Разве я не хорошенькая?

Реймонд улыбнулся.
— Вот уж не думал, что ты такая сентиментальная особа.
— Да я и не сентиментальная. Никогда ею не была. Но теперь, выйдя за тебя замуж, рискую стать.
— Это очень мило. И сама ты тоже очень милая.
— Никто, кроме тебя, никогда раньше так не думал обо мне, — вздохнула Жаклин, продолжая гладить белый пушистый клубок.
— Вот и не правда. Мистер Планкет так думает. Он сам сказал мне об этом.
— Это впервые в моей жизни, поверь. А женщины меня обычно не терпят.
— Не обращай внимания. Кто-то может завидовать твоей внешности. Но могу заверить тебя, что Веронике ты очень нравишься. Когда мы собирались в прошлую субботу, она назвала тебя прелестной девушкой.
Реймонд был глубоко тронут полным изумленного недоверия взглядом жены.
— Правда? Она действительно так сказала?
— Да, сказала. — Хотя он был уверен, что Вероника имела в виду красоту молодой миссис Кармайкл.
— Я… я бы хотела познакомиться с ней поближе, — произнесла Жаклин. — Только она несколько… пугает меня.
Реймонд расхохотался.
— Понимаю, что ты хочешь сказать. Да, Веселая вдова не терпит банальностей. Вудроу нелегко ей угодить, хотя он далеко не дурак.
— О, прости, но мне как-то трудно сочувствовать… бедному Вудроу.
Реймонд ощутил горечь в словах жены. Он хорошо знал, что тому причиной. Ему надо заставить кузена поверить, что Жаклин вышла за него не ради денег.
Он не был так глуп, чтобы не понимать, что капитал добавил ему определенной привлекательности, или чтобы верить, что Жаклин вышла бы за него, будь он бедняком. Но это совсем не то, что быть хладнокровной охотницей за состоянием. Жаклин — натура непростая, и в отношении к деньгам тоже, а в основе лежит глубоко укоренившееся чувство неуверенности в завтрашнем дне…
— Рей…
— Что?
— Ты свернул не туда. Нам ведь надо в «Пэт-шоп», забыл?
Реймонд выругался, и Жаклин прикрыла острые ушки Пусси ладонями.
— Изволь вести себя прилично в обществе молодого животного!
Он застонал.
— Черт, я еще пожалею, что позволил тебе оставить проклятую кошку.
— Нет, не пожалеешь. Потому что я люблю тебя за это еще больше.
— Просто потому что я позволил тебе оставить кошку? — недоверчиво спросил Реймонд.
— Да. — Жаклин тяжело вздохнула и повернулась к окну. — Когда мне было четырнадцать, к нам на задний двор забрел котенок, черный, облезлый, голодный. Он мяукал и мяукал так жалобно. А когда я хотела отнести ему немного молока, мой… отец приказал не приваживать его. Нам не на что кормить кота, заявил он и прогнал его. Зато ему было на что каждый вечер ходить в кабак… — с горечью произнесла она.
Реймонд слушал, не зная, как реагировать на слова жены. Может, лучше всего просто молчать и дать ей выговориться?
— Он пил, сильно пил, был настоящим пьянчужкой. Не хочу больше говорить о нем, даже вспоминать не хочу. У меня сразу портится настроение. А сегодня я хочу быть счастливой. Пожалуйста, не спрашивай меня никогда о нем, ладно, Рей? — попросила Жаклин.
— Хорошо, — мягко ответил он. Ему бы хотелось, чтобы она сказала больше, но даже то, что Жаклин вообще что-то сказала, нельзя было недооценивать. И хотя она назвала дядю отцом, но все же по собственной воле приоткрыла ему частичку прошлого.
Без сомнения, Жаклин была бы потрясена, если бы узнала, как изменился ее дядя за то время, что они не виделись. Нашел работу, стал добропорядочным гражданином. Хотя «потрясена» едва ли верное слово. Реймонд подумал, что она пришла бы в ярость. Потому что никогда не смогла бы понять, почему он не сделал этого, когда смертельно больная жена и она сама, Жаклин, так отчаянно нуждались в его помощи.
Да, вряд ли эта новость доставит ей удовольствие. Но едва ли Жаклин узнает ее. Сама она никогда не заинтересуется судьбой Карлоса Агиллы, а Реймонд не собирался ничего ей говорить. Как объяснить, откуда у него такие сведения?
Нет, он никогда не сможет открыть ей, что узнал все о ее прошлом из злополучного отчета частного детектива. И он должен позаботиться, чтобы Вудроу тоже не проговорился.
Вудроу…
Да, Вудроу — это проблема. К счастью, в течение недели им негде встретиться, а в субботу он прямо заявит кузену, что не собирается разрушать свой брак, что купил дом и твердо намерен иметь ребенка, так что тому лучше бы изменить свое отношение к Жаклин, или…
Или что?
Неужели он готов ради Жаклин порвать отношения с Вудроу? Отказаться от ежесубботних встреч и игры в карты?
Да, понял вдруг Реймонд, готов. Такова сила его любви к жене и его вера в нее, что отныне Жаклин занимает в его жизни главное место. Отныне и навсегда!
  
11
 
— Просто поверить не могу, что прошла всего неделя с тех пор, как ты ездил играть в карты, — произнесла Жаклин, глядя на одевающегося Реймонда. — Кажется намного дольше.
Он кривовато усмехнулся в ответ и сказал:
— Значит, точно пора возвращаться на работу. Время всегда тянется медленнее в скучной компании. — И с удовлетворением отметил, что его едкое замечание повергло ее почти в шоковое состояние.
— Не говори глупостей, Рей, я этого не люблю! — строго одернула его Жаклин. — Ты прекрасно знаешь, что я совсем не это имела в виду. Просто неделя оказалась такой насыщенной, поиски дома, потом мебели, и…
— Да, и еще игра в дочки-матери с чертовой кошкой, которую я имел глупость или слабость позволить тебе притащить сюда, — закончил за нее муж. Он бросил взгляд на маленький пушистый клубок, примостившийся рядом с Жаклин на кровати.
И это несмотря на его строжайший приказ в самый первый вечер ни в коем случае не пускать в спальню кошку. Первое же горестное призывное «мяу» под дверью — и Жаклин вскочила как ужаленная. И что интересно, как только новая кошачья кровать с подогреваемой подстилкой оказалась в спальне, мяуканье кончилось раз и навсегда.
Спустя двадцать четыре часа после прибытия в роскошную квартиру Кармайклов, Пусси стала настоящей хозяйкой этого дома, а Жаклин ее покорной рабыней, готовой угождать любым прихотям.
Конечно, Реймонд всерьез не возражал. Ему нравилось видеть Жаклин в образе мамаши-наседки, хотя бы и для кошки. Глядя, как она обращается с маленьким своенравным существом, он понимал, что из нее выйдет прекрасная мать для будущих Кармайклов. И, по правде говоря, после первой ночи Пусси проявила свою независимую кошачью натуру и по ночам уже не просилась в спальню. Ее устраивала любая комната, лишь бы постель была теплой и мягкой. А в течение дня она, как правило, находила теплое, солнечное место на ковре и укладывалась там спать. По вечерам она предпочитала большое кресло перед телевизором. Казалось, что Пусси с упоением смотрит все передачи подряд.
Реймонд не возражал и оставлял телевизор включенным до утра, считая это мизерной платой за то, что имел возможность заниматься любовью с Жаклин не под пристальным кошачьим взглядом. Правда, часы их дневных постельных утех значительно сократились, но не по вине Пусси. Жаклин была совершенно одержима новым домом и непрерывно изучала горы присланных каталогов мебели, сантехники, ковров и кухонного оборудования и обзванивала магазины, делая заказы.
Наверное, он поступил не очень мудро, предоставив ей неограниченные средства на отделку и обстановку, которые Жаклин непременно хотела провести сама. Она отнеслась к делу в высшей степени серьезно и проводила по много часов в день, набрасывая эскизы каждой комнаты и составляя заявки.
К середине недели Реймонд стал ревновать ее к дому даже больше, чем к проклятой кошке. А к сегодняшнему дню его раздражение и нетерпение дошли до того, что он набросился на Жаклин в середине дня, опрокинул ее на свой письменный стол и занялся любовью. Она была потрясена его пылом и выбором места, но ответила, как обычно, с не меньшей страстью…
— Так что ты собираешься поделывать, пока меня не будет? — спросил Реймонд, беря с тумбочки ключи от машины и бумажник.