровенно не нравилась постоянная занятость Екатерины. Когда шли коронационные праздники, одним из распорядителей которых был сам Григорий, он купался в деятельности, внимании, блеске. Но все закончилось, выздоровел (слава богу!) наследник, вернулись в Петербург, а Екатерина как работала только с перерывами на сон и еду, так и продолжила.
Она чувствовала себя из-за беременности не слишком хорошо, а потому больших праздников старалась избегать, но малым кругом собирались почти каждый вечер. Играли в карты, шутили, танцевали, устраивали всякие забавы. Частым гостем стал Григорий Потемкин, теперь уже камер-юнкер. Красивый, статный, остроумный, он внешне ничуть не уступал Григорию Орлову, а вот образованностью и способностью вести разговоры на любые темы его превышал. Ловко передразнивал людские голоса, причем шуткой, обижаться было нелепо.
Первой «попалась» сама императрица, попросила кого-то показать. Григорий вдруг сверкнул хитрым взглядом и… принялся передразнивать саму Екатерину! Ее немецкий акцент удался камер-юнкеру настолько, что в первые мгновения все замерли. Казалось, еще чуть и отправится Потемкин в Сибирь, развлекать подражанием царице тюремных охранников. Но Екатерина расхохоталась, сказала несколько фраз, Потемкин снова передразнил. Так они и беседовали, минут десять каждый произнося свое, но одним и тем же голосом.
Немного позже Екатерина тихонько сказала Потемкину:
— Ты, Григорий Александрович, хорош, да только больше такого не делай…
— Не буду, матушка, — ответил хитрый Потемкин ее же голосом.
Но вовсе не только ерничеством занимался Григорий Александрович рядом с императрицей, велись у них беседы очень серьезные, подолгу обсуждали церковные вопросы, в которых Потемкин оказался докой, спорили чуть не до хрипоты, философствовали… Все чаще разговоры шли про дело, государыня вдруг стала советоваться с камер-юнкером о российских делах.
Это уже совсем не нравилось Орловым. Одно дело кукарекать, кого-то передразнивая, но совсем другое вести умные беседы. Вон об Энциклопедии Дидро половину вечера разговор вели; Екатерина рассказывала, что предложила этому французу, которого свои-то выгнали, печатать остальные тома Энциклопедии в России. Голицын и Шувалов уж так старались заманить философа в Петербург, но тот испугался, твердил, мол, в Швейцарии допечатает. Боятся они Россию, ох как боятся…
Казалось бы, императрице, которая едва сидит на троне, едва ли о французах заботиться и об их философиях, но Екатерине видней, она читала этого самого Дидро, твердит, что умно написано. Императрица понятно, а вот откуда Потемкину сие известно? То и дело по философским вопросам спорят.
Григорий Орлов только злился, ревнуя, а вот Алехан решил принять меры, но не успел, императрица пристроила Потемкина к службе…
Умные люди нужны…
Ко двору Григорий Потемкин попал благодаря Григорию Орлову: тот решил показать любовнице бойкого на язык и умело подделывавшего разные голоса приятеля-гвардейца. Потемкин в заговоре состоял, но рядом с Екатериной не был и, как Дашкова, этого себе не приписывал. Однако сразу же был обласкан и послан с важным поручением в Стокгольм. Императрица заметила в нем что-то этакое… Нет, не столько красоту и стать (хотя хватало и этого), а скорее, живой ум, напористость и особенную энергию, которой так не хватало многим.
Эта энергия была отличной от Орловых. Братья тоже красавцы, особенно Гришка, который считался первейшим красавцем в России, тоже умен, деятелен, любопытен, но он, словно необработанный камень: надо суметь повернуть, чтобы засверкал. А вот Потемкин огранен, и гранил себя сам.
Эта вот схватчивость, умение все постичь и до всего дойти своим умом, умение распорядиться и организовать роднила Потемкина с самой Екатериной. И дело не в беседах, не ради разговоров в малом круге держала при себе этого Григория императрица, она словно предчувствовала, что позже пригодится в управлении Россией, а пока пусть опыта набирается. Ломала голову над тем, куда бы пристроить камер-юнкера, чтобы и польза была, и дело постиг. Держать его просто в гвардии толка не видела, саблей махать и без него много кому найдется.