Русские понты: бесхитростные и бессовестные

— Это удовольствие обнимать девушку в брючках от Versace и срывать с нее белье от какого-либо кутюрье!
— Мне глубоко пофиг, что это!.. Я обнимаю девушку, а не брючки!  [186]
Страшно хочется сделать вид, что нам тоже глубоко «пофиг». Ну, предположим, мы уже в этом убедились и уже не страдаем от ощущения культурного отставания или чувствуем себя в центре событий? Тогда куда денутся все новые провинциалы, бедненькие, страдающие от тех же проблем? Где тогда будет новый горизонт или «провинция», на которую сможем смотреть свысока? На Украине, что ли? Пусть! И хохлы будут так же по-дурацки пялиться: «Захожу и покупаю одежду, чтоб попонтоваться перед другими. Покупаю ярко-желтые вельветовые джинсы. Ярко-зеленый свитер и красный спинджак. Покупаю фольгу и вырезаю звездочки, чтобы потом пришить на спинджак. Одеваюсь, напяливаю розовые очки и иду с папиросой за ухом по Крещатику!»  [187]
Стоп. Это явление мы наблюдаем уже второй раз: пылкое желание вытеснить показуху из «нашей» жизни, смеяться над соседями и спокойно отгородиться от подобных ужасов. В одной из предыдущих глав речь шла о том, что надо «замочить всех эмо на Камчатке». На юге дело обстоит не лучше, ведь даже в таких местах, как Ингушетия, людям хочется выглядеть «нарядно, броско, пестро и гламурненько».  [188]
Еще один южный пример. Недалеко от европейской территории России, в соседнем Татарстане, публикуются разного рода тесты, определяющие уровень понта. Они настолько универсальны, что местонахождение «провинции» не имеет значения. Они могли бы публиковаться где угодно в бывшей империи. Татарстанские тесты показывают, что понт зависит не от почтового индекса или расстояния от Москвы, а от конфликта (неважно, где он наблюдается в русскоязычном мире!) между стремлением к истинному, полному пониманию рискованной действительности и ложным убеждением, что посредством слов, дефиниций и цифр (количеством цацек, например) можно достигнуть гордой стабильности:
Как ты расскажешь друзьям о новой подружке?
а) Изящная барышня тонкой душевной организации.
б) Жгучая герла, просто ар-ен-би стар! Короткая юбка, средиземноморский загар.
в) Она классная! Веселая, общительная и очень симпатичная. Или…
Как будешь делиться впечатлениями о вчерашней вечеринке?
а) Превосходно организованное мероприятие с продуманной креативной концепцией.
б) Полный угар! Разбили два рояля, на барабане чуть все струны не порвали.
в) Было весело! Отрывались всей компанией, общались, тусовались.
Даже тут грубое и бинарное представление о провинциальности начинает исчезать. Оно становится более многогранным: одно определение тянет за собой другие. В Татарстане выявляют по меньшей мере три. Как считают местные журналисты, если в тесте больше ответов «а», то ты «дико понтуешься». Если больше ответов «б», то «ситуация не критическая. Ты не пытаешься умничать, но твой жаргон ничем не лучше заумных оборотов интеллектуалов». И наконец, если предпочитаешь ответы, предложенные в категории «в» — «тебя уважают твои друзья за то, что ты никогда не выпендриваешься. Так держать!»  [189]
И, между прочим, не стоит надеяться найти что-то более утонченное на Востоке: заглянем в местную газету г. Улан-Удэ. «Одинокий мужчина 1959 года выпуска, хочет познакомиться с женщиной. Женщина должна быть о ** но понтово выглядящей. Без понтов не рассматриваем».  [190]Ужас…
Вот типичный пример универсального ежедневного понта в любом городе и в любой день: мы мчимся на рынок, доставая себе новейший, крутейший сотовый… сделанный в еще более далеком Китае, часто с якобы дорогостоящим корпусом, но с грошовыми компонентами внутри. Чтобы казаться важной персоной, занятой важными делами, нужен азиатский телефон! Этот сугубо провинциальный прибор нам необходим, так как «настоящий» нам часто не по средствам. Но признаться себе в этом мы, конечно, не можем. «Да кому такие пустышки нужны?» «Как кому, а понты? Это он внутри пустышка, а с виду — как настоящий тысячедолларовый».  [191]Приобретаем себе пустоту; ведь тут мы все — провинция Пекина. Давайте забудем поэтому про карту.
Сам факт, что мы себя так откровенно обманываем, доказывает, до какой степени мы не доверяем всему, что находится за окном. Знать не хотим про мир многообещающего риска, хотя это так близко! Ищем утешения, однако самообман и дискомфорт только усиливаются: «Хорошо мне тут с этим дурацким китайским мобильником?.. Нет, не очень. А если нет, то хотя бы недурно?.. Может, потерплю?» Надо научиться воспринимать мир не логикой, а инстинктивно. И вот почему. Когда времени в обрез или человек попадает в стрессовую ситуацию, он подчиняется подсознательным, инстинктивным и импульсивным реакциям. Ему некогда умничать. Как давно заметили психологи, часто люди делают важные открытия по поводу собственной жизни и главных в ней ценностей, именно отступив от привычной логики и особенно после травмирующих событий. Так они узнают, что для них истинно важно.
Все становится удивительно ясно, когда вступаем в сферу потенциального риска. Когда внешние силы заставляют нас определиться подобным образом, то после такого риска (или тем более трагедии) мы — казалось бы «жертвы» данной ситуации — к собственному изумлению, впервые получаем ощущение баланса. Такова и «постпонтовая» награда. Потенциальная. Если мы готовы к постоянным, плодотворным поражениям, приводящим нас к познанию «вечных ценностей».
Вот пример: во время страшного пожара женщина едва успевает спастись, прыгнув с четвертого этажа. Через несколько минут она дает интервью тележурналисту и — как ни странно — выражает свою признательность «судьбе». Сейчас (и только сейчас) она осознала, что для нее важно в жизни. Откуда у нее взялась такая отвага — или глупость! — броситься вниз с такой высоты, она сама не понимает. Внимание к своим эмоциям (т. е. доверие внутреннему компасу) может адаптивно — и, следовательно, успешно — направлять поведение человека, особенно в таких неоднозначных условиях.  [192]Обратите внимание, как вы себя чувствуете, когда понтуетесь. Хорошо ли? Разумеется, нет. Пора понять, что нео-потемкинские поступки, типа приобретения того же китайского телефончика, ничего не скрывают, а наоборот. Они обнаруживают превосходство совсем другого мировоззрения. Страшного, но необходимого.
Почему мы сегодня одиноки и почему надо «переделать Ленина»
Несладко идти на рискованные шаги или в новый, незнакомый мир одному. Поэтому в молодежной культуре самых последних месяцев Советского Союза наблюдалось искусственное стремление «создавать» ощущение близости или товарищества. На полуофициальных форумах тогда шла речь об «элементарной гуманности», имеющей коренные атрибуты «дружбы, фиктивного братства, пацифизма, романтизма и какого-то коммунального эгалитаризма».  [193]В общем-то, это продолжение детской риторики перестройки о том, как «все мы вместе». Чувствуется эта тенденция и сегодня в старомодных названиях некоторых проектов, таких как «Послание к человеку» (питерский кинофестиваль) или «Идущие вместе» (общественная организация), «Наше время» (культурный фонд) и т. п. Когда все идет хуже и хуже, всем хочется оставаться в строю. Так безопаснее. Но ситуация ухудшилась, как мы знаем, и появился понт.
Нависающая угроза, либо буквально, либо метафорически, толкала людей на выпендреж перед лицом неизбежности: все ощущали, как скоро солидарности не будет… и что дальше? Лучше быть нужным, чем свободным, как говорится. Поэтому все стали показывать, что ничего не боятся и какие они надежные. Потемкинский кураж. Такое поведение демонстрирует воспринимаемый вклад в качество коллектива: иными словами, постсоветский понт на самом деле — тяга к членству, как можно дальше от провинциализма и одиночества. Тут понтующийся своей жестикуляцией и вульгарной театрализацией хочет подкрепить собственную значимость в качестве нового и важного члена группы.  [194]