Отныне и вовек

С верхнего этажа чей-то голос негромко спросил:
— Это точно?
  
Глава 14
 
Неф не пришла ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину.
Он лег спать на пустой желудок.
  
Глава 15
 
Когда пробило полночь, в окно влетел легкий ветер и пошептался с занавесками, наказав им не пускать в комнату лунный свет.
За дальней окраиной города лежало кладбище, которое скалилось гигантскими белыми зубами, торчавшими среди свежей, залитой лунным серебром травы.
Четыре десятка мертвенных — но не мертвых — камней.
Все — обман, твердил он.
А ноги уже несли его вниз по лестнице, сквозь мерное дыхание спящих.
В тишине освещенной луной кухни из ледника падали в поддон капли талой воды. Цветные стекла слухового окошка над входной дверью окрашивали пол лимонно-желтым и сиреневым.
Наедине с собственной тенью вышел он на пыльную дорогу.
Добрел до кладбищенских ворот.
И вот он уже посреди кладбища, а в руках невесть откуда взялась лопата.
Он копал до тех пор…
…пока лезвие, вонзившееся в пыльный грунт, не ударилось с глухим стуком о твердую поверхность.
Тогда он быстро раскидал землю и нагнулся, чтобы взяться за край гроба, как вдруг до его слуха донесся шорох.
Всего один шаг.
Да! — радостно пронеслось у него в голове.
Она снова здесь. Разыскала меня, чтобы отвести домой. Ей пришлось…
Его сердце застучало как молот, потом утихомирилось.
Кардифф медленно выпрямился на краю могилы.
У железных ворот стоял Элиас Калпеппер, так и не сумевший подобрать нужных слов, чтобы окликнуть Кардиффа, который орудовал лопатой там, где копать не дозволено.
Лопата выскользнула у Кардиффа из рук.
— Мистер Калпеппер?
Элиас Калпеппер отозвался:
— Давай, давай, не останавливайся. Поднимай крышку. Что же ты? — И, видя, что Кардифф пришел в замешательство, поторопил: — Ну!
Наклонившись, Кардифф потянул кверху крышку гроба. Ее не прибили гвоздями и не заперли на замок. Откинув крышку, Кардифф заглянул внутрь.
Элиас Калпеппер подошел и остановился рядом.
Они оба смотрели…
В пустой гроб.
— Подозреваю, — сказал Элиас Калпеппер, — что тебе сейчас будет не вредно опрокинуть рюмочку.
— Две, — сказал Кардифф. — Не меньше.
  
Глава 16
 
Среди ночи они курили добрые сигары и потягивали безымянное вино. Откинувшись на спинку плетеного кресла, Кардифф прикрыл глаза.
— Заметил какие-нибудь странности? — осведомился Элиас Калпеппер.
— Чертову дюжину. Когда Клод взял меня на развозку хлеба и сдобы, мне бросилось в глаза отсутствие лечебных учреждений — нигде ни одной вывески. И похоронных контор нет.
— Ну, где-то должны быть, — протянул Калпеппер.
— В телефонном справочнике не числятся ни терапевт, ни хирург, ни похоронный агент.
— Наше упущение.
Кардифф сверился со своими заметками.
— Господи, это прямо город-призрак: даже больницы нет!
— Есть, но маленькая.
Кардифф подчеркнул каждый пункт своего списка.
— Амбулатория на десяти квадратных метрах? Разве этого достаточно? Неужели здесь никто не страдает тяжелыми недугами?
— Я бы, — сказал Калпеппер, — примерно так и выразился.
— Ничего серьезнее порезанного пальца, укуса пчелы и растяжения лодыжки?
— Описание довольно скупое, — отметил старший из двоих, — но по сути верное. Продолжим.
— И этим, — сказал Кардифф, оглядывая город с высокой веранды, — именно этим объясняется, что надгробные надписи неполны, а гробы так и стоят пустыми!
— Ты раскопал один-единственный гроб.
— А что толку проверять остальные? Правильно я мыслю?
Калпеппер молча кивнул.
— С ума сойти, Калпеппер! — вырвалось у Кардиффа. — У меня нет слов!
— По правде говоря, — сказал Калпеппер, — у меня тоже. Раньше никто не задавал таких вопросов. Мы жили себе и жили; могло ли нам прийти в голову, что какой-то приезжий поплюет на руки, возьмет заступ и начнет копать!
— Виноват.
— Наверное, тебе не терпится услышать подлинные факты. Что ж, расскажу. А ты записывай, мистер Кардифф, записывай. Все путешественники, которые за долгие годы побывали в наших краях, быстро впадали в тоску и спешили унести ноги. Мы старались, чтобы наш городок выглядел как любой другой. Даже устраивали фальшивые похороны, с катафалком, с живыми цветами, с оркестром, но гробы-то были пустыми — только для видимости. Вот и на завтра наметили бутафорское погребение, напоказ, чтобы ты поверил, будто и нас порой не минует смерть…
— Порой? — встрепенулся Кардифф?
— Пожалуй, и не припомню, когда в последний раз кто-нибудь из наших скончался. Бывает, кого-то машина собьет. Кто-то со стремянки навернется.
— А болезни — коклюш, пневмония?
— Да мы вроде не кашляем. Увядаем, правда… но медленно.
— Насколько медленно?
— Ну, по скромным прикидкам, примерно…
—  Насколькомедленно?
— Лет за сто, за двести.
— А точнее?
— Пожалуй, лет за двести. Еще время не пришло подводить черту. Мы ведем отсчет всего лишь года с тысяча восемьсот шестьдесят четвертого — шестьдесят пятого, по календарю Линкольна.
— Все местные жители?
— Все.
— И Неф тоже?
— Не стану обманывать.
— Да ведь она моложе меня!
— Почитай, в бабки тебе годится.
— Ужас какой!
— Такими нас сотворил Господь. Но на самом деле климат тоже играет свою роль. И еще — вино, разумеется.
Кардифф уставился на свою пустую рюмку:
— Кто пьет это вино, тот живет до двухсот лет?
— Если не употребляет до завтрака. Да ты пей в охотку, мистер Кардифф, не стесняйся.
  
Глава 17
 
Элиас Калпеппер подался вперед, изучая записи в блокноте Кардиффа.
— Какие еще будут сомнения, вопросы или соображения?
Кардифф в задумчивости перечитывал свои заметки.
— В Саммертоне, по-моему, бизнес на нуле.
— Теплится кое-что по мелочи; но настоящих зубров нет.
— Бюро путешествий отсутствуют, железнодорожный перрон только один, да и тот грозит рассыпаться в прах. Главная дорога — сплошные колдобины. Никто никуда не ездит, да и сюда почти никто не заглядывает. Как вы умудряетесь держаться на плаву?
— Пораскинь мозгами. — Калпеппер пососал трубку.
— Да я пытаюсь, черт побери!
— Ты ведь слышал про полевые лилии. Мы не трудимся, не прядем.  [6]Как и ты. Тебя не тянет скитаться по свету, правда? Разве что в редких случаях, вот как теперь. В основном все путешествия совершаются у тебя меж двух ушей. Верно я говорю?
— Как же я не догадался! — вскричал Кардифф, хватая блокнот. — Отшельники. Анахореты. Затворники. Каких десятки и сотни. Вы — писатели!
— Верно мыслишь.
— Занимаетесь сочинительством!
— В каждой комнате и мансарде, на каждом чердаке, в подвале и чулане, по обеим сторонам дороги, от центральной площади до городских окраин.
— Все жители? Целый город?
— За исключением горстки неграмотных лентяев.
— В жизни о таком не слышал.
— Теперь услышал.
— Зальцбург — город музыкантов, композиторов, дирижеров. Женеву населяют банкиры, часовых дел мастера, неудачливые горнолыжники. Нантакет — по крайней мере, в прежние времена — это флотилия, матросы, вдовы китобоев.  [7]Но здесь-то, здесь!
Вскочив с кресла, Кардифф, словно безумец, вперился во мрак ночного города.
— Не жди услышать треск пишущих машинок, — предупредил Калпеппер. — У нас тишина.
«Карандаш, авторучка, записная книжка, лист бумаги, — подумал Кардифф. — Шепоты грифеля и чернил. Неслышные, как лето, мысли в неслышный, как лето, полдень».
— Писатели, — пробормотал Кардифф себе под нос, — без нужды не скитаются по свету. А рукопись не выдаст, какого ты роду-племени, какого пола, какого роста. Хоть лилипут, хоть великан. Писатели! Черт меня раздери!