Вне игры
— Туманно… Чем же вы все-таки занимаетесь? — спросил Бутов.
Захар Романович молча вынул из бокового кармана пиджака удостоверение, развернул книжицу, обтянутую мягкой кожей, и подал Бутову.
— Благодарю вас. Ясно и прелюбопытно. У вас интересная работа… В весьма перспективном институте.
— Нечто в этом роде, не глядя, конечно, на мой документ, заметил и господин Ивен. Он говорил о будущем человечества, о благородном призвании ученых не дать погибнуть цивилизации и незаметно перешел к сути своего поручения.
ПАРОЛЬ
— Я есть турист и приехал в Советский Союз две недели назад. Завтра я буду улетать домой. Меня ждут дела, и я не могу быть задержан до конца срока… — И снова повторил, кажется в третий раз: — Я имею просьбу друга передать вам подарок Андрея Воронцова… И большой привет… И добрые пожелания.
И тут же протянул мне пакет. Вот он.
Бутов взял пакет, развязал золотистую ленточку, развернул его и дотронулся до бритвы, словно желал убедиться, что это действительно бритва, а не кофеварка. Сделал он это небрежно, будто лишь по долгу вежливости, и, отложив бритву в сторону, начал старательно рисовать на листке бумаги бога Шиву, у которого почему-то оказалось куда больше рук и ног, чем предусмотрела индийская мифология.
Захар Романович с недоумением взглянул на Бутова, не зная, продолжать ли ему свой рассказ — может, это совсем не интересно человеку, который сидит за столом и что-то увлеченно рисует? Бутов перехватил растерянный взгляд доктора:
— Вы продолжайте, Захар Романович… Я вас внимательно слушаю… Итак, вам вручили сувенир от Андрея Воронцова… И все?
— Нет… Это был только пароль. Вручив бритву, Ивен спросил:
— Что передать вашим друзьям?
— Каким?
Ивен взял меня под руку.
— Не надо так… В нашем сложном и пока еще плохо устроенном мире никогда не угадаешь — выиграл ли ты, отрекаясь от старых друзей, или проиграл? Это лотерея. Если, к тому же, учесть деликатность обстоятельств, при которых вы расстались с друзьями… Вы ж умный человек, господин доктор… Вы изучаете человеческий организм, он весьма сложен, но жизнь сложнее. Ваши друзья просили вам напомнить об этом. И я тоже имею желание кое-что сказать вам. Перед поездкой в Москву я имел удовольствие немного посмотреть ваше… Как это у вас говорят? Рабочее дело? Так?
— Какое рабочее дело?
— Прошу простить… Я ошибался в названии… Личное дело. Да, да… Личное… Но там сказано про ваше рабочее дело. То есть те сообщения, которые вы любезно посылали господину Квальману.
Я чуть было не закричал:
— Никаких сообщений я никому не посылал.
— Это ему вы так сказали, — заметил Бутов. — А мне что скажете?..
— То же самое, что и ему. Утверждаю: никаких сообщений я никому не передавал.
— Будем считать, что так оно и есть. Продолжайте…
— Я с трудом сдержался, чтобы не ударить иностранца. Я заявил ему: — «Это шантаж!»
— О, нет, то есть плохая память. В вашем деле, господин доктор, лежат пятьдесят три страницы. Они сшиты и пронумерованы. В них тоже под номерами пятнадцать сообщений Сократа господину Квальману… Вы не забыли вашей клички? У вас действительно лоб Сократа, господин доктор. Вы и сейчас чем-то напоминаете великого мудреца…
Он с наглой ухмылкой посмотрел на меня и неожиданно переключился совсем на другую тему.
— Как есть ваше здоровье? Работа? Дочка? Я слышал, вы есть очень милый, общительный и гостеприимный человек. Да? — Вопрос носил риторический характер. — Ваши друзья говорили мне, что вы есть большой любитель всего красивого — картин, книг, антикварных ценностей и… Говорят, что после смерти жены вы потеряли все свои волосы на подушках красивых женщин? О, то есть настоящий мужчина!
Бутов улыбнулся, прервал свое рисование и спросил:
— Это было желание блеснуть остроумием или знанием вашей биографии?
Захар Романович покраснел и, запинаясь, пробормотал:
— Видимо, последнее…
— Но откуда господину Ивену известны столь интимные подробности вашего житья-бытья?
— Не знаю.
— Ну что же, продолжайте…
— Я никак не реагировал на вопрос Ивена и заметил, что сейчас уже позднее время, я себя плохо чувствую и нам пора расстаться. Господин Ивен не удерживал меня, но, прощаясь, сказал:
— Я желаю вам всего доброго. Успехов во всем. Наши общие друзья рады вашей общительности… И просили передать: в будущем, возможно, к вам приедет гость. Оттуда… Он тоже привезет привет и сувенир от Андрея Воронцова. Не откажите в любезности — примите его с русским, как это говорят у вас, радушием. И если потребуется, я буду просить вас помогать ему выполнить пустяковые поручения…
Я ничего не ответил, ничего не пообещал и, резко повернувшись, пошел в сторону Самотеки. Сделав несколько шагов, я оглянулся. На том месте, где мы только что стояли с Ивеном, уже никого не было.
…Полковник внимательно смотрит на собеседника. Нет, это не шизофреник! За потухшим его взором угадывалась напряженная работа мысли и большая тревога, неуверенность даже в том, уйдет ли он отсюда. Это уж Бутову известно по опыту многих бесед в приемной. Но почему доктор вдруг умолк? Нечего больше сказать или не хочет? Рассказ оборвался На самом важном. А ему, Бутову, нужно знать: есть ли какая-нибудь связь между таинственной телеграммой, полученной два дня назад падчерицей Захара Романовича, и всем тем, что только что сообщил он сам? Телеграмма. Неожиданный отъезд Ирины. Авария. Обыск в квартире Глебова. Знает ли обо всем этом Захар Романович? Возможно, ему еще ничего не сообщили, а возможно, что знает и по каким-то причинам не хочет касаться этих тем. «Подождем, не будем торопить собеседника». И Бутов пытается сделать для себя первые выводы из того, что успел рассказать Рубин. Собственно, в разных вариантах он слышал подобные истории много раз — не очень-то изобретательны господа ивены. Но что за этой стандартной схемой? Кто те «друзья», от имени которых передан Рубину сувенир Андрея Воронцова? И снова та же мысль, что уже однажды мелькнула: не сидит ли перед ним психически больной? Для него бесспорно, что этот человек смертельно устал от бессонной ночи, кошмарных воспоминаний, разноречивых намерений, догадок, заранее подготовленных монологов. А главное — страха.
Бутов встал из-за стола: поздновато пришел Рубин. Иностранец, если таковой реально существует, уже улетел. Потом он подошел к Рубину и спросил:
— Вы к нам из дома или с работы?
Захар Романович помедлил с ответом.
— Я боялся, что кто-то будет следить за мной… В свое время мне предоставили возможность достаточно хорошо изучить методы работы ивенов… Я долго петлял по Москве, пока не пришел к вам…
Умолк и стал внимательно изучать свою шпаргалку. Бутов улыбнулся:
— Доктор, не старайтесь рассказывать по заученной записке. Может, так получится несколько растянуто, но нам… Простите, мне спешить некуда. А вам? Ну и отлично. Прошу вас. Воронцов — это реальное лицо? Ах, даже друзьями были, вместе учились в школе, институте, в одном медсанбате служили. Так-так… К чему же тревожиться? Не надо расстраиваться. — Бутов говорил доброжелательно, даже сочувственно. — Позвольте напомнить вам возможность такой немудреной ситуации: ваш друг Андрей Воронцов попал в плен, остался на Западе в качестве перемещенного лица и теперь вспомнил о вас. С самыми добрыми намерениями. По долгу службы, как вы догадываетесь, я всегда должен быть начеку и, тем не менее, позволю себе допустить вариант, исключающий злой умысел. Вы согласны со мной?
— Нет… То есть в принципе да, но в данном случае такой вариант исключается.
— Вы уверены?
— К сожалению, да. Андрей Воронцов погиб в августе сорок четвертого. Его мать получила официальное извещение… «Ваш сын геройски…» И так далее, как положено. Имя Воронцова плюс бритва «Жилет» — это пароль для связи.
— С кем?
— Со мной… — Рубин виновато понурил голову и в ожидании новых вопросов снова стал заглядывать в шпаргалку.