Тайна

Он проснулся словно от толчка. Солнце светило в откинутый полог палатки. Нины не было. Пташка ранняя, побежала на ручей умываться, подумал он. Все, что произошло вчера, казалось тяжелым сном. Может, и не было ничего, с надеждой подумал он. Нет, было,- болью стукнуло в висок. Он вышел из палатки. Только-только рассвело, и в лагере стояла тишина – все еще спали. Пели птицы, солнце просвечивало сквозь листву. Он взял полотенце и пошел вслед за Ниной на ручей. Ручей был в самой чаще, тропинка, которая вела к нему, сначала недолго петляла в узком темном коридоре между деревьев и кустарника, затем полого спускалась к каменистому берегу ручья.
Он думал, что сразу увидит ее на том месте, где они обычно умывались. В этом месте ручей образовывал небольшое озерцо, окруженное большими валунами, и Нина обычно сидела на одном из них, расчесывая свои длинные русые волосы. Но сейчас ее не было. Он позвал: «Нина, Нина!» Она не отзывалась.
Наверное, снова цветы нашла, или малину, сладкоежка, подумал он, оглядываясь. Он ждал, что сейчас увидит ее милое улыбающееся лицо. Нина! Ниночка! Но она не отзывалась, было очень тихо, казалось даже птицы приумолкли.
Он прошел вдоль ручья вверх. Здесь уже начинались густые заросли кустарника. Деревья стояли плотной стеной. Он вдруг почувствовал беспокойство. Вернулся к озерцу.
Ее полотенце и пакетик с мылом, зубной пастой и щеткой лежали на земле, у самой воды. Он снова огляделся, поднял полотенце и пакет, хотел положить на валун, и тут же одернул руку. Алое пятно крови, сквозь которое просвечивал бархатно-зеленый мох, было подсвечено неярким утренним солнцем. Его сердце бешено заколотилось. В глазах потемнело. На подгибающихся ногах он шагнул вперед – вот еще кровь, вот еще, и вот, и вот!.. Словно загипнотизированный, не отрывая глаз от алых, горящих на солнце пятен он шел и шел. И вдруг ему послышалось глухое булькающее рычание где-то сбоку, в кустах, он прислушался, холод пробежал по его спине. Ему показалось, что он явственно услышал треск ломающихся сучьев.
И снова стало тихо.
Кося глазом в сторону кустов, он поднял с земли камень, зажал его в руке, и сделал еще несколько шагов вглубь леса, солнце не попадало сюда и его обдало серой неживой прохладой. Взгляд его скользнул вдоль влажной земли, усыпанной черными сосновыми иглами, прелыми прошлогодними листьями, трава здесь уже начала желтеть от недостатка тепла и света. Красных пятен больше не было. Он сделал еще несколько шагов и вскрикнул, испуганные птицы заметались, закричали, эхом вторя ему. На одной из веток, словно рука, растопырившая пальцы, выставленной вперед, он увидел пестрый яркий лоскут, чуть развивающийся, с рваными краями – это был обрывок Ниночкиного платья.
И снова глухое рычание послышалось ему совсем рядом, в густых темных зарослях.
Он кричал не переставая. Его крик разбудил людей в лагере.
Его трясли за плечи, били по щекам. Он перестал кричать. Смотрел перед собой ничего не видящими глазами. Его спрашивали, пытались узнать, что случилось, но он молчал. Степахин отвез в его в ближайшую деревушку, в маленькую больницу, где старенькая фельдшерица сделала ему укол, от которого он забылся тяжелым мутным сном.
Ниночку искали несколько дней. Прибывшие из ближайшего райцентра милиционеры, местные охотники, взявшиеся помочь в поисках, и сами геологи, удрученные случившимся, прочесали все вокруг на протяжении нескольких километров, но безрезультатно. Ниночка исчезла. Было найдено еще несколько обрывков платья, испачканных кровью, и еще одна полоска ткани, в которой Максим, участвующий в поисках, узнал ленту, которую Нина вплетала в косу. Охотники нашли подозрительные следы, они прерывались недалеко от реки, и один из них, самый опытный, утверждал, что эти следы свидетельство того, что тело тащили по земле. Вдоль этих следов кусты были обломаны. Все эти страшные находки как будто прямо указывали на то, от чего погибла Нина, но почему-то никто не хотел связывать милый образ девушки с такой страшной гибелью, и в протокол было внесено: пропала без вести.
Все то время, пока искали Нину, Николай лежал в маленькой палате деревенской больницы, отвернувшись к стене, ни с кем не разговаривая, не отвечая на вопросы. Вскоре за ним приехали Максим и Володька. Втроем, молчаливые и повзрослевшие, сначала баржей по реке, затем старым трясущимся грузовиком по пыльной проселочной дороге, и потом несколько бесконечно долгих дней поездом, медленно тянущимся вдоль одиноких деревушек, залитых дождем, – лето кончилось, и осень застилала небо темно-серыми тучами, - они уехали домой, в родной солнечный город, подальше от этой серой тайги, от начинающихся мутных дождей, подальше от страха, который не отступал, не поддавался расстоянию, который теперь навсегда их соединил.
Сумерки сгущались, а он все не отходил от окна.
Старый клен тянул к нему свои ветви, вздыхали и перешептывались листья, отбрасывающие на стены черную кружевную тень.
Нужно было включить свет, но почему-то страшно было обернуться, ему казалось - за спиной стоит кто-то. Темнота обступала со всех сторон, сжимала в душное кольцо. Трудно было дышать, и он открыл окно, полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух. На минуту ему стало легче.
Звонок телефона прозвучал пронзительно и гулко. Он сделал над собой усилие, отошел от окна, шагнул в темноту комнаты.
- Алло,- сказал хрипло, - слушаю вас…
На том конце провода звучали голоса, и сквозь тихую, зыбкую их какофонию детский голосок, смешно шепелявя, пропел: «Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенку поет…»
Он отдернул руку, словно обжегшись. Трубка повисла на проводе, закачалась словно маятник.
Быстрыми шагами он вернулся к открытому окну, ему казалось, что он задыхается.
Вдруг какой-то звук за спиной заставил его замереть, прислушаться.
Он услышал глухое рычание…
Он боялся обернуться, страх сковал его тело.
Несколько минут он напряженно вслушивался. Было тихо.
Но вот снова этот тихий утробный рык. Он явственно слышит его.
В ужасе он обернулся. Из глубины комнаты, тускло освещенной луной, на него смотрели глаза – маленькие, черные, злобные. Они пристально глядели на него, приближались к нему, и вот уже он чувствует тяжелое горячее дыхание, оно совсем рядом…
Он взбирается на подоконник, но дыхание все ближе, оно опаляет ему лицо… и, закрыв глаза, он делает шаг в темноту… в спасительную ночную прохладу…
Потревоженный старый клен покачнулся, чуть вздрогнул и уронил несколько бурых мертвых листьев на застывшее лицо и на глаза, устремленные в черное пустое небо.
Глава двенадцатая
 1 
Максим не знал, что почувствовал в этот момент: боль, ревность, разочарование? Пожалуй, нет… Он смотрел как Светлана, бледная, потерянная, пряча глаза, одевается. Первым желанием было – ударить, закричать, но потом наступило какое-то внутреннее опустошение.
Володька молчал, исподлобья наблюдая за ними.
Градов сел в кресло, снова закурил.
- Не кури в квартире! – процедил зло, сквозь зубы Володька.
Максим медленно опустил горящий кончик сигареты в полированную столешницу. Подержал, вкручивая. Затем поднял на Володьку глаза.
Тот посмотрел зло, отвернулся.
- Уходи! - бросил через плечо. – Уходите оба!
Светлана, услышав эти слова, еще ниже опустила голову, - как побитая собака, подумал Максим, - суетливо собрала свои вещи, пошла по направлению к двери.
Максим выставил ногу, преграждая ей путь. Она остановилась, взглянула на него. Их взгляды встретились. Он усмехнулся.
- Сядь, - движением головы указал на диван.
Она молча села, была очень бледна.
- Я не уйду отсюда, пока все не выясню… - Максим вдруг почувствовал, что его охватывает ярость, ненависть к ним, обманувшим, предавшим его…
Он сжал пальцы так, что они побелели.
- Что ты еще хочешь знать? – с вызовом, уставившись прямо в глаза, спросил Владимир. – Итак, все ясно. Только вот не пойму, с чего ты вздумал у меня эту блаженную искать? Полина, выходи! – передразнил, криво усмехнувшись. - У меня не богадельня, знаешь ли…