Беатриче и Вергилий
Но конверт жег взглядом с письменного стола или, небрежно сложенный вдвое, возмущенно таращился из сумки Генри.
В конце концов немногословность эллиптической записки и местный адрес подтолкнули Генри к тому, чтобы установить местожительство тезки. Повод для хорошей прогулки с Эразмом. Он напишет этому Генри… Генри — какому? Генри взглянул на конверт — на обратном адресе имени не значилось. Не важно; он напишет Генри Неизвестному на своей обычной открытке: поблагодарит за внимание к своим творческим усилиям и пожелает удачи; подпишет разборчиво, но адреса не укажет. Здесь я проездом,черкнет он и бросит открытку в почтовый ящик загадочного Генри.
†
Через пару дней Генри написал тезке. О пьесе следующее:
…на мой взгляд, текст хорошо скроен, персонажи интересны. Сцена впечатляет своей легкостью и хорошим ритмом. Великолепно описана груша. Особенно хороша реплика «Те, у кого есть нож…» Имена героев — Вергилий и Беатриче — интригуют. Аллюзия с «Божественной комедией» Данте усилила мое расположение к Вашей работе. Поздравляю. Желаю Вам…
«Интересно, просечет ли автор бессмысленность упоминания Данте?» — подумал Генри, переходя к новелле:
…хочу поблагодарить Вас за рассказ Флобера. Прежде я не читал «Легенду о св. Юлиане Странноприимце». Согласен, сцены охоты поданы чрезвычайно ярко. Столько крови! Что бы это значило?..
— Сара, я на прогулку. Пойдешь с нами? — спросил Генри.
Жена зевнула и помотала головой. Она уже слегка разомлела от благополучной беременности. Генри надел пальто и кликнул Эразма. Солнечный, но зябкий день лишь чуть-чуть воспарил над точкой замерзания.
Прогулка вышла не столь короткой, как полагал Генри. Глазами по карте он пропутешествовал гораздо быстрее, чем ногами по улице. Район был незнакомый. Генри оглядывал жилые и торговые дома, подмечая в их облике архитектурные различия, отражавшие историю города и его обитателей, и полной грудью вдыхал прохладный воздух.
Маршрут его пролегал через оконечность торговой улицы, где среди дорогих заведений с броскими витринами расположились пышный магазин для новобрачных, ювелирный салон, модный ресторан и в самом конце, на правой стороне, красивое кафе с большой террасой. Из-за погоды терраса пустовала, однако на кирпичном фасаде виднелась вывеска с кудряво дымящейся чашкой, обещавшей благоуханное тепло внутри кафе, за которым улица свернула налево, а затем тотчас направо. Вдоль левого тротуара вновь пошла галерея торговых заведений, справа тянулась глухая кирпичная стена высокого здания. Немного погода улица опять свернула, теперь направо. Видимо, петлистостью она была обязана внушительной громаде дома, заставлявшего ее огибать свои тылы. Генри с Эразмом шагали дальше. Заведения стали скромнее: химчистка, обойная мастерская, бакалейная лавка. Номера домов— 1919… 1923… 1929…— говорили, что до места назначения уже недалеко. Генри свернул за угол… и замер.
Повернув голову, с противоположного тротуара на него смотрел окапи, словно поджидая его. Эразм, заинтересованно обнюхивавший стену, зверя не видел. Дернув поводок, Генри пересек улицу. В большом трехгранном эркере стояло (хотелось сказать «жило») безупречно великолепное чучело окапи, помещенное в диораму знойных африканских джунглей, вьющиеся стебли которых выползали из эркера, становясь частью превосходной фрески-обманки на кирпичной стене. Зверь был приподнят на высоту девяти футов.
Окапи — странное животное. Ноги его полосаты, как у зебры, шоколадно-вишневое тело — как у крупной антилопы, а голова и покатые плечи — как у жирафа, к семейству которых он и принадлежит. Если об этом знать, можно заметить — окапи похож на короткошеего жирафа, отличаясь от него полосатыми ногами и большими закругленными ушами. Этот застенчивый одиночка — мирное жвачное, которое европейцы обнаружили в тропических джунглях Конго лишь в 1900 году, хотя аборигены знали его с глубокой древности.
Генри видел образчик первоклассной работы. Естественная поза животного и великолепно воссозданная среда его обитания вызывали восхищение. Среди городских джунглей вдруг возник изумительный пятачок тропической Африки. Казалось, зверь вот-вот вздохнет, и тогда иллюзия превратится в реальность.
Генри пригнулся к стеклу, отыскивая швы на животе или ногах чучела. Никаких следов — шкура на мускулистом теле совершенно гладкая и лишь кое-где покрыта рябью вен. Влажные черные глаза. Настороженные уши. Чуткие ноздри. Напружиненные ноги зверя, готового задать стрекача. Вся композиция обладала бесспорной достоверностью, точно фотография, сделанная репортером с места события. Объемность изображения в этом трехмерном фото усиливала «эффект присутствия», заставляя восхищаться мастерством его создателя. Казалось, еще секунда — и окапи удерет, как поступил бы дикий зверь, услышав щелчок фотокамеры.
Лишь через пару минут Генри заметил номер дома над входной дверью справа от эркера: 1933. Тот самый адрес! Вывеска с золотыми буквами по черному фону извещала: ТАКСИДЕРМИЯ ОКАПИ. Генри оглянулся: из-за угла, скрывавшего улицу, по которой он пришел, виднелся лишь краешек бакалейной лавки. Он посмотрел вперед: почти сразу улица вновь сворачивала налево и продолжала свой путь, распрощавшись с громадным кирпичным зданием. В этом улочном закутке «Таксидермия Окапи» была единственным заведением. Сей оазис покоя хорош для окапи, но отчаянно гибелен для хозяина мастерской, отрезанного от оживленной части улицы с потоком возможных клиентов.
Таксидермист. Вот еще одно объяснение интереса к животным, убитым святым Юлианом. Генри ни секунды не мешкал. Первоначальным планом было бросить открытку в ящик, но он никогда не видел таксидермиста. И даже не подозревал, что они еще существуют. Укоротив поводок Эразма, Генри толкнул дверь и вошел в мастерскую. Звякнул колокольчик. Генри прикрыл дверь. Стеклянная витрина позволяла любоваться диорамой. Теперь окапи виделся сбоку; глядя на него сквозь переплетение лиан, Генри чувствовал себя исследователем, украдкой подбиравшимся к зверю. Но до чего ж сумасбродна природа: зебру исполосовала целиком, а окапи снабдила лишь полосатыми ногами! Вглядевшись, Генри заметил скрытую подсветку, в которой один из угловых фонарей был закреплен на медленно качавшейся подставке. В противоположном углу тихо крутился маленький вентилятор. Генри догадался, зачем они: мягкая игра света и нежное трепетанье листьев делали композицию еще более жизнеподобной. Как ни вглядывался, на лианах он не смог разглядеть ни пластика, ни проволоки — ничего, что разрушило бы иллюзию. Неужто настоящие? Быть того не может. В здешнем умеренном климате им не выжить, как их ни зелени. Может, и настоящие, только как-то мумифицированные.
— Чем могу служить? — раздался тихий спокойный голос.
Генри обернулся и увидел высокого человека. Эразм зарычал. Генри дернул поводок, но ответить не успел.
— Ах, это вы… Минутку, пожалуйста, — сказал человек и скрылся за боковой дверью.
«Это вы…Узнал меня, что ли?» — подумал Генри.
Он забыл про свой вопрос, когда по соседству с диорамой увидел прилавок, на котором стояла древняя серебристая касса с механическими клавишами. На стене за прилавком висели четыре деревянные подставки, похожие на геральдические щиты, где были закреплены бледно-желтые фибергласовые штуковины. Генри тотчас сообразил: это болванки, основы для чучельных морд и рогов. Ниже на полках расположились ремесленные причиндалы: всевозможные стеклянные глаза, резко уменьшавшиеся в размерах — за теми, что были с мяч для гольфа, сразу шли глаза не больше игрового шарика, а за ними уж совсем крохотные, почти все черные, но встречались и цветные со зрачками странной формы; разнообразные иголки, прямые и изогнутые; горшочки с краской, флаконы с разноцветными жидкостями, пакетики с порошками, мешки с набивкой, клубки ниток и шпагата, книги и журналы по таксидермии. Последние лежали на столе и под столом, крышка которого покоилась на настоящих ногах зебры. Рядом высился застекленный шкаф с коллекцией бабочек и насекомых, уложенных в коробки; эффектным особям вроде огромной синей бабочки или жука, похожего на маленького носорога, была выделена отдельная жилплощадь, другие обитали с разношерстными соседями.