Игра без правил

Тан алат устало прикрыл глаза и осторожно помассировал веки кончиками пальцев.
— Как там Крао?
— Оперативная группа первого флота и истребительный дивизион уже на подходе к системе.
— А как русские?
— Их корабли, конечно, хуже, чем наши, но и не полное гнилье. Вместе они продержатся сколько нужно до подхода Красной Звезды.
— Как новое оружие?
— К сожалению, полноформатных испытаний мы провести не можем из-за отсутствия времени, но вроде все работает, как вы сказали.
— Хорошо. — Владыка кивнул. — Что-то еще?
— Я все же настаиваю на отправке наземных войск. Хотя бы одной армии.
— Мы уже обсуждали это. — Уголки рта Владыки чуть опустились. — У тебя есть новая информация?
— Нет, но…
— Тогда будем исходить из принятого решения, — и, видя непонимание в глазах генерала, все же снизошел до пояснений: — Там будет настоящая мясорубка. Боюсь, не все из наших офицеров выдержат, глядя на такое. Вы были на Ятавии после десанта Красной Звезды? Нет? Тогда запросите неотредактированную версию. И запаситесь противошоковым или русской водкой. Думаю, литра будет достаточно.
 Российская империя. Большая Москва. 
Несмотря на опасения Алексея, официальный статус жениха великой княжны почти никак не сказался на его расписании. Лишь два раза в неделю Катя вытаскивала его на обычные для молодежи посиделки или вела на различные мероприятия вроде выставки художников или концерта.
В этот вечер они пошли на выставку, ежегодно устраиваемую «Московской творческой группой» — объединением художников Большой Москвы. Равнодушно скользя взглядом по абстрактным нагромождениям цветных пятен и линий, Алексей стойко выслушивал пояснения Катерины и временами делал заинтересованное лицо, но обмануть девушку, проведшую всю сознательную жизнь среди профессиональных интриганов и политиков, не смог.
— Ты меня совсем не слушаешь! — вполголоса возмутилась княжна.
— Слушаю, — не согласился Алексей. — Только мне это совсем не интересно. Линии, точки… Неужели нужно учиться, чтобы изобразить подобное безобразие? Ерунда какая-то.
— Это же латизм!!! Такой стиль…
— Да как ни назови, — отмахнулся Белый. — Кубизм, ташизм… Тщетные попытки достучаться до сверхтипического подсознания. Хотя все, что можно было сделать в этом смысле, сделано нашими предками, сформировавшими Символьный кодекс мира. Звезда, солнцеворот и прочее. А это… тщетные потуги создать новый Знак.
— А вы что предлагаете? — в разговор неожиданно вклинился мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме классического кроя и легких не по сезону туфлях.
По тому, как глянула на него Катерина, Алексей понял, что это кто-то из местных корифеев, но, несмотря на это, решил принять вызов:
— Я полагаю, нужно чаще смотреть на землю, в небо, воду и глаза детей. — Белый улыбнулся. — Именно там скрыты самые загадочные знаки мира. Недаром теория гиперперехода родилась из теории хаоса. Человек пока не в состоянии заглянуть на те уровни абстракции, где лежат ключи мира. Поэтому необходимо смотреть, постигать и переводить в форму, доступную для использования. Потому что этот… псевдохаос, — он взглядом показал на висящие рядом картины, — скорее, отражение мусора в голове художника, а никак не сложности окружающего.
— Интересная концепция. — Мужчина широко улыбнулся и посмотрел на княжну: — Катенька, не представите нас?
— Профессор Терсков Анатолий Петрович — капитан Белый Алексей Евгеньевич.
— Профессор?
— И даже доктор наук и где-то академик. — Анатолий Петрович подмигнул Алексею. — Нет-нет. Я совсем не по художественной части. Я юрист, а картины — это, скорее, одно из моих увлечений.
Взяв Алексея под руку, он повел его вперед и остановился возле одной из картин.
— А тут вы что скажете?
На картине во вполне реалистичной манере было изображено разбитое зеркало, в осколках которого отражались то кремлевские звезды, то Днепрогэс, то грозная «тридцатьчетверка» на фоне полуразрушенного рейхстага.
— А почему зеркало разбито? — Алексей обернулся к Анатолию Петровичу.
— Осколки империи, — коротко пояснил профессор.
— Картина хорошая, но только с концепцией я не согласен. — Алексей покачал головой. — Империя не погибла. Ни та, что до семнадцатого, ни та, что до девяносто первого. Просто выгорело все наносное, лишнее. А осталось то, что составляло суть, ядро государства. Мы же не считаем подвиги русских витязей чужими? Шипка, Севастополь, Курск, Берлин… У вас, кстати… это ведь ваша картина? «Тридцатьчетверка» неправильно нарисована. Ствол слишком толстый. Это… ну, в общем, не совсем пушка сороковых годов двадцатого. Это, можно сказать, совсем не пушка.
— Но я рисовал с реального образца! — возразил Анатолий Петрович.
— Не с того, что сейчас стоит возле исторического музея? — Алексей улыбнулся. — Это гораздо более поздняя модификация. Лучше с того, что стоит на Кубинке.
Профессор кивнул, видимо, делая себе зарубку на память, и снова потащил Белого по залам.
— А тут вы что скажете? — Он кивнул на огромное полотно, где маленькая девочка с улыбкой тянула руки к могучему древесному стволу, в рисунке коры которого проглядывало лицо старика. Ветви дерева, словно руки, обнимали хрупкую фигуру, и солнце, едва проглядывавшее сквозь ветви, высвечивало на лице девочки какой-то символ. Само лицо девочки отчего-то вызывало у Алексея волну щемящей тоски и теплоты, словно он видел своего еще не рожденного ребенка.
— Это… тоже ваше? — Алексей стоял словно завороженный, не в силах оторвать взгляд от полотна.
— Нет… — Профессор тихо рассмеялся. — Так мне никогда не нарисовать. Это Алик Абиев. Вон он, кстати, беседует с журналистами… Алик! — Анатолий Петрович окликнул высокого черноволосого молодого человека в белоснежном пушистом свитере, темно-зеленых мешковатых брюках и тяжелых армейских ботинках.
Быстро закончив интервью, молодой человек подошел и, после взаимного представления, кивнул на картину:
— Нравится?
— Очень. — Алексей чуть слышно вздохнул. — Не продадите?
Художник громко рассмеялся:
— Эту — никогда. Да и обещал я тут одному человеку, что если решу продать, то сразу обращусь к нему.
— Это случайно не Сергиенко-старший? — с язвительной интонацией отозвалась княжна.
— Совершенно неслучайно он, — с улыбкой подтвердил Алик. — А вы, Алексей, никого не узнаете?
Подавив чуть не вырвавшийся наружу нецензурный возглас, Алексей обернулся к покрасневшей от удовольствия Катерине.
— Это ты?
— Примерно пятнадцать лет назад. — Алик кивнул. — Тогда я казался себе значительно старше и мудрее, но все равно не смог пройти мимо такого чуда. Это парк в Приокском заповеднике. Картинка тогда мне так врезалась в память, что я писал всего две недели.
— Я могу заплатить не меньше этого Сергиенко. — Алексей пристально посмотрел на художника. — Кроме того, насколько я знаю, ему теперь совсем не до картин.
— Что деньги… — Алик вздохнул.
— А если я предложу обмен? — Белый не сдавался.
— На что? — Художник как-то растерянно оглянулся.
Простая, словно кирпич, комбинация родилась в голове Белого мгновенно. Сразу решались несколько проблем, одна из которых была довольно важной и не давала покоя.
— Вы увидите то, что еще никто из ваших собратьев по искусству не видел и еще долго не увидит.
— Даже не представляю, что это может быть. — Алик покачал головой. — Джамаат? Небесная? Я там был, и не раз. По Новой Мекке даже серию написал.
— Если вас не устроит то, что вы увидите, можете картину оставить себе. А пока… Жду вас завтра вечером… ну, скажем, на Пушкинской в двадцать один ноль-ноль. Вещи можете не брать, у вас будет все, что нужно, и даже то, что пожелаете. Только одно условие. Покинуть это место вы сможете не раньше, чем через месяц.
— О! — Профессор рассмеялся. — Я чувствую плеск волн и запах прогнивших пиратских сундуков. Нас с Катей не приглашаете?